Первые из достоверно известных нам произведении Пушкина относятся к 1813 г. и свидетельствуют уже о периоде зрелого ученичества. Французская культура poesie fugitive, царившая в доме Пушкиных, борьба карамзинистов с архаиками, в которой юный поэт не колеблясь избрал стан первых, молодость, влекущая к чувственным наслаждениям, — все это предопределило выбор поэтической школы в творчестве Пушкина самого раннего периода. Это была школа легкой поэзии, во Франции пережившая расцвет в конце XVIIIв.

Аллегорическим языком внеиндивидуального восприятия жизни ранняя лирика Пушкина повествует о судьбе “человеческой” И ты любезный друг, оставил,

    Надежну пристань тишины,
    Челнок свой весело направил
    По влаге бурной глубины;
    Судьба на руль уже склонилась.
    Спокойно светят небеса,
    Ладья крылатая пустилась —
    Расправит счастье паруса.
    Дай бог, чтоб грозной непогоды
    Вблизи ты ужас не видал,
    Чтоб бурный вихорь не вздувал
    Под челноком шумящи воды! ...

Конечно, при этом в стихотворениях Пушкина нередко проскальзывают и реальные приметы жизни, но инерция стиля явно сильнее живых впечатлений: Мне видится мое селенье,

    Мое Захарово; оно
    С заборами в реке волнистой,
    С мостом и рощею тенистой
    Зерцалом вод отражено.
    На холме домик мой; с балкона
    Могу сойти в веселый сад.
    Где вместе Флора и Помона
    Цветы с плодами нам дарят... .

Отметим еще одну черту ранней поэзии Пушкина, на которую обратил внимание в связи с поэмой “Монах” Б. В. Томашевский: “Характерна одна особенность ранней поэмы Пушкина, отсутствующая илипочти отсутствующая в его позднейших произведениях, — это внимание, уделенное им живописи. Перед нами целый список имен художников — Рафаэль, Корреджо, Тициан, Альбани, Верне (Жозеф — маринист), Пуссен, Рубенс” Эта особенность, присущая и другим ранним произведениям Пушкина, нам кажется знаменательной. Обращение к жизни не непосредственной, но уже преобразованной искусством мы можем отметить и в таких стихотворениях, как “К живописцу”, “Гроб Анакреона”, “Фиал Анакреона”. В том же значении выступают постоянные обращения юного поэта к “парнасским жрецам”, — значительная часть пушкинских стихотворений 1813—1816 гг. представляет собою настойчивое определение тех литературных образцов, которым собирается следовать поэт, причем даже из поэзии любимого Батюшкова отбираются лишь произведения, принадлежащие к эпикурейской струе его творчества. Сказанному выше, на первый взгляд, противоречит наличие в раннем творчестве Пушкина произведений, жанры которых выходят за пределы “легкой поэзии”. Б. В. Томашевский, например, склонялся к тому, чтобы определять господствующие тенденции раннего творчества Пушкина по “капитальным” его произведениям (т. е. относящимся к жанрам поэмы, повести, комедии). Между тем не случайно эти произведения не были доведены до конца и, как правило, оборваны в самом начале работы над ними. Дело здесь не в недостатке мастерства, не позволяющего справиться с “большой формой”, —скорее, Пушкин быстро охладевал к подобным замыслам потому, что они в ту пору не вполне его удовлетворяли. "

Тем не менее приверженность Пушкина к подобным замыслам, хотя эти произведения не были доведены до конца, была. Очевидно, не случайной. “Высокие” героические темы ("Александру", "Принцу Оранскому", “Воспоминания в ЦарскомСеле”), а также сатирические мотивы (гражданского накала — “Лици-нию” и в литературно-пародийном варианте — “Тень Фонвизина”) возникают в творчестве Пушкина как отзвук событий эпохи и обнаруживают уже в ту пору некие потенции его творчества, пока еще в полной мере не распитые именно в силу его сосредоточенности на эпикурейских темах, которые осмысляются как главное па-значение поэзии. Говоря о ранних стихах Пушкина как о стилизациях, ориентирующихся на образцы легкой поэзии, необходимоподчеркнуть, что механизм такого рода стилизаций был достаточно сложен. В этом отношении показательно стихотворение “Казак” (1814), которое в автографе помечено “С малороссийского”, а в копии лицейского товарища Пушкина Горчакова содержит указание на источник — “Ехал козаче и пр. ”. Здесь имеется в виду песня Маруси из оперы-водевиля А. А. Шаховского “Казак-стихотворец” (1812). Kоторая, между прочим, с сочувствием отмечена Пушкиным в статье “Мои мысли о Шаховском” (при общей отрицательной оценке водевиля). Однако эта песня дает Пушкину только тему. Но не сюжет: Ехав казак за Дунай.

    Сказав дивчине: прощай.
    Вы, коники вороненьки.
    Несите да гуляй …

Следует упомянуть еще один “образец”, на который Пушкин ориентируется в данном случае, —мы находим указание на этот счет в самом пушкинском тексте: “Верь, коханочка, пустое; Ложный страх отбрось” . “Ложный страх” — название стихотворения Батюшкова (подражание Нарни); у него же имеется и стихотворение “Разлука”, сюжетно напоминающее пушкинское стихотворение не в меньшей степени, нежели народная песня. Обратим внимание на жанр стихотворения, в ранних копиях названного “балладой”. Фантастический элемент, обязательный для этого жанра в его романтической разновидности, раннему Пушкину чужд, - от этого жанра он берет пока его эпико-драматическое начало. Уже в раннюю лицейскую пору Пушкин достигает в своем творчестве вполне профессионального уровня—он не просто мальчик, подающий большие надежды, но и заметный поэт своего времени, чьи произведения печатаются в журналах, входят в состав сборников образцовых российских стихотворений (“Александру”, “Воспоминания в Царском Селе”, “Наполеон на Эльбе”) и даже проникают в устную песенную традицию (“Романс”, “Казак” ) Можно ли в ту пору говорить об оригинальных чертах пушкинской поэзии? Нам кажется, что эта оригинальность обнаруживается в пристрастной разработке некоторых традиционных мотивов.

Характерна и примеряемая Пушкиным в его ранних стихах поэтическая маска — маска не просто философа-ленивца, по “монаха”, “чернеца”, “расстриги”, мечтающего о земных радостях. Эта маска до некоторой степени отражает реальные лицейские впечатления, но важно подчеркнуть, что вместе с тем она отражает и пафос пушкинской поэзии, не только жизнелюбивой, но и свободолюбивой. В 1816 г. характер лирики Пушкина претерпевает существенные изменения. Элегия становится основным пушкинским жанром. Само по себе это обстоятельство не противоречило принципам легкой поэзии -- напротив, именно она возродила элегию в новом качестве, насытив ее меланхолическими переживаниями, мотивами неудовлетворенности жизнью, недостижимости идеалов. Но то, что на первых порах пушкинская муза становится по преимуществу элегической, свидетельствовало не просто о жанровом обогащении поэзии Пушкина. В соответствии с новым мироощущением меняется весь колорит пушкинской поэзии: “луны туманный луч”, “глас ночной”, “печальная тьма лесов”, “немая ночи мгла” сменяют “златые дни. Златые ночи”. К стихотворениям Пушкина конца 1816 г. вполне применима характеристика, данная им поэзии Ленского: “Так он писал темно и вяло, Что романтизмом мы зовем. Хоть романтизма тут нимало. Не вижу я”. 13 полном соответствии с пушкинским определением мы и сейчас должны признать со значительными оговорками романтическое качество подобной поэзии: в ней лишь присутствуют романтические тенденции, не получающие — в раннем творчестве Пушкина — принципиального воплощения. Проиллюстрируем этот тезис сравнением трех редакций лицейского стихотворения “Я видел смерть; она в молчанье села.... ” (1816), сохранившихся в Лицейской тетради (1817), в Тетради Всеволожского (1819) и в цензурной рукописи собрания стихотворений (1825). В редакции 1825 г. мы обнаруживаем обычные общие места (стихотворение потому и озаглавлено просто “Под-ражанье”) романтической музы, для пушкинской лирики этого времени нехарактерные: мотивы одиночества, упоенности красотой вечной природы, порыв к “тайнам гроба роковым”. Отредактированное в 1825 г. Пушкиным, руководствовавшимся романтическими представлениями начала 1820-х гг. лицейское стихотворение приобрело законченный романтический характер. Однако в конце 1810-х гг. эволюция Пушкина вовсе не шла по пути форсированного романтизма. Вторжение сентиментально-предромантических художественных веяний в его поэзию в то время пока еще не колеблет существенным образом преимущественно гармонического восприятия жизни, хотя именно тогда ему впервые открываются сложность и противоречивость внутреннего мира человека. В ранней лирике Пушкина был запечатлен, в сущности, счастливый “жизни миг”, — теперь поэт начинает постигать не только иные, скорбные регистры человеческого чувства, но и его самостоятельную ценность, и fti'o собственную (но законам сердца) жизнь. Биографическая легенда связывает все любовные стихотворения 1816 и отчасти 1815 гг. с именем К. П. Бакуниной. Это, вероятно, преувеличение. Точнее было бы сказать, что господствующим настроением Пушкина той норы была меланхолическая мечтательность, аэто в свою очередь определило тональность его лирических раздумий. Сама по себе эта поране была затяжной. К стихотворениям, посвященным “первой любви”, уже в конце 1816 г. Пушкин относился с иронией: И даже, каюсь я, пустынник согрешил,

    Я первой пел любви невинное начало.
    Но так таинственно, с таким разбором слов,
    С такою скромностью стыдливой,
    Что, не краснея боязливо,
    Меня бы выслушал и девственный К(озлов).

В первом стихотворении цикла (по времени оно написано позже остальных, в начале 1817 г. ) автор предстает предельно разочарованным, но причина уныния не раскрыта: Отверженный судьбиною ревнивой,

    Улыбку, смех. и резвость. и покой –
    Я все забыл; печали молчаливой
    Покров лежит над юною главой... .

Во втором стихотворении называется причина разочарованности — отъезд любимой; осенний пейзаж хранит дорогие следы, сама природа грустит с поэтом, но в сердце его еще теплится надежда: “До сладостной весны. Простился я с блаженством”. Образ любимой (третье стихотворение цикла) возникает в сновидениях, но только для того. чтобы оттенить безрадостность дня (“О, если бы душа могла. Забыть любовь до новой ночи”). В четвертом стихотворении возникает мотив ревности (“Пускай она прославится другим. Один люблю - он любит и любим”). однако ни здесь, ни в последующих стихотворениях этот мотив не получает развития; главной темой стихотворения становится та. которая была намечена еще в начале цикла. — бесцельность поэтического дара. коль скоро он не нужен любимой: К чему мне петь?

    Под кленом полевым
    Оставил я пустынному зефиру
    Уж навсегда покинутую лиру,
    И слабый дар как легкий скрылся дым.

В пятом, центральном стихотворении цикла, как и следует ожидать, наступает кульминация; поэт в горести готов забыть был'"? : “Летите прочь, воспоминанья! Засни несчастная любовь! ” В пушкинской лирике отныне предстает возрождающийся человек, обогащенный опытом жизненных испытаний. В ряде стихотворений конца 1810-X гг. : “Желание” (“Медлительно влекутся дни мои”), “К ней” (“В печаль-пой праздности я лиру забывал”) —уже предвосхищается диалектика чувств, которая столь характерна для зрелой пушкинской лирики. Недаром названные стихотворения неоднократно сопоставлялись с такими шедеврами. Как “Элегия” (“Минувших дней угасшее веселье”) и “К***” (“Я помню чудное мгновенье”). Творчество Пушкина конца 1810-х гг. имеет переходный характер и в силу этого менее всего поддается однозначной оценке. В творчестве Пушкина конца 1810-х гг. эпикурейские мотивы, звучащие даже громче, нежели в ранней лирике, получают свое место в иерархии эстетическо-нравственных ценностей, как ее представляет себе поэт.

Вообще говоря, пушкинская поэзия конца 1810-х гг. интимна по основному своему тону, рассчитана на дружеское сопереживание. Человек оценивается Пушкиным с точки зрения личных его достоинств, и при этом мир личности противопоставляется современным общественным отношениям, которые оказываются уже ее духовных потенций: Он вышней волею небес

    Рожден в оковах службы царской:
    Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес.
    А здесь он — офицер гусарский.

Замысел “Руслана и Людмилы” обоснованно принято связывать с литературной программой “арзамасских литераторов”, выдвинувших в 1810-е гг. идею создания национальной лироэпической поэмы, что и отразилось в планах “Владимира” Жуковского и “Русалки” Батюшкова. " Известно, что Пушкин встречался с Жуковским в Петербурге на рождественских каникулах (1817) и, может быть, именно тогда маститый литератор подарил “ученику” свой замысел, к которому уже остыл, — по крайней мере в предисловии ко второму изданию “Руслана и Людмилы” (1828) сообщалось: “Он начал свою поэму, будучи еще воспитанником Царскосельского лицея.... ” П. И. Бартенев сохранил предание, что юный поэт писал стихи поэмы на стенах комнаты, куда был посажен внаказание. Очевидно, именно о “Руслане и Людмиле” упоминает поэт в послании к А. И. Тургеневу (8 ноября 1817 г. ) : О продолжении работы Пушкина над поэмой в 1818 г. мы располагаем лишь свидетельствами современников. 9 мая 1818 г. Батюшков пишет Вяземскому: “Забыл о Пушкине молодом: он пишет прелестную поэму и зреет”; 14 июля 1818 г. Кюхельбекер восклицает, обращаясь к Пушкину: Тебя, мой пламенный, чувствительный певец

    Любви и доброго Руслана,
    Тебя, на чьем челе предвижу я венец
    Арьоста и Парни, Петрарки и Бояна.
    В конце 1818 г. А. И. Тургенев сообщал Вяземскому:

“Пушкин уже на четвертой песне своей поэмы, которая будет иметь всего шесть” Таким образом, в конце 1818 г. поэма в составе первоначальных четырех глав (ср. свидетельства А. И. Тургенева от 3 и 18 декабря) была доведена лишь до пребывания Людмилы в замке Черномора —описание поля брани и битвы Руслана с Головой (вторая часть “Песни III”) появилось уже после выработки нового плана. Следовательно, первоначальный план поэмы был значительно проще, а главы намного (примерно вдвое) короче. Четыре главы, известные в декабре 1818 г. А. И. Тургеневу, тематически были таковы: 1. Пир у Владимира, похищение Людмилы и отъезд героев на ее поиски; II. Встреча Руслана с Финном (глава эта была несколько доработана в начале 1819 г. ); III. Встреча Фарлафа с Наиной; битва Рогдая с Русланом (сюда был несколько позже добавлен эпизод столкновения Рогдая с Фарлафом: возможно, для этой главы в 1819 г. предназначался и эпизод в замке двенадцати дев) ; IV. Людмила у Черномора. При таком построении поэма была строго соразмерна по главам: в нечетных главах действуют все четыре витязя, причем в третьей главе соперники Руслана прекращают поиски Людмилы(Рогдай убит, Фарлаф, уповая на Наину, отправляется восвояси, Ратмир забывается в замке дев). Далее Пушкин попытался форсировать развитие событий (преодолевая описательность, возобладавшую в повествовании): Руслан, уже обретший невесту, погибает. По-видимому, предыдущие события предполагалось раскрыть позже в ретроспективном рассказе. Что же касается дальнейшего развития сюжета, то в двух оставшихся по первоначальному плану главах намечался рассказ об оживлении Руслана Финном, возвращении героя в Киев и посрамлении изменника Фарлафа. Поэма начата в 1817 г. , в то время, когда Пушкин преодолевает захлестнувшие было его элегические настроения. Получившие отражение в “бакунинском цикле”. Выше уже отмечалось, что в качестве своеобразной реакции на меланхолические (и отчасти мелодраматические) мотивы в пушкинской лирике начинает формироваться иной лирический цикл (“Послания к Лиде”), в котором торжествует гедонизм, противопоставленный всему мечтательному, всему потустороннему. Реалистическая тенденция развития творчества Пушкина не может вызывать сомнений. В “Руслане и Людмиле”, поэме-сказке, рисуется мир по всех отношениях гармонический. Хотя сюжет поэмы и основан на соперничестве четырех героев, хотя в конце концов торжествует главный из них. Каждый из остальных тоже по-своему утешен; нашел свое идиллическое счастье мечтатель Ратмир, прощен ничтожный Фарлаф и даже гибель жестокого Рогдая смягчена сказочным мотивом:

    И слышно было, что Рогдая
    Тех вод русалка молодая
    На хладны перси прияла
    И, жадно витязя лобзая,
    На дно со смехом увлекла
    Высокий зачин поэмы:
    Дела давно минувших дней,
    Преданья старины глубокой

В южных поэмах Пушкина луна также будет всходить перед тем, как начаться решительным событиям, Пушкин всякий раз описание ночи приобретет местные, национальные черты: в “Кавказском пленнике” луна осветит” “белые хижины аула”, в “Бахчисарайском фонтане” - “тихую лавров сень”, в “Цыганах”— “тихий табор” (а впоследствии в “Полтаве” — “сребристых тополей листы”). Действие этих поэм в своих кульминационных моментах будет происходить именно ночью. Несомненно, что это примета романтического стиля, отражающая внимание писателя-романтика к исключительному, необычному (ночь— союзница преступлений и любви, мрачных дум и откровений и пр. ). Но замечательно, что последний эпизод пушкинских поэм будет протекать, как правило, на фоне разгорающегося дня. Причем уже в первой поэме Пушкин нашел характерный тон заключительного утреннего пейзажа: “Сомнительный рождался день. На отуманенном востоке... . ”. Будущее предстояло в противоборстве надежд и сомнений.... Впоследствии каждая поэма Пушкина будет соотноситься с “преданьями старины глубокой”. Ср. в “Кавказском пленнике”: “И возвестят о вашей казни Преданья темные молвы.... ”; в “Бахчисарайском фонтане”: “Младые девы в той стране Преданье старины узнали'... . ”; в “Цыганах”: “Меж нами есть одно преданье.... ”: в “Полтаве”: “Но дочь-преступница... . преданья Об ней молчат... . ”. Наконец, в каждой из романтических пушкинских поэм в качестве своеобразной лирической доминанты прозвучит “национальная песня”, ритмически акцентированная на фоне всего произведения.

Но все эти элементы, намеченные уже в “Руслане и Людмиле”, обнаруживают свою пушкинскую характерность только в его южных поэмах; в самой же ранней поэме кажутся найденными вполне “случайно”: так. “песнь девы” еще никакой народно-поэтической окраски пока неимеет; почкой романтический пейзаж соседствует с фантастическим (сад Черномора), идиллическим (хижина Ратмира). лародииио-романтическим (замок двенадцати дев), народно-сказочным (“чудная долина” с ключами живой и мертвой воды) и прочими пейзажами. С другой сгороны, уже в “Руслане и Людмиле” мы находим предвестие и поздних реалистических пушкинских iio; )m. таких как “Полтава” (описание боя). “Граф lly. iiiH”. “Домик в Коломне” и “Анджело” (шутливо-ироническая интонация, пронизывающая все повествование), “Медный всадник” (описание смятения городских жителя).

Романтические искания в русской литературе первых десятилетий XIX в. были важнейшей тенденцией ее развития. ведущей к обогащению ее образных средств, к углубле-1Н)му тилкованию духовного мира человека. Едва ли, однако, было бы справедливым рассматривать всю литературу этого периода под знаком романтических тенденций. Термин “иредромантизм”, в последнее время утвердившийся в литературоведении, нельзя истолковывать только как художественный метод, который порождает в будущем единственно романтизм. Предромантическое течение в литературе таит в себе реалистические откровения, и можно в принципе представить себе движение художника от предромантизма к реализму, как это обнаруживается в творческом пути Грибоедова например. Творческая эволюция Пушкина, однако, складывалась иначе, —уже в начале 1820 х гг. его постигает глубокое разочарование в просветительской концепции мира.

РОМАНТИЗМ
1820-1823

“Характеристическая черта гения Пушкина, —писал о поэте И. И. Пущин, — разнообрапие. Не было почти явления в природе, события в обыденной общественной жизни, которые бы прошли мимо его, не вызвав дивных и неподражаемых звуков его музы: п потому простор и свобода, для всякого человека бесценные, для него были. сверх того, могущественнейшими вдохновителями”. IJ Впервые эта “характеристическая черта” возобладала в творчестве Пушкина в начале 1820-х гг. Сравнительно узкий круг как лицейских, так и петербургских впечатлений сменился для ссыльного поэта ошеломляюще бескрайними просторами. Время южной ссылки Пушкина совпало с рядом исторических событий, которые на первом этапе внушали надежду на достижимость идеалов свободы и вольности. Героика современной истории получила отражение в лирике Пушкина 1820-х гг. (“Эллеферия, пред тобой”, “Война”, “Кинжал”). Естественным было и стремление Пушкина обратиться к героическим темам русской истории, что определило замыслы поэм “Мстислав” и “Вадим”, — последний из этих замыслов приобрел и драматургическую форму. Для осмысления эволюции творческого метода Пушкина в начале 1820-х гг. принципиальное значение имеют его искренние попытки следовать заветам декабристской критики, не увенчавшиеся, однако, успехом. 1 марта 1822 г. Пушкин переписал набело только что законченную “Песнь о вещем Олеге”.

Еще в конце июля 1821 г. Пушкин в черновой тетради набросал следующий план: “Олег— в Византию — Игорь и Ольга —поход” . Портреты Олега и Игоря изображены в верхней части того же листа и отчасти перекрывают начало какого-то письма на французском языке. Декабристская критика весьма сдержанно оценила “Песнь о вещем Олеге”, осуждая в ней отход Пушкина от воспевания героики прошлого. Между тем свободолюбивый пафос пушкинской баллады несомненен, хотя и заключается не в описании подвигов легендарного князя, а в прославлении “правдивого и свободного вещего языка” поэзии, не подвластного суду соврсменников.

Пушкин одним из первых в России предощутил трагический поворот русской истории, не было ничего странного. Декабристского восстания с его исходом, конечное то время никто не мог предугадать, но “первый декабрист”, В. Ф. Раевский, уже появился. Впрочем, не был ли “первым декабристом” сам Пушкин, еще за три года до восстания сосланный за свободолюбивые стихи, которые с восторгом воспринимались в широких кругах дворянской интеллигенции, в чем, казалось бы. можно было видеть залог торжества “духа времени”? Однако история показала, что миром правят не мнения, а власти. В творчестве Пушкина романтического периода вызрело убеждение, что в мире действуют объективные законы, поколебать которые человек не в силах, как бы ни были отважны и прекрасны его помыслы. Это определило трагическую тональность пушкинской музы. Автографы поэмы “Бахчисарайский фонтан” разбросаны по нескольким рабочим тетрадям Пушкина и дошли до нас в малой своей части. Они наглядно свидетельствуют о том, что замысел, вылившийся в поэму, вызревал на протяжении нескольких лет и, по всей вероятности, претерпевал за это время существенные изменения.

Творческая история поэмы обследована Г. О. Винокуром, готовившим текст для академического издания, и изложена им в специальной статье. Его наблюдения над рукописями поэмы в основном точны, если не считать убежденности исследователя в том, что уже “в течение летних месяцев 1822 г. возник черновой остов поэмы. (.... ) Вероятно, только заключительная часть оставалась “необработанной ”

Черновые записи Пушкина 1822 г. свидетельствуют, как настойчиво он пытался отделаться от байроновского “диктата” в поэме, в полной мере обнаружившегося в “Кавказском пленнике”. Пушкин готов был даже возвратиться к “архаичным” формам поэмного повествования, отчасти уже преодоленным в “Руслане и Людмиле”, снова принимаясь за “Бову”. Более всего в 1822 г. продвинулся замысел поэмы о раз-бойниках, в сюжете которой отчасти использовалась народная драма “Лодка”. Впоследствии Пушкин писал, что он сжег эту поэму. От нее остался один эпизод, “Вратья разбойники”. где, основываясь на реальном происшествии, он вполне самостоятельно развил тему, лишь слегка намеченную в байроновском “Корсаре”, в описании острова пиратов.

СТАНОВЛЕНИЕ РЕАЛИЗМА
1823-1828

B начале 1820-х гг. поэма стала основным жанром пушкинского творчества. И это не случайно. Романтическая поэма исследовала взаимоотношения Человека и Мира. Романтический принцип противопоставления героя окружающей среде, обнаруживший несовершенство общественных отношений и противоречивую сложность мира, побуждал поэта к анализу как среды, так и характеров героев. В обоих случаях (непосредственно и отраженно) выявлялся некий культурный уклад. На антитезе различных культур построены коллизии “Кавказского пленника” и “Бахчисарайского фонтана”. Уже в это время в творчестве Пушкина вызревают в синкретическом виде принципы народности и историзма, понимаемые еще как некая данность, изначальная особенность общественного бытия человека (история как естественный порядок, определяющий обычаи и нравы прошлого). Вместе с тем и в “Кавказском пленнике”, и в “Бахчисарайском фонтане” Пушкин прослеживает в психологической драме героев (Черкешенки, Гирея) симптомы воздействия на традиционные нравы культур, принадлежащих к иным этапам развития человечества. Причем в противоположность руссоистской доктрине, определяющей проблематику “Кавказского пленника” (пагубное искажение естественных нравов под влиянием цивилизации), в “Вахчисарайском фонтане” европейская (христианская) духовность трактуется как залог просветления, возвышения героя.

Сама стремительность историчсских^обытий. свидетелем которых довелось быть Пушкину, убеждала его в том, что сила современных обстоятельств, определяющих судьбу человека, едва ли не более значима, нежели “естественное” его состояние.

В поэме “Цыганы” Пушкин отталкивается от коллизии “Кавказского пленника” (переосмысляя ее), к которой восходит и сюжет “Евгения Онегина”. Теперь в центр поэмы Пушкин ставит характер страстный, способный помериться с “судьбой коварной и слепой”. “Страсти роковые”, терзающие Алеко, — это примета избранничества, примета характера неординарного, героического, В отличие от Пленника, Алеко, бежавший от “неволи душных городов”, сам приходит в идиллический мир цыган, искренне желая слиться с ним; ср. :

    “Кавказский пленник”
    Казалось, пленник беднадежйый
    К унылюй жизни привыкал.
    Тоску неволи, жар мятежный
    В душе глубоко он скрыв
    Один за тучей громовою,
    Возврата солнечного ждал
    Недостигаемый грозою,
    И буре немощному вою
    С какой-то радостью внимал .
    “ЦЫГАНЫ”
    Подобно птичке беззаботной,
    И он. изгнанник перелетный,
    Гнезда надежного не знал
    И ни к чему не привыкал,
    Кому везде была дорога,
    Гнезде была ночлега сень
    Над одинокой головою
    И гром нередко грохотал;
    Но он беспечно под грозою,
    И в ведро ясное дремал.

В романтической коллизии последней южной поэмы Пушкина особенно резко обозначилось противостояние двух ипостасей человеческой личности— естественно-природной и общественно-исторической, — что Пушкин и пытался отразить в монологе Алеко у колыбели младенца: От общества, быть может, я

Отъемлю ныне гражданина — .
“ Что нужды — я спасаю сына.

Нравственный выбор поэта здесь очевиден — романтический протест против буржуазной цивилизации заставляет искать идеального воплощения гармонии в мире природы и обычая. Но в финале поэмы пессимистичсски подчеркивается недостижимость этого идеала:

    Но счастья нет и между вами,
    Природы бедные сыны! ...
    И под издранными шатрами
    Живут мучительные сны.
    И ваши сени кочевые
    В пустынях не спаслись от бед,
    И всюду страсти роковые
    И от судеб защиты нет.

Вернулся к своему замыслу Пушкин лишь в Михайловском. “Знаешь ли мои занятия? — писал он брату в первых числах ноября 1824 г. , — до обеда пишу записки, обедаю поздно... . ”. “Образ жизни моей все тот же, — повторил он через несколько дней, —стихов нс нишу, продолжаю свои записки... . ”. Судя по некоторым данным. работа над записками в ту пору двигалась довольно скоро и, очевидно, вчерне была закончена летом 1825 г. Уже в сентябре этого года Пушкин сообщал П. А. Катенину: “Стихи покаместь я бросил и пишу свои, то есть переписываю набело скучную, сбивчивую черновую тет-радь”. Изучение рабочих тетрадей Пушкина михайловской поры приводит к несомненному выводу, что до нас не дошла по крайней мере одна рабочая тетрадь того времени (ниже мы будем называть ее Михайловской тетрадью), в которой были черновики большей части “Бориса Годунова” (те сцены, начиная с шестой, которые записывались летом и осенью 1825 г. ), поэмы “Граф Нулин” (созданной 13—14 декабря 1825 г. ), конца глав пятой и почти всей шестой “Евгения Онегина” (над ними Пушкин работал уже в 1826 г. ), а также ряда стихотворений 1825—1826 гг. : “Вакхическая песня”, “Сцена изФауста”, “Зимний вечер”, “Ода Хвостову”, “19 октября” (“Роняет лес багряный свой убор”), 1 и II “Подражания Корану”, “Пророк”, “Песни о Стеньке Разине” и др. Мы полагаем, что. предназначив в ноябре 1824 г. Михайловскую тетрадь для работы над записками, Пушкин вскоре начал, по своему обыкновению, вести здесь параллельно и другие записи, — чем дальше, тем больше, — превратив ее, по окончании черновика записок, в главную рабочую тетрадь, так как тетрадь ПД, № 835 примерно с июня—июля 1825 г. использовалась исключительно для онегинских строф. Что дошло до нас из записок Пушкина?

Из кишиневских записей — два листочка, вырванные из тетради ПД. № 832, с дневниковыми записями от 2— 9 апреля, 4 мая—6 июня 1821 г. , а также фрагмент вступления, о котором пойдет речь ниже. Из первоначальных черновых записей михайловскои поры —записанный на отдельном листке и датированный 19 ноября 1824 г. отрывок о посещении поэтом Петра Абрамовича Ганнибала (XII. 304).

Из окончательной беловой рукописи — отрывок о Карамзине.

Составить но этим отрывкам какое-нибудь мнение об общем плане и характере записок, казалось бы. крайне затруднительно. Судить об этом помог бы тот /канровып образец, на который Пушкин ориентировался, приступая к собственным мемуарам. О том, что таковой, в принципе, существовал, как нам кажется, не приходится сомневаться: осваивая новый для себя жанр, Пушкин обычно отталкивался от какого-то классического образца. отходя от него довольно далеко в процессе развития собственного замысла 3начит, в своих записках Пушкин следовал не за “Исповедью” Руссо с ее установкой на повествование о личной жизни, на самоанализ. И здесь следует вспомнит”). что в пушкинское время подлинного расцвета достиг иной образец жанра мемуаров, о котором в 1835 г. В. Г. Велипский писал: “К числу самых необыкновенных явлений в умственном мире нашего времени принадлежат записки. или memoires. Это истинные летописи наших времен. ) И в самом деле. что может быть любопытнее этих записок: это история, это роман, это драма, это все, что угодно... . ” справедливо связывая возникновение этого жанра с бурной эпохой Великой французской революции, неожиданно обнаружившей тесную связь личной жизни и исторического бытия человека. В 1820-е гг. такого рода записки только-только начинали проникать и печать, и одним из первых произведений этого жанра стало “Десятилетнее изгнание” Ж. де Сталь, вышедшее в спет спустя четыре года после ее смерти, в 1821 г. Именно к этому году Пушкин относил начало работы над своими записками.

Kaк известно, для молодого Пушкина много значило сходство судеб. Давно замечено, что в черновик “Записки о народном воспитании”, над которой Пушкин работал в Михайловском в ноябре 1826 г. но заданию Николая 1, должны были войти некоторые позднейшие вставки—но крайней . мере три, и в каждом случае здесь помечено Пушкиным: “из записок”, а в первом из них даже конкретнее: “из записок 2 глава”. В развитие этих помет в окончательный текст “Записки” включены рассуждения, которыг. как отметил в 1923 г. Б. В. Томашевский. имеют несомненное текстуальное совпадение с рассуждениями. Ориентация Пушкина на мемуары Ж. де Сталь позволяет представить, каков был характер его собственных записок: они принадлежали несомненно к жанру исторической публицистики и были посвящены политическим судьбам пушкинского поколения. Это не только определяет перспективу развития прозы Пушкина, ^ но бросает свет и па другие его замыслы 1824—1825 гг. Ряд стихотворений этих лет возникает в прямой связи с его записками, ретроспективно воссоздавая события и настроения прошедших лет: “К чему холодные сомненья”, “Вакхическая песня”, “Фонтану Бахчисарайского дворца”, “К***” (“Я помню чудное мгновенье”), “19 октября” (“Роняет лес багряный свой убор”). Именно в ходе работы над записками Пушкин не только в полной Mеpe овладел языком прозы, но и остро ощутил исторический пульс своего времени: заметим, что после посещения Михайловского в январе 1825 г. И. И. Пущиным, открывшим другу существование в России тайного общества, поэт смог иными глазами взглянуть на былые встречи с вольнолюбцами в Петербурге, Кишиневе. Каменке, Киеве, Одессе.

Ожидание скорых перемен в своей судьбе связывается is 1825 г. с неминуемыми грядущими событиями. В стихотворении “19 октября” Пушкин уверенно предрекает: Пора и мне ... . пируйте, о друзья!

    Предчувствую отрадное свиданье
    Запомните ж поэта предсказанье:
    Промчится год, и с вами снова я....

Характерно, что летом и осенью 1825 г. , когда особенно интенсивно идет работа над “Борисом Годуновым” и автобиографическими записками, роман “Евгений Онегин” останавливается. Задачи русской национальной литературы Пушкин в это время практически решал в двух сферах творчества —в трагедии и в мемуарах. Обращение к русской истории в “Борисе Годунове”, возможно, было подсказано декабристской критикой. Но Пушкин избирает сложнейшую эпоху национальной истории не для того, чтобы извлечь из нее наглядный “урок царям”, —подобно Рылееву, который, не скрывая преступления Годунова, рисовал его в облике просвещенного властителя

(В автобиографических записках Пушкин “метафизическим языком” (“языком мыслей”) повествовал о стремлениях своего поколения, вдохновленного идеями “европейской образованности” (за этим понятием для Пушкина стояли прежде всего просветительские идеалы “свободы, равенства и братства”)

Пушкин еще не собирается писать цикл: стихотворение “Смутясь, нахмурился пророк” переписывается набело в тетради ПД, № 833 под заглавием“...Подражание Корану". Из главы „Слепый" в 42 стихах” (несколько позже исправлено: “Подражания... . ” и тогда же_ перед стихотворением поставлен порядковый номер “1”)… В начале ноября 1824 г. Пушкин пишет брату: “Я тружусь во славу Корану” (XIII, 119). Он имеет в виду стихотворение “Торгуя совестью пред бледной нищетою” (л. 38 об. ), в котором также интерпретирует стих из суры “Крава”. Заметно, однако, что теперь характер ее переработки у Пушкина совершенно иной, нежели в стихотворении “С тобою древле, о всесильный”. Теперь “Подражание” имеет форму назидательной притчи, пишется изощренной строфой и обособляется особым (не“кораническим”) заголовком “Милостыня”, который появляется перед перебеленным текстом, записанным на той же стра нице, ниже трудно давшегося Пушкину черновика. В пушкиноведении существует стойкая традиция относить этот набросок к “воронцовскому” лирическому циклу (имея в виду упоминание здесь “талисмана”: “Внезапно ангел утешенья, Влетев, принес мне талисман”). Однако еще в дореволюционном академическом издании Пушкина справедливо замечено: “Этот набросок, может быть, находится в связи с ...Подражаниями Корану", к которым он близок и по месту своему в рукописи, хотя Анненков, стараясь в 1855 году провести его через цензуру, не позволявшую называть Коран ...сладостным", писал, что ...автор здесь набрасывает первый очерк известного стихотворения “Талисман”"... . ”. Действительно, смысл стихотворения совершенно проясняется, если вспомнить, что, согласно легенде, в пещере на горе Тор (близ Мекки) Маго-мет по обыкновению “общался” с архангелом Гавриилом, который приносил ему очередные суры Корана. В той же пещереМагомет скрывался в ночь изгнания из Мекки. Cтихот-ворения на коранические темы, написанные уже в конце 1824 г. Когда произошло переоформление цикла? Думается, в апреле—мае 1825 г. Хотя “Подражания Корану” и числятся в перечне произведений из Тетради Капниста, отосланной для издания 15 марта 1825г. ,^ этот цикл тогда, вероятно, состоял или из трех стихотворений, записанных в тетради ПД, № 833, или из семи, существовавших к тому времени. В новой редакции цикл был создан не позже конца мая 1825 г. (и не ранее конца апреля, когда появился набросок “В пещере тайной... . ”). Тогда Пушкиным досылались в Петербург последние стихотворения, добавленные к “тетради Капниста”, для передачи в цензуру.

Великий Пушкин, маленькое дитя! — 28 сентября 1824 г. писал Пушкину А. А. Дельвиг. — Иди, как шел, делай, что хочешь, но не сердися на меры людей и без тебя довольно напуганных! Общее мнение для тебя существует и хорошо мстит......) Никто из писателей русских не поворачивал так каменными сердцами нашими, как ты. Чего тебе недостает? Маленького снисхождения слабым. Не дразни их годил^два, бога ради. Употреби получше время твоего изгнания.... ” ( Письмо это было отправлено на следующее утро с оказией. Вечером 30 сентября Пушкин мог уже его читать. Может быть, перекличка между советами лицейского друга и мыслями по поводу только что прочитанной к этому времени суры 80 Корана (“Слепый”) поразила Пушкина, и это сыграло роль импульса в работе над циклом. Первоначальное содержание цикла, включавшего в себя всего три стихотворения, темы которых органически переходят из одного в другое, пока что почти лишено арабского (мусульманского) колорита. Позже, в примечаниях к циклу, заметив, что Коран есть “собрание новой лжи и старых басен”, Пушкин добавит: “... . несмотря на сие, многие нравственные истины изложены в Коране сильным и поэтическим образом”. Как бы то ни было, на первом этапе работы над стихотворным циклом Пушкин увлекся мотивами столь же магометанского, сколь и библейского свойства. Именно к этим генетически первым трем пушкинским “Подражаниям” наиболее применима характеристика, данная Б. В. Тома-шевским “духовным одам”, традиции которых Пушкин в данном случае использовал: “... . жанр ...духовных од", несмотря на религиозную оболочку, вовсе не замыкался в узкой сфере религиозных размышлений. Это был жанр, широкий по охвату тем и лирических настроений. В какой-то степени этот жанр в эпоху господства оды в лирической поэзии является предшественником того рода стихотворений, которые в эпоху господства элегий отошли в область так называемых ...медитативных элегий". Особенно псалмы давали материал для развития тем, по существу никак не связанных с религиозными догмами” В конце октября 1824 г. Пушкин несомненно ознакомился в михайловской ссылке не только с французским текстом Корана, но и с обильными примечаниями к нему, а главное— с достаточно подробным жизнеописанием Ма-гомета, предпосланным переводу Савари. По всей вероятности, книги этой у Пушкина не было еще месяц назад, когда он приступил к созданиюцикла, и приобрел он ее именно в связи с работой над “Подражаниями”. Результат знакомства с фактами легендарной биографии пророка сказался в новых “Подражаниях Корану”, в частности в стихотворении “Клянусь четой и нечетой”, своеобразной увертюре всего цикла. Отталкиваясь от первого стиха избранной для подражания суры 93 “Клянуся лучезарностию солнечного восхода и темнотою ночи, что господь твой не оставил тебя” (Книга Аль-Коран, с. 368), Пушкин насыщает четверостишие другими клятвами. На первый взгляд причудливо неожиданные, ^ они соотнесены с главными темами цикла. Лирический герой пушкинского цикла ни на миг не колеблется в своих побуждениях, изначально праведных: он настолько уверен в этом, что не способен даже уязвляться подозрениями. Таким образом, цикл складывался в ходе постоянного обогащения замысла и включил в себя три основных начала, доминировавших на разных этапах работы Пушкина над “Подражаниями Корану”: лирико-патетическое (в традициях “духовных од”), назидательно-проповедническое и агиографическое. Создавая свою трагедию, Пушкин критически осмыслял опыт как русской, так и европейской драматургии. Французская классическая трагедия, образцовая по стилю, по стихам, “полным смысла, точности и гармонии”, не удовлетворяет его догматическим соблюдением единств места и времени, а также анахронизмом характеров, под мифологическими именами обнаруживающих черты французских галантных аристократов XVIIв. Приступая к созданию трагедии “Борис Годунов”, Пушкин избрал материалом для нее, может быть, самую драматическую эпоху русской истории, предшествовавшую восхождению на престол Лжедимитрия, безродного самозванца Законченная в конце 1825 г. трагедия Пушкина в следующем году не была допущена в печать и вышла в свет лишь в 1831г. Пушкин в своей трагедии смело ломал общепризнанные в его время драматургические каноны, и это сообщило его пьесе вызывающе непривычную форму. Понятно, что прежде всего прижизненная критика обратила внимание на полнейшее разрушение двух по классицистическойпоэтике незыблемых единств — места и времени. Подсчитано, что в трагедии Пушкина — свыше восьмидесяти персонажей, причем более семидесяти из них действуют лишь в одной из сцен. Само это многолюдье не может не потеснить центральных героев пьесы, Бориса Годунова и Григория Отрепьева, первый из которых появляется лишь в шести, а второй — в девяти. Трагедия Пушкина посвящена событиям царствования Бориса Годунова. Роман в стихах “Евгений Онегин” в творческой эволюции Пушкина имеет совершенно особое значение. Почти в каждой новой главе роман устремлен к неведомому будущему. В этом принципиальная разница между “Евгением Онегиным” и “ Дон-Жуаном ”. Роман в стихах был органически связан со всем пред-шествуюшнм творчеством поэта Booбщe говоря, лироэннческая интерпретация традиционного драматического сюжета была обычной для творческой манеры Пушкина конна 1810—начала 1820 гг.

БОЛДИНСКИЙ РЕАЛИЗМ
1828-1833

Впушкиноведении неоднократно отмечалось, что на рубеже 1830-х гг. творчество Пушкина приобретает новое качество, которое в полной мере обнаруживается во время Болдинской осени 1830 г. , когда — на протяжении двух месяцев — из-под пера поэта выходит целая библиотека произведений. Впрочем, некоторые из них (вторая часть “Евгения Онегина”, “Маленькие трагедии”, сказки) явились воплощением замыслов предыдущих лет, что само но себе позволяет отодвинуть границу исследуемого периода к более ранним годам.

Нам представляется, что новый поворот творческого развития Пушкина достаточно четко обозначился в 1828г. з Этот год был заметной вехой не только во внешней, но и во внутренней, духовной биографии поэта. В августе 1827 г. , завершая первую часть “Евгения Онегина”, Пушкинскажет:

    Познал я глас иных желаний.
    Познал я новую печаль:
    Для первых лет мне упований,
    А старой мне печали жаль.

Пушкинская поэзия схватывала само течение жизни. противоречивой, но не беспросветно-мрачной. Показательно в этом отношении стихотворение “Царскосельская статуя”, в которой “дельвиговское” начало вполне очевидно: здесь его любимый размер, его умение накинуть на современность покровы древности, свойственная ему пластическая скульптурность стиха. И все же это не имитация чужого стиля, а его пушкинское свободное усвоение:

    Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила.
    Дева печально сидит, праздный держа черепок.
    Чудо! не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой:
    Дева. над вечной струси, вечно печальна сидит.

Пушкин, всегда чрезвычайно внимательно относившийся к сближениям дат, не мог пройти мимо указанного совпадения: оно подчеркнуто параллелизмом двух строф. Однако странное сближение позволяет Пушкину острее почувствоватьсущностное несходство двух исторических событий, в отличие от других современников, впрямую уподоблявших поход Олега и русско-турецкую войну 1828—1829 гг. Жанр сказки в творчестве Пушкина крайне разнообразен. На рубеже 1820-х гг. он обращается к жанрам богатырской сказки-поэмы. Пушкина начала 1830-х гг. сказка — не только традиционный народно-поэтический сюжет, но, в определенном смысле, своеобразный угол зрения на действительность. Фантастический элемент в пушкинских сказках определяет торжество нравственного идеала, подчас недостижимого и реальной действительности, но — в соответствии с народной моралью — в принципе необоримого. Пушкинское творчество рубежа 1830-х гг. вбирает в себя отсвет обеих обозначенных здесь сторон жизни и тем самым— чем дальше, тем все в большей мере — приобретает тревожную, трагедийную направленность. Роман завершен Пушкиным в 1831 г. , когда была выстроена новая композиция заключительной главы и всего произведения (в составе восьми глав). Более лаконичными, но и более лиричными становятся теперь первые строфы, посвященные царскосельским юношеским впечатлениям. Из “Путешествия Онегина” сюда переносятся четыре строфы, содержащие сочувственное противопоставление Онегина “среднему” светскому человеку и сближающие Онегина с Чацким (“Он возвратился и попал, как Чацкий, с корабля на бал”). В Царском Селе дописано несколько строф. Написанное 5 октября 1831 г. “Письмо Онегина к Татьяне” подчеркнуло зеркальную композицию романа. Фабула романа обрывается весной 1825 г. Не забудем, что, мысленно продолжая судьбу Онегина, Пушкинпред- полагал, что он способен на героическую гибель. Окончание романа “Евгений Онегин” дорого далось Пушкину, потребовало от него высшего напряжения творческих сил. Нельзя не заметить, что в 1831—1832 гг. в творчестве Пушкина наступает своего рода пауза: в эти годы написана лишь “Сказка о цареСалтане” и несколько стихотворений. Историзм творческого метода Пушкина в 1830-е гг. приобретает новое качество. При относительном затишье в сфере художественного творчества поражает грандиозность пушкинских замыслов исторических сочинений 1831—1832 гг. : история французской революции, история Украины, история Петра 1. Болдинская осень, по своему значению в творческой биографии Пушкина не уступающая более знаменитой, первой. Лирическая исповедь этой поры — не опубликованное при жизни поэта стихотворение “Осень”. Первые октавы, развившиеся в 1830 г. в Болдине в поэму “Домик в Коломне”, написаны Пушкиным несколько ранее. Известен черновой автограф строк, тесно связанных тематически с началомболдинской поэмы. В “Домике в Коломне” Пушкин осваивал качественно иную — повествовательную —октаву. Вместо единой синтаксической конструкции, обнимающей всю строфу. Во времяБолдинской осени Пушкин набросал заметку о “Графе Нулине”: “В конце 1825 года находился я в де-ревне. В бумагах Пушкина сохранилась выполненная им обложка к циклу болдинских пьес 1830 г. , на которой одно за другим было намечено несколько названий: “Драматические сцены”, “Драматические очерки”, “Драматические изучения” и, наконец, “Опыт драматических изучении”. Продолжая “опыт драматических изучений”, следующую пьесу цикла Пушкин открывает эпиграфом из “Дон-Жуана”, оперы Моцарта: “Л е порелл о: О любезнейшая статуя командора! В начале 1828 г. (т. е. в тот год, когда Пушкин записал ст-роки из “Каменного гостя” в альбом М. Шимановской) в черновом варианте строфы XI главы седьмой “Евгения Онегина”, где речь идет о замужестве Ольги, в том же ключе вспоминается Ленский: ... . из могилы Не вышла в сей печальный день Его ревнующая Тень, И в поздний час, Гимену милый, Не испугали молодых Следы явлений гробовых. Среди произведений Пушкина “Анджело” стоит особняком, Жанр его в пушкинском творчестве не имеет аналогии. "Анджело" переделка шекспировской комедии, и сравнение с нею помогает выявить оригинальность пушкинской трактовки классического сюжета. Пушкин — в отличие от Вольтера — тщательно прорабатывает характеры своих героев, хотя и подчиняет их одной доминирующей черте. Таковы “предобрый, старый Дук”; “Луцио, гуляка беззаботный. В седьмом томе “Истории государства Российского” Пушкин обратил внимание на следующее рассуждение Карамзина: “Два государя, Иоанн и Василий, умели навеки решить судьбу нашего Правления и сделать Самодержавие как бы необходимою принадлежностию России, единственною основою целости ее, силы, благоденствия. В исследовательской литературе я почти не нахожу работ, в которых “Песни западных славян” были бы поставлены в контекст творчества Пушкина 1830-хгг. и осмыслены как целостное пушкинское произведение. Просветительское представление о разумных тенденциях исторического процесса было сохранено Пушкиным на протяжении всего его творчества, но на рубеже 1830-х гг. он все с большей тревогойприглядывался к отзывающимся в повседневной, частной жизни современников результатам исторических событий, постигая сложную диалектику исторического движения, В этом отношении по общей своей мысли “Песни... . ” развивают в своеобразной форме те же идеи, которые воплощены в “Пиковой даме” и в “Медном всаднике”.

ДОКУМЕНТАЛЬНЫЙ РЕАЛИЗМ
1834-1837

О незавершенности творческого путч Пушкина, чеис-черпанности его художественных исканий свидетельствуют многие оставшиеся в его черновиках планы и замыслы разнообразных по тематике и разножанровых произведений (среди них, начиная с 1834 г. , совершенно отсутствуют произведения больших стихотворных форм). Роман “Русский Пелам”. “Сцены из рыцарских времен”, “История Петра”, да и сам пушкинский журнал “Современник”, только начаты. B 1830-x Пушкин не только много работает над истори-ческими трудами но и согдает своеобразный жаНр “крат-кого изложения” чужого произведения, не обязательно художественного(“Записки бригаигадира Моро де Бразе... . ”, “Джон Теннер”, “Песнь о полку Игореве”, “Описание земли Камчатской” ), снова начинает вести дневник и обдумывать планы автобиографических запсок. Своеобразие документального реализма Пушкина ярко раскрывается в его драматургических замыслах последних лет. В центре только одного из этих замыслов стоит лицо историческое — известная из хроники XIII в. “Реалии поздней лирики Пушкина, —замечает Л. Я. Гинзбург, — в подавляющем большинстве случаев принадлежат сельской жизни, объемлющей бытие народное, кре-сгьякское и бытие того связанного с деревней дворянского слоя, из которого вышел Пушкин и в котором он видел самую прогрессивную силу тогдашней России”. Последний лирический цикл Пушкина (называемый также “каменноостровским циклом”) открыт в пушкиноведении сравнительно недавно, менее тридцати лет назад. В последние годы интерес к нему не ослабевает. Высказанные к настоящему времени гипотезы о возможном составе цикла требуют взаимной корректировки. Пушкин отказался от мысли опубликовать последний цикл в журнале “Современник”, предвидя непреодолимые цензурные препятствия... В 1954 г. Н. В. Измайлов предложил на первое место поставить стихотворение “Я памятник себе воздвиг нерукотворный”, а на пятое — “Когда за городом, задумчив, я брожу” — и хотя впоследствии он отказался включать “Памятник” в состав “каменноостровского цикла”, многие пушкинисты продолжают разделять эту гипотезу. Что же касается стихотворения “Когда за городом, задумчив, я брожу”, то предположение Н. В. Измайлова (которому он остался верен) не противоречит выявленному В. П. Старком сюжету цикла. Согласно легенде, тело Христа в пятницу вечером было положено в гроб и находилось там до воскресения. Летом 1836 г. , проживая па даче Каменного острова, Пушкин создал шесть стихотворений, дошедших до нас в беловых автографах. Четыре из них, как об этом не раз уже говорилось выше, помечены цифрами; кроме того, в конце автографов выставлены даты. В двух случаях эти даты читаются совершенно ясно: “22 июня. Кам. остров” (“Подражание италиянскому” — ПД, № 235) и “5 июля” (“Мирская власть” —ПД, № 1747): в двух же других случаях название месяца может быть прочитано двояко: и как “июнь”, и как “июль”. Очевидно, первым Пушкин создал стихотворение “Из Ниндемонти”, и потому дату на беловом автографе его (ПД, № 236) следует читать: “5 июня”. Выше уже упоминалось, что в черновом автографе этого стихотворения (ПД, № 237) Пушкин начал работать над стихотворением “Напрасно я бегу к сионским высотам”, впоследствии в цикле замененным другим— “Отцы пустынники и жены непорочны”.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Эволюция творчества Пушкина соотносилась с литературным процессом в России первой трети XIX в. довольно сложно. Взаимоотношения Пушкина с литературным движением его времени строились качественно неоднородно по десятилетиям: в 1810-е гг. ,— когда он входил в литературу, учился литературному мастерству и был, так сказать, одним из многих; в 1820-е гг. , — когда он был признан первым русским поэтом, и в 1830-е гг. , — когда критика того времени заявила о падении влияния Пушкина на современную литературу. Историко-литературное качество ранней поэзииПушкина следует определять по “школе легкой поэзии”, к которой он в то время принадлежал и которая была по-своему прекрасной школой для молодого поэта, обретавшего в ней не только гармоническую точность стиля, но и оптимистическую ясность просветительского взгляда на жизнь. Такое настроение не исключало и более принципиального вольномыслия и высоких тем, — поэтому в раннем творчестве Пушкина ощущается и струя высокого классицизма (“Воспоминания в Царском Селе”, “Александру”, “Лицинию”), и сатирическая, прежде всего литературно-пародийная, направленность. В середине 1810-х гг. в лирику Пушкина вторгаются элегические мотивы. Но характерно, что, обогащенная этими мотивами, поэзия Пушкина остается верной своим началам. Любопытно, что южные поэмы Пушкина критическогоотпора почти не вызвали: они не посягали на классицистические жанры, принадлежа уже к иной — романтической — жанровой системе. Но основные споры по проблемам романтизма в русской критике развернулись именно в связи с южными поэмами —и с этих пор под прямым пушкинским влиянием в русской литературе надолго утверждается в качестве ведущего жанр романтической поэмы. Для оценки литературной ситуации первой половины 1820-х гг. принципиальное значение имел вопрос о творческих взаимоотношениях Пушкина и литераторов-декабристов. Романтический период творчества Пушкина — с его пиком, стихотворениями “Свободы сеятель пустынный” и “Демон”, — был чрезвычайно стремительным (1821— 1823 гг. ) и, в сущности, явился следствием кризиса просветительских идеалов поэта, убедившегося на примере подавленных национально-освободительных движений 1820-х гг. в недостижимости немедленного воплощения в жизнь заветов Разума и разочаровавшегося в современном ему “просвещенном” поколении, эгоистически разобщенном и отравленном скепсисом. Апогей прижизненной славы Пушкина падает на первые годы после возвращения поэта из ссылки. Во второй половине 1820-х гг. выходит девятнадцать пушкинских изданий из тридцати четырех, вообще опубликованных при его жизни. Многие пушкинские произведения появились в это время вторым изданием (а поэма “Бахчисарайский фонтан” даже третьим). В своем творчестве Пушкин уходил стремительно вперед, а в литературном сознании того времени он оставался романтиком, и в пору окончательного упрочения романтических тенденций русской литературы, связанных с духовным кризисом, который переживало русское обществопоследекабристской эпохи, в Пушкине видят безусловного лидера литературного движения. В “Литературных мечтаниях” (1834) Белинский, выражая общее мнение, писал: “Пушкин царствовал десять лет: ...Борис Годунов" был последним великим его подвигом; в третьей части полного собрания его стихотворений замерли звуки его гармонической лиры. В литературоведении не раз была предпринятапопытка оспорить резкое противопоставление Белинским пушкинского и гоголевского периодов русской литературы. Но факт остается фактом: в 1830-е гг. Пушкин перестал быть властителем дум. Точнее —живое значение в ту пору было признано лишь за романтическими произведениями поэта, прежде всего за егопоэмами (в толковании Белинского и других критиков середины XIX в. поэмами считались и “Борис Годунов ”, и “Евгений Онегин”) После 1825 г. русская литература вступила в эпоху расцвета романтизма, причем романтизма нового качества, так называемого философского, основанного па эстетических системахШеллинга, Фихте, Гегеля. Пушкинское творчест-во не избежало этого общего движения: нельзя нс заметить с конца 1820-х гг. до второйБолдинской осени (1833) осложнения реалистической системы Пушкина романтическими мотивами.