Издатель журнала "Апполон" Сергей Константинович Маяковский свои воспоминания, написанные в 60-ых годах, озаглавил "На Парнасе "Серебряного века"". С легкой руки Маяковского серебряным веком стали называть период расцвета русской литературы в первые два десятилетия ХХ в, когда одни за другими на литературной арене стали сменяться символисты, акмеисты, футуристы.

Символизм

Символистами называли себя те, кто стремился к туманным намёкам на неясный им самим смысл, и направлявшие мысль читателя по пути прихотливых ассоциаций, и претендовавшие на то, чтобы определить словами ещё никем не познанную сущность Вселенной.

Когда 18-ти летний московский гимназист Валерий Брюсов прочёл в 1892 г. статью о французских символистах, то сразу почувствовал–здесь есть нечто очень интересное, что сможет привиться и на русской почве. Он начал робко создавать новое литературное направление, переводя французов и слагая собственные стихи:

    Восходит месяц обнаженный
    При лазоревой луне…
    Звуки реют полусонно,
    Звуки ластятся ко мне.
    "Творчество", 1895 г.

Стихотворение возмутило читателей кажущейся бессмысленностью. Что же значил символизм для Брюсов и его единомышленников? Прежде всего– новые темы, новый язык. Брюсов и его соратники так же непохожи друг на друга, как и французские символисты. Для самого Брюсова в 90-хх годах символизм–в первую очередь "поэзия намёков". Бальмонт жаждал "изысканности русской медлительной речи". Миропольский описывал мир духов, доступный спиритам. И все они стремились продемонстрировать обострённую чувствительность, непонятные обычному человеку страдания, неожиданные видения.

Кажущиеся бессмысленными стихотворения, странные выходки молодых поэтом вызывали негодование публики и газетчиков. Психиатры утверждали, что новая поэзия–симптом вырождения человечества, авторы, с нею связанные, не желают знать истинных проблем сегодняшней жизни, выдумывают свой, мало кому интересный мир. Символистам присвоили кличку "декаденты" (упадочники). А символисты сделали кличку своим вторым именем. С их точки зрения, этот "упадок" значительно ценнее нормальной посредственности.

К началу ХХ в. даже предельно суровые критики должны были признать: символизм, сформировав высочайшую культуру стиха, научил поэтом с равной уверенностью пользоваться старыми, классическими, формами и новыми размерами, рифмами, внутренними созвучиями. Казалось, нет такой области, где бы символисты не чувствовали себя как дома. В стихах говорилось о древней Ассирии и библейской Иудее, оживала легендарная Антарктида, действие переносилось в космос и в будущее. Но открывались и реальные страны, куда русские писатели не заезжали: Южная Америка, Океания…

В те же первые годы ХХ столетия в литературу пришло новое поколение символистов– их называли "младшими". Самые известные из них –А. Блок, А. Белый, В. Иванов. На их мировоззрение сильнейшим образом повлияли поэзия, личность и философия Владимира Сергеевича Соловьёва. "Младшие" были более решительны. В представлении Иванова, как и Белого, как и Блока, поэт-символист–связующее звено между двумя мирами: земным и небесным. Отсюда и новая задача искусства: поэт должен стать не только художником, но и "органом мировой души… тайновидцем и тайнотворцем жизни". Оттого и считалось особенно ценным прозрения, откровения, позволявшее по слабым отражениям представить себе иные миры.

Очень легко объявить теории "младших" символистов плодом разгоряченного воображения. Но стихи их показывают, что можно, сохранив полную естественность в описании земного мира, в то же время дать понять, сколь многое в нём связано с высшим.

В январе 1904 г. начал выходить журнал "весы", созданный Брюсовым. В первые два года своего существования "весы" объединили всех, кто стремился противопоставить себя искусству, забывшему о всечеловеческом и вечном. Но постепенно стало выясняться, что и внутри этого круга существуют разные точки зрения. В 1906 г. один из членов богатейшего семейства Рябушинских основал роскошный журнал "золотое Руно". Там платили гонорары, каких не могли платить "Весы". Конкуренция расшатывала единство символизма. "младшие" все резче заявляли о несогласиях со "старшими". Ранее объединявший символистов брюсовский лозунг свободы творчества перестал их удовлетворять–ибо ничего не говорил о высшей, религиозной цели искусства. Творческие поиски крупнейших символистов всё больше расходились.

Если в 1907 г. большинство критиков говорили о том, что символизм занимает ведущее положение в русской литературе, то уже к весне 1910 г. стало очевидно: он– в серьёзном кризисе. В 1909 г. разом закрылись "весы" и "золотое руно". Но смерть символизма не означала, что писатели –символисты уже не играли никакой роли в литературе. Даже отошедшие от символизма поэты понимали, что символизм, по точному выражению О. Мандельштама, - то "широко лоно", которому обязана жизнью вся русская поэзия ХХ в.

Акмеизм

Осенью 1911 г. Гумилёв и Сергей Городецкий создали "Цех поэтов" –содружество стихотворцев, объединенных ощущением, что символизм уже прошел свой высший пик. Костяк "Цеха" образовали молодые, только недавно начавшие печататься поэты, - Анна Ахматова, Осип Мандельштам, Георгий Иванов, Николай Клюев. Собирались на квартире у одного из членов "Цеха". Расположившись по кругу, один за другим читали новые стихи, которые затем подробнейшим образом обсуждали.

Едва ли не главной чертой коллективного облика поэзии "Цеха"стал вкус к изображению земной, обыденной жизни, привитый участникам объединения "синдикатами". "Цеховики" решительно сделали выбор в пользу тщательного и любовного описания реальных "степей, и скал, и вод". Среди участников "Цеха" почиталась "домашняя филология". Они внимательно изучали мировую поэзию. Во второй половине 1912 г. шесть наиболее активных участников "Цеха" – Н. Гумелев, С. Городецкий, А. Ахматова, В. Нарбут, М. Зенкевич –провели целый ряд поэтических вечеров, где заявили о своих претензиях вести русскую словесность в новом направлении. Но в действительности, шесть поэтов, объединившихся для создания новой поэтической школы, плоховато "клеились" друг с другом.

Владимир Нарбут и Михаил Зенкевич в своих стихах не просто выступали в защиту " всего конкретного, действительного и жизненного" ( как писал в одной из заметок Нарбут ), но и шокировали читателя обилием натуралистических, порой весьма неаппетитных подробностей. Подобно футуристам, Зенкевич и Нарбут любили эпатировать читателям. Поэтому их часто называли "левыми акмеистами". Напротив, "справа" в списке акмеистов оказались имена Ахматовой и Мандельштама. "Центр" занимали два стихотворца старшего поколения– Сергей Городецкий и Николай Гумелев. В программных статьях акмеистов именно достижение равновесия объявлялось целью поэзии. Между чем и чем в первую очередь пытались удержать " живое равновесие" акмеисты? Между "земным" и "небесным", между бытом и бытием. Первая мировая война, октябрьские события 1917 г. , расстрел в 1921 г. Гумилёва положил конец дальнейшему развитию акмеизма как литературного движения. Но акмеизм как сумма идей не умер с гибелью Гумилёва и Мандельштама, со смертью Ахматовой. Потому что "язык и, думается, литература–вещи более древние, неизбежные и долговечные, нежели любая форма общественной организации (И. Бродский).

Футуризм

Итальянский футуризм, безусловно, способствовал появлению футуризма русского. Однако русские футуристы не без оснований утверждали, что пришли к культу поэтического слова самостоятельно. А Велимир Хлебников, чтобы подчеркнуть независимость отечественного футуризма от итальянского, даже придумал слово "будетляне".

Хлебников, "отец российского футуризма" Давид Бурлюк, Владимир Маяковский, теоретик и практик футуризма Алексей Кручёных, Василий Каменский–все эти футуристы выходцы из самых, что ни на есть захолустных российских углов.

Атмосфера скандала неизменно сопровождала многочисленные публичные выступления участников движения. Со скандала всё обычно начиналось. Скандалом и заканчивалось.

Едва ли не первой футуристической ласточкой в России стал сборник "Садок Судей", вышедший в свет в Петербурге в 1910 г. название для книги придумал почти никому тогда не ведомый Велимир Хлебников, который, однако, задолго до опубликования первого стихотворения был в кругу единомышленников признан гением. Ставка при выборе названия делалась главным образом на его очевидную смысловую невнятность, а также на эффектное звуковое сходство слов "садок" и "судей". Книга была напечатана на обратной стороне обоев–"на мещанских кожах обывательских квартир", как разъяснял в мемуарах любивший цветисто выражаться Давид Бурлюк. "садок судей" был издан мизерным тиражом, да к тому же ещё не выкуплен из типографии полностью, а потому широкая публика его почти не заметила. Тем не менее, будетляне не унывали и развернули кипучую творческую и рекламную деятельность.

В сборнике "студия импрессионистов", вышедшем в Петербурге в том же 1910 г, появилось короткое стихотворение Хлебникова "заклятие смехом". Ему было суждено стать своеобразной визитной карточкой будетлян:

    О, рассмейтесь, смехачи!
    О, засмейтесь, смехачи!
    Что смеются смехачи, что смеянствуют смеяльно,
    О, засмейтесь усмеяльно!
    Футурист Алесей Кручёных писал такие стихи:
    У меня совершенно по-иному
    Дрожат скулы – сабель атласных клац –
    Когда я выкрикиваю
    Хыр рыд чулЫ
    Заглушаю движенье стульев
    И чавкающий раз двадцать
    Под поцелуем матрац…
    "у меня совершенно по-иному…"

Как и в случае с заглавием сборника «садок судей», читатель мог только предполагать, какова тема этого стихотворения. Подобные стихи, написанные "на собственном языке" сам Кручёных называл заумными.

Следующей после "садка судей" бомбой, брошенной футуристами в читателя, стала небольшая книжка с дерзким заглавием "Пощечина общественному вкусу", вышедшая в свет в 1912 г. в Москве. Книга открывалась декларацией, полной ругательств в адрес известных русских писателей и призывающих сбросить Пушкина и остальных классиков с "парохода современности". Здесь же стихи Бальмонта называли "парфюмерным блудом", а "все эти Куприны, Блоки, Сологубы… и проч. и проч. " Объявлялись ничтожествами, которым "нужна лишь дача на реке". Авторы манифеста Бурлюк, Кручёных, Маяковский и Хлебников "приказывали чтить права поэтов: на увеличение словаря в его объёме произвольными и производственными словами (словоновшество)

не непреодолимую ненависть к существованию до них языку.

с ужасом отстранять от гордого чела своего из банных веников сделанный вами Венок грошовой славы

стоять на глыбе слова "мы" среди свиста и негодования.

Будетляне обязаны старшему брату – русскому символизму, быть может, даже больше, чем тезке –футуризму итальянскому. Подобно Александру Блоку, Андрею Белому и некоторым другим "младшим" символистам футуристы полагали, что поэзия должна стать объединяющим всех людей новым учением. Только символисты предлагали действовать последовательно и осторожно, а футуристы стремились к немедленному претворению поэтического слова в дело любыми способами.

Покуда кубофутуристы веселили с бесили Москву, в Петербурге гремел Игорь Северянин–поэт, по словам академика Гаспарова, «с замечательным слухом и замечательным отсутствием вкуса». Он и объединившиеся вокруг него стихотворцы именовали себя эгофутуристами. Они не чуждались откровенной саморекламы и скандальных выходок. В своих литературных декларациях они воспевали «вселенский эгоизм». Отсюда и название– эгофутуризм.

    Я, гений Игорь-Северянин,
    Своей победой упоен:
    Я повсеградно оэкранен!
    Я повсесердно утвержден!
    И. Северянин «эпилог» 1912г

Каждая футуристическая группировка считала себя единственной выразительницей подлинного футуризма, а всех остальных– самозванцами. Однако «общий» враг – мещанство и сторонники классического искусства – иногда заставляли их объединяться. Начиная с 1913 г. на литературной сцене появилось новое поколение футуристов. Наибольшую известность среди них приобрели Борис Пастернак и Николай Асеев. Мировая война и революция надолго отвлекли общественное мнение от этого движения. Тем не менее уже в первые послереволюционные годы неутомимые Давид Бурлюк и Василий Каменский организовали в Москве литературное кафе, где постоянно выступали футуристы. К середине 30-ых годов с футуризмом, пытавшимся перекрасится в "левый фронт искусств", как и со всеми другими литературными группировками, было покончено.