План1. Высказывание И. Аксакова, Н. Некрасова, И. Тургенева, Ф. Достоевского, Л. Толстова.

    2. Поэт “для немногих” - так считало общество.
    3. Поэтическая школа Тютчева.
    4. “Певец природы”.
    5. “Проза на языке стихов”.

Литературно послужной список не объемист; Имя мало знаемое в массах грамотное, даже образованной нашей публики.... А между тем этим самым стихотворениям, еще с начала пятидесятых годов, отводится русской критикой место чуть не наряду с пушкинскими; это самое имя, в течение целой четверти века, во всех светских и литературных кругах Москвы и Петербурга чтился и славился, знаменуя собою мысль, поэзию, остроумие в самом изящном соединении. Странное противоречие, не правда ли? Как объяснить этот недостаток популярности при несомненном общественном значении? Эту несоразмерность внешнего объема литературной деятельности с обнаруженной автором силой дарований? .. Но и здесь еще не конец недоумений, не редко возбуждаемых именем Тютчева. Ко всем единодушным отзывам нашей периодической печати об его уме и таланте, появлявшимися вслед за его кончиной вместе с выражениями искренней скорби, мы позволили себе добавить еще и свои. Тютчев был не только самобытный, глубокий мыслитель, не только своеобразный, истинный художник-поэт, но и один из малого числа носителей, даже двигателей нашего русского, народного самосознания.

И. Аксаков

Немного написал Тютчев, но имя его всегда останется в памяти истинных ценителей и любителей изящного наряду с воспоминаниями нескольких светлых минут, испытанных при чтении его стихотворений. История литературы также не должна забыть этого имени.

Н. Некрасов.

Тютчев может сказать себе, что он, по выражению одного поэта, создал речи, которым не суждено умереть, а для истинного художника выше подобного сознания награды нет.

    И. Тургенев.
    Ф. И. Тютчев, наш великий поэт.
    Ф. Достоевский.
    Так не забудьте же Тютчева достать. Без него нельзя жить.
    Л. Толстой.

Своеобразной была судьба Тютчева-поэта. Долгое время в читательских кругах его имя попросту не замечали, или же считали поэтом “для немногих”. А между тем среди этих "немногих” были Пушкин, Некрасов, Тургенев, Достоевский, Фет, Чернышевский, Добролюбов. Уже один перечень имен таких ценителей, столь различных по своим литературно-эстетическим взглядам, указывает на то, что поэзия Тютчева суждено было будущее.

Когда-то Тургенев уверял, что “о Тютчеве не спорят, - кто его не чувствует, тем самым доказывает, что он не чувствует поэзии”. Слова эти отзываются политическим задором и направлены против тех, кто пренебрежительно относится к Тютчеву. Но поэты бывают разные, и сама поэзия многолика. Любовь к тому или иному поэту зависит, прежде всего, от причин глубоко субъективных, индивидуальных, и навязать ее нельзя. Невозможно требовать от одного и того же читателя, чтобы он одинаково “чувствовал” Тютчева и, скажем, Некрасова, поэтов очень не схожих между собою (что не помешало именно Некрасову “открыть” в 1850 г. Тютчева). Бесспорно, однако, что тот, кто одновременно находит отзвук своим мыслям и чувствам в поэзии Тютчева и Некрасова, вызывает большую поэтическую широту и чуткость, чем тот, кто признает одного и отвергает другого.

Некогда Фет относил Тютчева к “величайшим лирикам на Земле”. В ту пору это суждение могло казаться и преувеличенным и вызывающим. Но прошли годы.... И теперь уже имя Тютчева среди “величайших лириков мира” утверждено незыблемо. Об этом свидетельствует и растущий из года в год интерес к нему у нас, на Родине поэта, и усилившийся интерес к нему за рубежом ....

Первое стихотворение Тютчева было напечатано в 1819 г. , когда ему еще не исполнилось 16 лет. Со второй половины 20-х годов наступает рассвет его творческого таланта.

Русский и западноевропейский романтизм был своего рода поэтической школой Тютчева. И не только поэтической, но и философской, ибо, наряду с Баратынским, Тютчев - крупнейший представитель русской философской лирики. Однако это не следует принимать слишком прямолинейно. Романтизм, как литературное направление, развивался в эстетической атмосфере, насыщенным идеалистическими философскими представлениями. Многие из них были восприняты Тютчевым, но это не значит, что его лирика превратилась в стихотворное изложение некой - чужой или своей - философской системы. Стихи Тютчева - это, прежде всего, самое полное выражение внутренней жизни поэта, неутомимой работы его мысли, сложного противоборства волновавших его чувств. Все передуманное и перечувствованное им самим неизменно облеклось в его стихах в художественный образ и подымалось на высоту философского обобщения.

Тютчева принято называть “певцом природы”. Автор “Весенней природы” и “Весенних вод” был тончайшим мастером стихотворных пейзажей. Но в его вдохновенных стихах, воспевающих картины и явления природы, нет бездушного любования. Природа вызывает у поэта размышления о загадках мироздания, о вековечных вопросах человеческого бытия.

Идея тождества природы и человека проникает собою лирику Тютчева, определяя некоторые основные особенности его поэзии. Для него природа - такое же одушевленное, “разумное” существо, что и человек.

В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык.

Образный параллелизм, которым охотно пользуется Тютчев, осуществляется им по-разному. Не редко представление о тождестве явлений внешнего мира и мира внутреннего он подчеркивает самой композицией стихотворения. Вспомним “Фонтан”, “Поток сгустился и тускнеет.... ”, “Еще земли печали вид .... ”. Каждое стихотворение состоит из двух равных строф: в первой дается образ природы, во второй раскрывается его иносказательный смысл. К этим стихам близко по своей композиции и стихотворение “В душном воздуха молчание .... ”. Оно также разделено на две равные, хотя менее заметные на глаз части. В первых трех строфах изображается приближение грозы, в трех остальных - душевное волнение молодой девушки, ощущающей наплыв еще незнакомого ей чувства любви. Еще органичнее, в виде “двух проявлений стихия одной”, показано тождество природы и человека в стихотворении “Волна и душа”. Во многих стихах Тютчева прямой образный параллелизм отсутствует, но угадывается в виде своеобразного символического подтекста (например, “Что ты клонишь над водами .... ”, “Обвеян вещею дремотой .... ”).

Обычно природы изображается поэтом через глубоко эмоциональное восприятие человека, стремящегося слиться с нею, ощутить себя частицей великого целого, вкусить “благодать” “земного самозабвения”. Но Тютчеву были ведомы и минуты мучительного сознания, что между природой и человеком существует и трагическое отличие. Природа вечна, неизменима. Не таков человек - “царь земли” и в то же время “мыслящий тростник”, быстро вянущей “злак земной”. Человек проходит, природа остается ....

Гармония обнаруживается в природе даже в ”стихийных спорах”. Вслед за бурями и грозами неизменно поступает “успокоение”, озаренное солнечным сиянием и осененное радугой. Буря и грозы потрясают и внутреннюю жизнь человека, обогащая ее многообразием чувств, но чаще оставляя после себя боль утраты и душевную опустошенность.

Философская подоснова не делает тютчевскую лирику природы абстрактной. Еще Некрасов восхищался умением поэта воссоздавать в глазах читателя “пластически верное” изображение внешнего мира. Пользуется ли Тютчев всеми красками своей поэтической палитры, прибегает ли к словесным полутонам и оттенкам, он всегда вызывает в нашем представлении в точные, зримые и верные действительности образы. И как бы ни была идеалистична его философия природы, ее художественное воплощение дорога нам тем, что поэт превосходно умел передавать в своих стихах жизнь природы в ее вечной смене явлений. Эту жизнь он улавливал в бурливом гомоне великих вод, в трепетании молодых березовых листьев “с новорожденною их тенью”, в переливах зреющих нив, в “блеске движения” моря, в ”легком шелесте” осенних деревьев. “Чудную жизнь” природы Тютчев ощущал даже под сказочным покровом “Чародейки Зимы”.

К лучшим созданиям Тютчева принадлежат не только стихи о природе, но и любовные стихотворения проникнутые глубочайшим психологизмом, подлинной человечностью, благородством и прямотой в раскрытии сложнейших душевных переживаний. Меньше всего в них ускобиографического, хотя нам почти всегда известны имена вдохновителей поэта.

Так, мы знаем, что на заре своей молодости Тютчев любил “младую фею” Амалию Лерхенфельд (в замужестве баронессу Крюденер). Впоследствии, после многолетней разлуки, он вновь встретился с ней, когда ему было уже шестьдесят семь лет, а ей шестьдесят два года. Неожиданная встреча заставила поэта на мгновение с прежней силой пережить дремавшее в его душе чувство, и воспоминанием об этом явилось одно из задушевнейших тютчевских стихотворений “Я встретил Вас и все былое .... ”. Знаем мы также, что восьмистишие “Еще томлюсь тоской желаний .... ” посвященной памяти первой жены поэта, а стихотворение “1-е декабря 1837” Эрнестине Дерн Берг, позднее ставшей его второй женой. Знаем мы и то, что на склоне лет Тютчев испытал, быть может, самое большое в своей жизни чувство любовь к Е. А. Денисьевой. Именно с этой “последней любовью .... ”, “Не говори: меня он, как и прежде любит .... ”, “Весь день она лежала в забытьи .... ”, “Утихла бриза .... легче дышит .... ”, “На кануне годовщины четвертого августа 1864 г. ” и др. Взятые вместе, все эти стихотворения образуют так называемый “денисьевский цикл”, по всей проникновенности и трагической силе в передаче сложной и тонкой гаммы чувств не имеющей равного не только в русской, но и в мировой любовной лирике. Читая эти стихи, нам совершенно не обязательно помнить, при каких конкретно биографических обстоятельствах они создавались. Лучшие образцы любовной лирики Тютчева тем и замечательны, что в них личное, индивидуальное, пережитое самим поэтом, поднята до значения общечеловеческого. Тютчев писал о природе, писал о любви. Это и давало внешнее основание относить его к жрецам “чистой поэзии”. Но не даром революционные демократы Чернышевский и Добролюбов, борясь с теорией и практикой “чистого искусства”, не находили его выражения в лирике Тютчева. Мало того, Добролюбов ценил в творчестве поэта “знойную страстность”, “суровую энергию" и “глубокую душу, возбуждаемую не одними стихийными явлениями, но и вопросами нравственными, интересами общественной жизни”. Политических стихов Тютчева тогда еще напечатано было не много, да и не мог Добролюбов сочувствовать заключенной в них славянофильской пропаганде. Зато известно, что в одной из своих статей Добролюбов полностью привел стихотворение “Русской женщине”, увидев в нем правдивое отображение русской крепостнической жизнедеятельности. Но, по всей вероятности, снова критика об отзвуке общественных интересов в лирике Тютчева допускают более широкое толкование. Дыхание времени, исторической эпохи, в которую жил Тютчев, ощущается даже в стихотворениях, далеких от прямой общественной и политической тематики.

Тютчев был современником многих больших воин и социалистических потрясений. Он помнил Наполионское нашествие. Он утверждал, что с 1830 г. Европа вступила в новую “революционную эру” своего существования. Как человек острого ума и широкого кругозора, он пытался осмыслить историческое значение “землетрясения”1848 г. с болью и тревогой следил он за ходом Крымской войны и восхищался героизмом севастопольцев. Он умер в 1873 г. , пережив франко-прусскую войну, и Парижскую коммуну.

Поэзия Тютчева - это своеобразная лирическая исповедь человека, посетившего “сей мир в его минуты раковые”, в эпоху крушения веками складывавшихся социальных устоев, нравственных догм и религиозных верований. Самого себя поэт сознает “обломком старых поколений”, вынужденным уступить дорогу “новому, младому племени”. И в тоже время он сам - детище нового века - несет в своей душе “страшное раздвоение”. Как не горько ему плестись, “с изнеможением в части, на встречу солнцу и движенью”, он испытывает не тоскливое томление о прошлом, а страстное влечение к настоящему. Однажды он написал: Не о былом вздыхают розы

    И соловей в ночи поет;
    Благоухающие слезы
    Не о былом Аврора льет,
    И страх кончины неизбежной
    Не свеет с дерева ни листа;
    Их жизнь, как океан безбрежный,
    Вся в настоящем разлита.

Эти строки многое разъясняют в лирике Тютчева. Стремление жить в “настоящем” было до конца дней присуще поэту. Но настоящее было не спокойно. Его то и дело взрывали социальные “бури и тревоги”. Такие же “бури и тревоги” колебали нравственный строй современного человека, и Тютчев, прежде всего, ощущал в их собственной душе, в собственном сознании. От того-то так насыщена внутренней тревогой лирика поэта, пишет ли он о “стихийных спорах” в прямом смысле этого слова, пишет ли о по-своему “стихийных” волнениях, нарушающих душевный мир человека. Атмосфере современной Тютчеву исторической действительности подспудно дает себя чувствовать даже в любовной его лирике, как нельзя лучше подтверждая тонкое наблюдение А. Блока, что “в эпохи бурь и тревог нежнейшие и интимнейшие стремления души поэта также преисполняются бурей и тревогой”. Из всех современных ему русских поэтов Тютчев, больше чем кто либо другой, может быть назван лириком в полном смысле слова. Он никогда не пытал своих сил в эпических жанрах, не обращался к драматургии. Его стихия - лирическое стихотворение, обычно короткое лишенное каких-либо жанровых признаков. В своих лирических шедеврах Тютчев внешне идет как бы не от заранее заданной мысли, а от внезапно захватившего его чувства или впечатления, навеянных явлениями внешнего мира, окружающей реальной действительности, минутным душевным переживанием.

Поэт видит радугу и тут же набрасывает небольшой всего лишь восьми строк “пейзаж в стихах ”, как удачно назвал Некрасов его стихотворные картины природы. Но процесс создания стихотворения на этом не заканчивается. В творческом представлении поэта яркость и мимолетность “радужного виденья” влечет за собой иной образ - яркого и мимолетного человеческого счастья. Появляется новая строфа, и “пейзаж в стихах” приобретает смысл философского иносказания (“Как неожиданно и ярко .... ”).

Другой пример. Беспросветный дождь внушает поэту мысль о столь же беспросветном людском горе, и он пишет стихи не о дожде, а о слезах. Однако вся интонация, весь ритмический строй стихотворения проникнуты не умолкающим звуком падающих дождевых капель (“слезы людские, о слезы людские .... ”).

Есть у Тютчева и стихи литературного, книжного происхождения. Поэт читает книгу. И вдруг какая-то мысль или поэтический образ захватывают его, порождают в нем желание переложить прозу на язык стихов. Так, одна страница из романа французской писательницы Сталь “Коринка” творчески переосмысляется в стихотворение “Mal’aria”. Иногда чужое стихотворение привлекает к себе его внимание художественной недосказанностью вступить в поэтическое состязание со своим предшественником. Под пером поэта возникает новое стихотворение, и при этом вполне “тютчевское” по духу и форме.

Даже в тех случаях, когда Тютчев переводил иностранный подлинник, он накладывал на него печать своей творческой индивидуальности. Стихотворение “Весеннее успокоение” он заставил звучать по-новому, по-русски. Стихотворение “Если смерть есть ночь, если жизнь есть день .... ” не случайно названо Тютчевым “Мотив Гейне”, ибо это действительно не перевод, а вариация чужой темы, причем не стихотворный размер, ни ритм не находят никакого соответствия в подлиннике. Точно также, только отталкиваясь от Гейне и Ленау, создает поэт вполне самостоятельные и очень “тютчевские” стихотворения “Из края в край, из града в град .... ” и “Успокоение” (“Когда, что звали мы своими .... ”). Один из чародеев русского поэтического языка, мастер стиха, Тютчев был крайне взыскателен к каждому написанному слову и понимал, как трудно подчас оно дается художнику. В своем знаменитом стихотворении “Silentiuml” поэт признавался: Как сердцу высказать себя?

    Другому как понять тебя?
    Поймет ли он, как ты живешь?
    Мысль изреченная есть ложь.

Однако в стихах Тютчева мысль никогда не оборачивалась ложью. Вот почему его стихи служат лучшим доказательством не бессмертия, а могущества слова. И кабы ни был сложен в душе поэта строй “таинственно волшебных дум” они, вопреки его собственному сомнению, все больше и больше находят путь к сердцу другого.