Чернышевский, Николай Гаврилович(12(24). VII. 1828, Саратов - 17(29). Х. 1889, там же) - экономист, философ, публицист, литературный критик, прозаик. Революционный демократ. Родился в семье священника. До 12 лет воспитывался и учился дома, под руководством отца, отличавшегося многосторонней образованностью, и в тесном общении с родственной семьей Пыпиных (двоюродный брат Чернышевского - А. Н. Пыпин - стал известным историком литературы).

По собственному признанию, "сделался библиофагом, пожирателем книг очень рано.... " (Поли. собр. соч. - Т. 1. - С. 632; далее указываются том и страница). В 1812-1845 гг. Ч. учился в Саратовской семинарии, где ему прочили блестящую духовную карьеру (сочинения Ч. хранились в семинарской библиотеке). Изучал многие языки, в т. ч. восточные (под наблюдением профессора Г. С. Саблукова написал "Обзор топографических названий в Саратовской губернии татарского происхождения"). Однако духовное поприще не влекло Ч. , и, не закончив семинарию, он поступил в 1846 г. на отделение общей словесности философского факультета Петербургского университета, где занимался славянской филологией у профессора И. И. Срезневского (составил "Опыт словаря из Ипатьевской летописи"); теорией словесности - у профессора А. В. Никитенко (написал диссертацию "О "Бригадире" Фонвизина"); всеобщей историей; физикой (долго работал над проектом вечного двигателя) и др. Но академические занятия составляли лишь часть интересов Ч. , все более склонявшихся в сторону политики (он пристально следил за революционными событиями в Западной Европе 1848 - 1849 гг. ), философских и экономических учений (А. Сен-Симон, Ш. Фурье, Л. Фейербах и др. ) После ареста петрашевцев в 1849 г. он отметил в дневнике, что "сам никогда бы не усомнился бы вмешаться в. их общество и со временем, конечно вмешался бы" (1, 274). В круг друзей Ч. входила М. Л. Михайлов, петрашевец А. В. Ханыков, И. И. Введенский (педагог и переводчик, на вечерах у которого собиралась радикально . настроенная молодежь). За годы учебы в университете (1846-1850) были выработаны основы мировоззрения. Сложившееся в 1850 г. убеждение в необходимости революции в России сочеталось с трезвостью исторического мышления: "Вот мой образ мысли о России: неодолимое ожидание близкой революции и жажда ее, хоть я и знаю что долго, может быть, весьма долго, из этого ничего не выйдет хорошего, что, может быть, надолго только увеличатся угнетения и т. д. - что нужды? мирное, тихое развитие невозможно". С 1850 г. в дневнике появляются записи свидетельствующие об атеизме. Форму борьбы за улучшение человеческой жизни видел Ч. и в художественной литературе, особенно высоко ценя Н. В. Гоголя, М. Ю. Лермонтова, В. Г. Белинского, А. И. Герцена, Жорж Санд, Ч. Диккенса Он пробовал свои силы в прозе (рассказ о Лили и Гете, повесть о Жозефине, "Теория и практика" "Отрезанный ломоть"). Выйдя из университета кандидатом, Ч. , после кратковременной работы репетитором во 2-м кадетском корпусе в Петербурге, служил старшим учителем словесности Саратовской гимназии (1851-1853), где говорим в классе "такие вещи, которые пахнут каторгой! * (1, 418). К этому периоду относится его сближение с сосланным в Саратов историком Н. И. Костомаровым (их объединяло признание огромной роли народа в истории, хотя Костомаров был далек от революционных выводов). В апреле 1853 г. Ч. женился на Ольге Сократовне Васильевой, дочери саратовского врача, предупредив ее о грозящей ему, вследствие его образа мыслей, опасности: ".... у нас будет скоро бунт а если он будет, я буду непременно участвовать в нем" (1. 418). Чувства Ч. к невесте, его мысли о семейной жизни запечатлены в "Дневнике моих отношений с той, которая теперь составляет мое счастье. Впоследствии Ч. посвятил жене романы "Что делать? " и "Пролог". Вернувшись в мае 1863 г. в Петербург, Ч. преподавал во Втором кадетском корпусе, одновременно готовясь к экзаменам на степень магистра и работая над диссертацией "Эстетические отношения искусства к действительности". Диспут по представленной еще осенью 1853 г. профессору Никитенко диссертации состоялся 10 мая 1855 г. и явился манифестацией материалистических иней в эстетике, вызвав раздражение университетского начальства. Диссертация была официально утверждена лишь в январе 1859 г. Параллельно шла журнальная работа, начатая летом 1853 г. рецензиями в журнале "Отечественные записки", издаваемом А; А. Краевским. Решающее значение для всей дальнейшей судьбы Ч. имело его знакомство осенью 1853 г. с Н. А. Некрасовым и окончательный выбор - весной 1855 г. - между "Современником" и "Отечественными записками" в пользу некрасовского журнала. С того времени Ч. , вышедший в отставку, занимался почти исключительно журнальной работой для "Современника" (в 1858 г. редактировал и "Военный сборник"). Сотрудничество Ч. в "Современнике" (1854- 862), где его роль быстро стала ведущей (Некрасов в августе 1856 г. , уезжая почти на год 1*а' границу, передал редакторские полномочия 1. ), пришлось на период общественного подъема. (вязанного с подготовкой крестьянской реформы. * революционной ситуации (1859-1861). Под руководством Ч. и Некрасова, а с 1857 г. и Добролюбова определилось революционно-демократическое направление журнала. Изменялся состав сотрудников: постепенно уходили критики и писатели либерально-дворянской ориентации А. В. Дружинин, В. П. Боткин, П. В. Анненков, Н. Толстой, А. Н. Майков, А. А. Фет, И. С. Тургенев, Д. В. Григорович и др. ), уступая место иномышленникам его руководителей (М. Л. Михайлову, Н. В. Шелгунову, М. А. Антоновичу, Г. 3. Елисееву и др. ), по преимуществу из разночинцев. В тематике статей журнала возрастала роль политических, экономических вопросов: с июня 1858г. появляется особая рубрика "Устройство быта помещичьих крестьян", в 1859 г. журнал становится "литературным и политическим". направление и тактику "Современника" не полностью принимали издававшие в Лондоне газету "Колокол" Герцен и Н. П. Огарев, питавшие в период подготовки крестьянской реформы определенные иллюзии относительно политики Александра II. В июне 1859 г. Ч. ездил в Лондон объясняться с Герценом по поводу его статьи "Very dangeruos! !" в "Колоколе" (№ 44), содержащей резкие выпады в адрес "Современника" в связи с ироническим освещением в журнале "обличительной" литературы (материалы сатирического отдела "Свисток", статья "Литературные мелочи прошлого года" Н. А. Добролюбова). Следствием поездки было примирительное выступление Герцена в "Колоколе" (№ 49), однако полностью разногласия искоренены не были; надежды Герцена на правительство окончательно будут убиты лишь пореформенной реакцией. С 1854 г. Ч. вел в "Современнике" отдел критики и библиографии. В конце 1857 г. он передал его Добролюбову. Встреча и многочасовая беседа Ч. с Добролюбовым в апреле 1856 г. завершилась приглашением Добролюбова в постоянные сотрудники "Современника" и положила начало дружбе, очень много значившей для обоих. Ч. полностью полагался на Добролюбова как соредактора, заботился о его бытовых, денежных делах. Он очень тяжело пережил его раннюю смерть в ноябре 1861 г. "Я тоже полезный человек, но лучше бы я умер, чем он.... Лучшего своего защитника потерял в нем русский народ писал Ч. о Добролюбове. Ч. собрал и уже в 1862 г. частично опубликовал "Материалы к биографии Н. А. Добролюбова", подготовил первое собрание его сочинений (Добролюбов Н. А. Соч. : В 4 т. -Пб. , 1862). С приходом Добролюбова в "Современник" Ч. сосредоточился преимущественно на политической (в 1859-1862 гг. он вел ежемесячные политические обозрения), экономической, философской темах. В серии статей, посвященных классовой борьбе во Франции с ее революционными кульминациями 1830 и 1848 г. : "Кавеньяк" (Современник 1859. -№ 1, 3); "Борьба партий во Франции при Людовике XVIII и Карле Х" (1858. - № 8, 9); "Франция при Людовике Наполеоне" (не пропущено цензурой, 1859); "Июльская монархия" (1860) и др. , Ч. , широко привлекая материалы западных историков (Ф. Гизо, Л. Блана и др. ), интерпретировал события в свете интересов "работников". Он подчеркивал бесплодность борьбы за политические преобразования, если они не приводят к улучшению материальных условий рабочих, лицемерие либералов ("умеренных республиканцев"), в решительные моменты предающих интересы народа. Считая общественный строй Западной Европы выше русских феодально-крепостнических порядков, Ч. в то же время отмечал формальный характер свободы западного "работника" - "на факте раба нищеты". Он подверг критике развиваемый многими буржуазными экономистами принцип невмешательства государства в частное предпринимательство, свободной конкуренции: "Тюрго" (1858. -№ 9), "Экономическая деятельность и законодательство" (1859. -№ 2). В противовес "теории капиталистов" (оправдывающей получение прибыли, в т. ч. земельной ренты, собственниками, не участвующими в производительном труде) Ч. развивает, опираясь на некоторые положения классиков английской политической экономии (А. Смита, Д. Рикардо), "теорию трудящихся", согласие которой необходимо "полное соединение качеств собственника и работника в одном и том же лице". При этом Ч. , вслед за Фурье. Р. Оуэном, подчеркивает преимущества крупного производства, объединения работников - "товарищества" - как формы, наилучшим образом удовлетворяющей потребностям личности; в апелляции к потребностям и ограничении их "разумными" проявлялся антропологизм, просветительский рационализм Ч. ("Капитал и труд", 1860. -№ 1). Наиболее полно свои экономические воззрения Ч. изложил в примечаниях и переведенным им "Основаниям политической Экономии" Дж. - Ст. Милля (1860. -№ 2-4, 6- 8, 11) и в "Очерках из политической экономии (по Миллю)" (1861. -№ 6-10. 12). Он вскрыл тщетность усилий Милля сочетать интересы капиталистов и рабочих, несостоятельность учения Т. Мальтуса о превосходящем возможности производства росте народонаселения, обосновал проект социалистического общественного устройства. К. Маркс писал в послесловии ко второму изданию "Капитала" о книге Милля: "Это - банкротство "буржуазной" политической экономии, что мастерски показал уже в своих "Очерках политической экономии (по Миллю)" великий русский ученый и критик Я. Чернышевский". (К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве - Т. 1. - С. 524). Применяя разрабатываемую экономическую теорию к специфическим условиям России, Ч. подчеркивал важность сохранения - после отмены крепостного права - крестьянской общины как естественной основы "товариществ", считал возможным благодаря общине избежать для России мучительной капиталистической ступени развития. ("Критика философских предубеждений против общинного владения". 1858 - № 12; "Экономическая деятельность и законодательство". 1859 - №2; "Суеверие и права логики", 1859 - №10). Такой взгляд, характеризующий Ч. как крестьянского, утопического социалиста, отличался в то же время от славянофильского преклонения перед общиной (для Ч. она признак отсталости страны), от антитезы молодой России и старого Запада: "Запад, далеко опередивший нас, далеко еще не исчерпал своих сил.... " (7, 618). Убежденность в прогрессе, несмотря на драматизм многих эпох - источник исторического оптимизма Ч. ("Апология сумасшедшего"; не пропущена цензурой, 18611 "О причинах падения Рима". 1861. -№ 5).

Наиболее системное выражение взгляды Ч. на природу, общество, человека получили в его главной философской работе "Антропологический принцип в философии" (1860. --№ 4-5). Творчески развивая антропологическую теорию Фейербаха, Ч. вносит в нее классовые мотивы, тем самым преодолевая антропологизм и устанавливая иерархию "эгоизмов": ".... общечеловеческий интерес стоит выше выгод отдельной нации, общий интерес целой нации стоит выше выгоды отдельного сословия, интерес многочисленного сословия выше выгод малочисленного" (7, 286). , В целом статьи Ч. своей неизменно сильной стороной имеют защиту интересов самого "многочисленного сословия" - русских крестьян, французских рабочих, "простолюдинов". Он "был также революционным демократом, он умел влиять на все политические события его эпохи в революционном духе, проводя через препоны и рогатки цензуры идею крестьянской революции, идею борьбы масс за; свержение всех старых властей. "Крестьянскую реформу" 61-го года, которую либералы сначала подкрашивали, а потом даже прославляли, он назвал мерзостью, ибо он ясно видел ее крепостнический характер, ясно видел, что крестьян обдирают гг. либеральные освободители, как липку"

Отношение Ч. к правительственной кампании по крестьянскому вопросу менялось по мере того, как прояснялась суть реформы. Начиная с 1857 г. Ч. регулярно освещал экономические и политические аспекты темы, доказывая необходимость освобождения крестьян с землей, без выкупа или с минимальным выкупом, сохранения общины, установления крестьянского местного самоуправления и др. ("О новых условиях сельского быта". , 1858. -№ 2-4; полемика с противниками крестьянской общины, выступавшими в "Экономическом указателе" И. В. Вернадского; ведение с июня 1857 г. рубрики "Устройство быта помещичьих крестьян" и др. ). Убедившись же в грабительском характере готовящейся реформы, Ч. бойкотирует предреформенный ажиотаж; по обнародовании манифеста 19 февраля 1861 г. "Современник" прямо не отозвался на него. В "Письмах без адреса", написанных после реформы и адресованных фактически Александру II (опубл. , за границей в 1874 г. ), Ч. обвинил самодержавно -бюрократический режим в ограблении крестьян, имеющем одно положительное следствие - рост политического самосознания народа: "Когда люди дойдут до мысли "ни от кого другого не могу я ждать пользы для своих дел", они непременно и скоро сделают вывод, что им самим надобно взяться за ведение своих дел". Рассчитывая на крестьянскую революцию, круг "Современника" во главе с Ч. в 1861 г. прибегал к нелегальным формам борьбы. Ч. написал революционную прокламацию "Барским крестьянам от их доброжелателей поклон". Вместе с воззванием "К молодому поколению" Шелгунова (при возможном участии Михайлова), "Русским солдатам от их доброжелателей поклон и "Русским солдатам" Шелгунова прокламация Ч. была осуществлением плана обращения к различным слоям населения. По воспоминаниям членов "Земли и воли" (А. А. Слепцова, Л. Ф. Пантелеева), Ч. был причастен к этой подпольной организации, созданной с целью руководства крестьянским восстанием, ожидаемым к весне 1863 г. (по окончании "временно-обязанного состояния крестьян", т. е. их работы на помещиков). В обстановке растущей пореформенной реакции (расстрел крестьян в с. Бездна Казанской губ. , репрессии против студентов и закрытие Петербургского университета, арест Михайлова, В. А. Обручева и др. ) внимание III отделения все более привлекает деятельность Ч. С осени 1861 г. за ним была установлена полицейская слежка (использовались и такие средства, как подкуп прислуги). Но Ч. был умелым конспиратором, в его бумагах не находили ничего подозрительного. В июне 1862 г. было запрещено на восемь месяцев издание "Современника" и "Русского слова".

7 июля 1862 г. Ч. был арестован у себя на квартире (жена с двумя сыновьями гостила в Саратове). Поводом для ареста послужило перехваченное на границе письмо Герцена и Огарева к Н. А. Серно-Соловьевичу, в котором предлагалось издавать "Современник" в Лондоне или в Женеве. В тот же день Ч. стал узником Алексеевского равелина Петропавловской крепости, где пробыл до вынесения приговора - гражданской казни, состоявшейся 19 мая 1864 г. на Мытнинской прощали. Он был лишен всех прав состояния и присужден к 14 годам каторжной работы в рудниках, с последующим поселением в Сибири; Александр II сократил срок каторги до 7 лет. Судебный процесс по делу Ч. тянулся очень долго из-за отсутствия прямых улик; роковую роль в нем, как и в делах Михайлова и арестованного позднее Шелгунова, сыграли написанные Вс. Д. Костомаровым (участвовавшим в напечатании прокламаций) фальшивые бумаги. В вину Ч. вменялись, помимо написания "Барским крестьянам.... ", также его подцензурные статьи в "Современнике"; Ч. и его друзья тщетно боролись с полным отсутствием законности.

В крепости Ч. обратился к художественному творчеству. Здесь, с 14 декабря 1862 г. по 4 апреля 1863 г. , был написан роман "Что делать? Из рассказов о новых людях". За ним последовали оставшиеся незаконченными повесть "Алферьев" (1863) и роман "Повести в повести" (1863), "Мелкие рассказы" (1864). Увидел свет - по недосмотру цензуры - лишь роман "Что делать? " (Современник. - 1863. -ЛГо 3-5). 20 мая 1864 г. Ч. под конвоем отправили в Е Сибирь, где он находился сначала на руднике Кадае Нерчинского округа (месте каторги и скорой смерти Михайлова), а с сентября 1865 г. - в тюрьме Александровского завода. По официальному разрешению в Кадаю в августе 1865 г. приезжала на несколько дней О. С. Чернышевская с сыном Михаилом. Круг общения Ч. на каторге составляли политические заключенные (С. Г. Стахевич. П. Ф. Николаев и др. ), впоследствии вспоминавшие о читках Ч. не дошедших до нас художественных произведений, в особенности сожалевшие о пропаже отосланного в Петербург Пыпину романа "Старина", вобравшего в себя обширный автобиографический материал. Его продолжением был "Пролог. Роман из начала шестидесятых годов" (написан в 1867- 1870 гг. ; первая часть - "Пролог пролога" - опубл. в Лондоне в 1877 г. ; в России роман был издан полностью в 1906 г. ). Сохранились также пьесы "Драма без развязки", "Мастерица - варить кашу", повесть "История одной девушки", рассказы "Кормило кормчему", "Знамение на кровле" и др. ; почти все они были задуманы как части неосуществленных полностью больших циклов.

Каторга, срок которой истек в 1871 г. , оказалась преддверием к худшему испытанию - поселению в Якутии, в городе (а в сущности в глухом поселке, где тюрьма была лучшим зданием) Вилюйске, отличавшемся губительным климатом. Здесь Ч. был единственным ссыльным и мог общаться только с жандармами и местным якутским населением; переписка была затруднена, а часто специально задерживалась. Все же Ч. узнал в 1877 г. о смертельной болезни Некрасова и успел передать ему - в письме к Пыпину - слова любви и прощания (15, 86-88). Т. к. бумаги Ч. отбирались при обысках, он писал и сам уничтожал написанное (из созданного в Вилюйске сохранились две части романа "Отблески сияния"). Только в 1883 г. , при Александре III, под давлением требований "Народной воли" Ч. было разрешено переселиться в Астрахань. Резкая перемена климата очень повредила его здоровью.

Годы крепости, каторги и ссылки (1862-1883) не привели к забвению имени и сочинений Ч. - его слава мыслителя и революционера росла, вдохновляя на смелые планы его освобождения (ему пытались устроить побег Г. А. Лопатин в 1871 г. , И. Н. Мышкин в 1875 г. , оба были арестованы; были и другие попытки). Сам Ч. никогда не просил о смягчении своей участи, в частности, летом 1875 г. отказался от подачи прошения, к которому его пытались склонить власти. "А что касается лично до меня, - писал он жене в 1871 г. , - я сам не умею разобрать, согласился ли б я вычеркнуть из моей судьбы этот переворот, который повергнул тебя на целые десять лет в огорчения и лишения. За тебя я жалею, что было так. За себя самого совершенно доволен. А думая о других, - об этих десятках миллионов нищих, я радуюсь тому, что без моей воли и заслуги придано больше прежнего силы и авторитетности моему голосу, который зазвучит же когда-нибудь в защиту их" (14, 504).

По приезде в Астрахань Ч. надеялся вернуться к активной литературной деятельности, однако публикации его работ, хотя и под псевдонимом, были затруднительны. Основным источником заработка, в котором крайне нуждалась семья Ч. , стали переводы, тяготившие Ч. тем более, что его глубоко не удовлетворяли субъективно - идеалистические воззрения авторов переводимых книг ("Энергия в природе" В. Карпентера, многотомная "Всеобщая история" Г. Вебера и др. ). Используя приемы работы с Миллем, Ч. снабжал переводы вступительными статьями, послесловиями, нередко выбрасываемыми при издании. Все же Ч. удалась опубликовать некоторые собственные философские работы: "Характер человеческого знания" (Русские ведомости 1885. - М. 63-64, под псевдонимом Андреев), "Происхождение теории благотворности борьбы за жизнь" (Русская мысль. - 1886. ЛГ 9, за подписью Старый трансформист). Вместе с написанным в 1888 г. предисловием к предполагаемому 3-му изданию "Эстетических отношений.... " (состоявшемуся лишь в 1906 г. ) эти работы Ч. заключают в себе резкую критику неокантианства, агностицизма ("иллюзионизма"), характерного для многих философов и естественников тех лет. Из художественных сочинений Ч. опубликовал "Гимн Деве неба" (Русская мысль. - 1885. - № 7, под псевдонимом Андреев). Писал повесть "Вечера у княгини Старобельской". Получив спасенные Антоновичем после ареста Ч. "Материалы к биографии Н. А. Добролюбова", готовил их к изданию и успел опубликовать первый раздел (Русская мысль. - 1889. - № 1-2). Первый том вышел в 1890 г. , после смерти Ч.

При всей интенсивности работы Ч. самые дорогие для него замыслы - в частности, создание давно задуманных популярных энциклопедий по разным отраслям знаний осуществить не удалось. В июне 1889 г... Ч. получил разрешение вернуться на родину, в Саратов. Он строил большие планы несмотря на резко ухудшавшееся здоровье. Умер от кровоизлияния в мозг, похоронен на Воскресенском кладбище в Саратове.

В разностороннем наследии Ч. важное место занимают работы по эстетике, литературная критика, художественное творчество. Во всех этих областях он выступил новатором, возбуждающим по сей день споры; к Ч. применимы его собственные слова о Гоголе как писателе из числа тех, "любовь к которым требует одинакового с ним настроения души, потому что их деятельность" есть служение определенному направлению нравственных стремлений" (3, 21). Эстетическая теория Ч. , изложенная в его диссертации "Эстетические, отношения искусства к действительности" (Спб. , 1855). а также в авторецензии (Современник. - 1855. - № 6) и ряде работ 1854 г. (из них в особенности важна статья "О поэзии. Сочинение Аристотеля" // Отечественные записки. - 1854. - № 9). знаменовала перелом в истории эстетики, разрыв с ее, идеалистической традицией. Концепции искусства как создания идеала в эстетике Г. В. Ф. Гегеля (и его популяризатора Ф. Фишера, часто цитируемого в диссертации) Ч. противопоставил материалистическую формулу прекрасного: "прекрасное есть жизнь", "прекрасно то существо, в котором видим мы жизнь такою, какова должна быть она по нашим понятиям; прекрасен тот предмет, который выказывает в себе жизнь или напоминает нам о жизни.... " (2, 10). Объективным критерием прекрасного выступает у Ч. превосходство предмета над другими в данном роде (при существенной оговорке, что не все роды прекрасны). В субъективном же критерии прекрасного - "наших понятиях" - Ч. подчеркнул социальную обусловленность эстетических вкусов (разных в крестьянской среде и у аристократии), отказывая многим из них в истинности (напр. романтическому "увлечению бледною, болезненною красотою" - 2, 11). Так антропологическая, фейербаховская посылка об общечеловеческих потребностях осложняется указанием на социальную почву эстетического идеала. Считая, что потребности (не болезненно-фантастические) человека в прекрасном вполне удовлетворяются действительностью, Ч. пересматривает вопрос о содержании искусства, расширяя его границы до "общеинтересного в жизни" (2, 82). и о его задачах. Первая из них воспроизведение жизни была намечена, по Ч. , еще в античной эстетике) (Платон, Аристотель), полагавшей сущность искусства в подражании человеческой жизни (Ч. отмечает искажение этой мысли классицистами, говорившими о подражании природе в искусстве: "подражание природе чуждо истинному поэту, главный предмет которого - человек" (2, 278). Однако воспроизведение жизни, хотя и требует активности художника - "способности отличать существенные черты от несущественных" (2, 80), составляет лишь формальное начало искусства. Две другие задачи, искусства - объяснение жизни и вынесение приговора ее явлениям; они особенно полно могут быть осуществлены в литературе ("поэзии"), которая "представляет полнейшую возможность выразить определенную мысль. Тогда художник становится мыслителем, и произведение искусства, оставаясь в области искусства, приобретает значение научное" (2, 86).

В содержании искусства - "учебника жизни" - подчеркивается общее с наукой и нравственной деятельностью человека.

Манифест материалистической эстетики Ч. не свободен от противоречий. Блестяще показав жизненную основу прекрасного и типического и призвав в то же время художников к овладению передовым мировоззрением, Ч. недостаточно связал субъективную сторону содержания искусства (объяснение жизни и вынесение приговора) с творческим, в т. ч. формотворческим, процессом и ограничил роль фантазии. В результате положение о том, что "жизнь не думает объяснять нам своих явлений", в то время как "в произведениях науки и искусства это сделано (2, 87), осталось в значительной мере декларативным, поскольку не была до конца прослежена специфика объяснения жизни на "языке искусства". Недооценка Ч. творческой типизации, особенно заметная на фоне гегелевского учения об идеализации в искусстве, отчасти была полемической издержкой "апологии действительности сравнительно с фантазиею" (2, 89). Уязвимым было и отрицание закономерности трагического, сведение его к "ужасному в человеческой жизни" (2, 301). Впоследствии Ч. показал огромную роль творческой типизации, на службе у которой и состоит фантазия, вымысел. Так в творчестве Пушкина им подчеркнута огромная роль долго обдумываемого плана, предшествующего исполнению: "Прояснить в своем уме основную мысль романа или драмы, вникнуть в сущность характеров, которые будут ее проявлять своими действиями. сообразить положения лиц, развитие сцен - вот что 1 важно.... " (2, 452).

Диссертация Ч. , большинству читателей известная по авторецензии, вызвала острые дискуссии. Ее не приняли многие ведущие писатели и критики (Тургенев, Л. Толстой, Анненков, Дружинин и др. ), упрекавшие автора в умалении искусства. Эстетика была областью, где раньше всего обнаружились расхождения между либералами и демократами присутствовавший на защите диссертации Шелгунов отметил, что "умственное направление шестидесятых годов в первый раз в своем зачаточном виде было провозглашено в 1855 г. на публичном диспуте в Петербургском университете"

Литературная критика Ч. , опирающаяся на его эстетическую теорию, в то же время понималась им как публицистическая деятельность, для которой важны тесная связь с читателем и понимание его интересов: "Отвлеченные истины могут быть уместны в ученом трактате, но слова публициста должны прежде всего сообразоваться с живыми потребностями известного общества в данную минуту" (5, 648). Такими Ч. считал "слова" Г. Э. Лессинга, Белинского. Собственно критике, ее истории и теории, посвящены программные статьи: "Об искренности в критике" (1854. -№ 7); цикл "Очерки гоголевского периода русской литературы" (1856. -№ 12, 1856. -№1 1-2, 4, 7, 9-12), к ним примыкает цикл "Лессинг, его время, его жизнь и деятельность" (1856. -№ 10-12; 1857. - № 1-4, 6). где деятельность немецкого просветителя осмысляется в свете сходной русской общественно- литературной ситуации.

В соответствии с выдвинутыми в диссертации задачами искусства Ч. считает (в статье "Об искренности в критике") важнейшим критерием оценки произведения истинность его общей идеи, "мысли". Ее фальшивость оправдывает резкость тона критика, менее всего щадящего признанные авторитеты: ".... жар нападения должен быть соразмерен степени вреда для вкуса публики, степени опасности, силе влияния, на которые вы нападаете" (2, 257). Поэтому "превосходная в художественном отношении, но приторная" поэма Гете "Герман и Доротея" заслуживает более строгого суда, чем какая-нибудь другая идиллическая поэма какого-нибудь посредственного писаки" (2, 257). С нелицеприятной критикой выступил сам Ч. в своих первых рецензиях на произведения популярных писателей: "Роман и повести М. Авдеева" (1854. - № 2), "Три поры жизни. Роман Евгении Тур" (1854. - № 5), выявляя их подражательность, пустоту содержания, ложный пафос. За "ошибочное направление" (2, 240) - идеализацию патриархального купеческого быта - он осудил пьесы "Не в свои сани не садись" и "Бедность не порок" А. Н. Островского: "бедность не порок. Комедия А. Островского" (1854. - № 5), резко разойдясь в оценках с "органическим" критиком А. А. Григорьевым. На примере этих не свободных от славянофильских мотивов пьес Ч. доказывал, что "ложные по своей основной мысли произведения - бывают слабы даже и в чисто художественном отношении" (2, 240). Последующая оценка этих пьес Добролюбовым в статье "Темное царство", в соответствии с принципами "реальной критики", будет значительно мягче.

В "Очерках.... " Ч. охарактеризовал, через их отношение к Гоголю и гоголевскому, до сих пор "единственному сильному и плодотворному направлению" (3, 6), деятельность ведущих критиков, журналистов 30-40 гг. : Н. А. Полевого. О. И. Сенковского, С. П. Шевырева, круга пушкинского "Современника", Н. И. Надеждина, Белинского (имя которого, по цензурным условиям, было названо лишь в пятой статье цикла). Подчеркнуты некоторые общие условия эффективности критики: наличие системы убеждений; забота о распространении своих мнений в публике (чуждая критикам пушкинского круга - почитателям Гоголя); эстетический вкус; умение "говорить о том, что нужно нашей публике в наше время" (3, 225) отличающее Белинского. Как "образователя" Белинского Ч. выделяет Надеждина, привившего русской критике начала эстетики Ф. Шеллинга: "От него узнали у нас, что поэзия есть воплощение идеи ; что красота формы состоит в соответствии ее с идеею" (3, 163-164). Но первое проявление самостоятельности русской мысли Ч. видит в Белинском и его сподвижниках, последовательно развивших и применивших к русской действительности диалектику Гегеля. Белинского Ч. считает и первым историком русской литературы, определившим исторические заслуги многих писателей до Пушкина (М. В. Ломоносова, Г. Р. Державина. Н. М. Карамзина и др. ) и тем самым положившим "границы отрицанию" (3. 193), которое у противников классицизма (Полевой) и романтизма (Надеждин) было абсолютным. В деятельности Белинского Ч. в особенности выделяет 40 гг. , когда критик преодолевает идущий от гегелевской системы "квиетизм" и проникается передовыми стремлениями времени (важнейшие из них - "гуманность и забота об улучшении человеческой жизни" - 3, 302). Отсюда и горячая защита Белинским Гоголя, "натуральной школы", и полемика с апологетами "чистого искусства" (а по существу принципа "эпикуреизма"). Ч. подчеркнул возрастающую публицистичность критики Белинского, статьи которого за 1846-1848 гг. изобилуют рассуждениями об отраженных в произведении общественных вопросах: ".... в осьмой и девятой статьях, заключающих разбор "Онегина", эпизоды подобного рода занимают уже наибольшее число страниц" (3, 275). Акценты, расставленные Ч. в его разборе критики Белинского (предпочтение последнего периода, оправдание публицистических отступлений и др. ), как и интерпретация творчества Пушкина и Гоголя, расходились с мнениями "эстетической" критики. Борьба между либералами и демократами в середине 50 гг. нередко формулировалась ее участниками как защита "пушкинского" или "гоголевского" направления в литературе, чему способствовали издания сочинений обоих писателей, осуществленные Анненковым и П. А. Кулишем. Наиболее развернутым ответом на "Очерки.... " Ч. со стороны "эстетической" критики была статья Дружинина "Критика гоголевского периода и наши к ней отношения" (Библиотека для чтения. - 1856. -№ 11), где Пушкин интерпретировался как поэт "чистого искусства", противопоставляемого "дидактике". Ч. откликнулся на издания Пушкина - еще до "Очерков.... " ("Сочинения А. С. Пушкина" // Там же. 1855 - № 2-3, 7-8) и Гоголя ("Сочинения и письма Н. В. Гоголя" // Там же. 1857. -№ 8), подчеркивая, что при огромности заслуг Пушкина как первого русского поэта- художника (здесь Ч. опирался на суждения Белинского) творчество Гоголя гораздо больше связано с современной русской действительностью: он "первый научил нас знать наши недостатки и гнушаться ими" (4, 665). За анализом Ч. трагических заблуждений Гоголя и их истоков (этой цели служила отчасти и статья об одном из духовных учителей Гоголя: "Сочинения В. Жуковского" // Там же. 1857. - № 5) проступал идеал критика - гармония между мировоззрением и творчеством писателя.

Сложность проблемы соотношения мировоззрения и творчества, в особенности реалистического, с которой столкнулся Ч. прежде всего при анализе наследия Гоголя, стимулировала эволюцию его критического метода. Предвосхищая обоснованные позднее Добролюбовым в статье "Темное царство" (1859) принципы "реальной критики", он высоко оценивает некоторые произведения за реализм отражения жизни, даже при уязвимости их авторской тенденции. Так, у А. Ф. Писемского. воззрение которого на крестьянский быт "не подготовлено наукой" (4, 571), Ч. находит социальное обличение, вытекающее из самой достоверности изображения ("Очерки из крестьянского быта А. Ф. Писемского". - 1857. -№ 4). Не оспаривая прямо тургеневскую мысль о стихийности чувства, выразившуюся в повести "Ася" ("Русский человек на rendez-vous" // Атеней. - 1858. - № 18), Ч. подчеркивает зависимость характера героя, господина М (которому свойственна эта стихийность) от условий его формирования: "Лучше не развиваться человеку, нежели развиваться без влияния мысли об общественных делах, без влияния чувств, пробуждаемых участием в них" (5, 169). Разбор любовного сюжета повести перерастает в суд над дворянским либерализмом, не подготовленным к "решительной минуте", под которой имеется в виду прежде всего освобождение крестьян. Важнейшим открытием Ч. , сделанным также на базе "реального" метода, было определение особенностей таланта молодого Л. Толстого: его формы психологизма (изображения "диалектики души"), находящейся в прямой связи с пафосом писателя - "чистотой нравственного чувства" ("Детство и отрочестве). Сочинения графа Л. Н. Толстого. Военные рассказы Л. Н. Толстого". 1856. -№ 12). Некоторая избирательность анализа, выявляющего прежде всего сильные, реалистические моменты содержания, была в то же время продуманной тактикой Ч. по отношению к писателям либерально - дворянской ориентации.

Однако критический метод Ч. видоизменялся в зависимости от свойств произведений: последовательная демократическая авторская тенденция всегда поддерживалась Ч. (хотя и не заменяла для него таланта: ".... тенденция может быть хороша, а талант слаб.... "- 14, 322). К анализу тенденции в особенности располагала лирика. Любимейшим поэтом Ч. был Некрасов; не имея возможности писать о поэзии соредактора "Современника", Ч. в. 1856 г. (когда Некрасов был. за границей) поместил в журнале (№ 11), по выходе "Стихотворений" Некрасова, столь выразительную подборку его произведений ("Поэт и гражданин". "Забытая деревня", "Отрывки из путевых записок графа Гаранского"), что она повлекла за собой цензурное предостережение журналу. Ч. предсказал долгую жизнь поэзии Огарева ("Стихотворения К. Огарева" // Там же. - 11850. - № 9), утверждающей счастье "жить для других" (3, 565) и напоминающей о Герцене (имя которого было под запретом), высоко ценил А. В. Кольцева ("Стихотворения Кольцева") и др. В прозе он приветствует "Губернские очерки" М. Е. Салтыкова-Щедрина ("Губернские очерки" // Там же. - 1857 - № 6), обнаружившие в авторе более высокий, по сравнению с гоголевским, уровень теоретического обобщения: "Теперь, например, Щедрин вовсе не так инстинктивно смотрит на взяточничество - прочтите его рассказы "Неумелые" и "Озорники", и вы убедитесь, что он очень хорошо понимает, откуда возникает взяточничество, какими фактами оно поддерживается, какими фактами оно могло бы быть истреблено. У Гоголя вы не найдете ничего подобного мыслям, проникающим эти рассказы" (4, 633). Противопоставленные "обличительной" кампании, нападающей на отдельные злоупотребления (комедия В. А. Соллогуба "Чиновник" и др. ). "Губернские очерки" подробно комментируются Ч. для доказательства наивности надежд на силу нравственного примера, якобы способного "устранить действие закона причинности, по которому нравы народа сообразуются с обстановкою народной жизни" (4. 289).

Отрадный симптом "значительной перемены в обстоятельствах" (7, 884) видит Ч. ("Не начало ли перемены? " - 1861. -№ 11) в рассказах В. Успенского, пишущего "о народе правду без всяких прикрас" (7, 856). По Ч... в рассказах Успенского преодолевается традиция "идеализации" народа ("Шинель" Гоголя, Григорович, Тургенев), которому нельзя было помочь ничем, кроме сострадания. В этом последнем большом критическом разборе Ч. чувствуется ожидание близящейся народной революции: подчеркивая силу "рутины", обычая в жизни массы, критик отмечает возможность "минут одушевления" и ставит сложную проблему руководства стихийным движением. Литературная критика Ч. - органичная часть его революционной публицистики.

Художественное творчество Ч. не было только вынужденной в условиях изоляции формой работы: о склонности к беллетристике свидетельствуют и пробы пера в студенческие годы, и психологическая детализация в дневниках (1847-1853); кроме того, он имел богатый опыт литературного критика. Как художник Ч. более всего связан с традицией философской просветительской прозы (Лессинг, Д. Дидро. Вольтер, А. Н. Радищев, Герцен), выступая в то же время новатором, в особенности в разработке политической темы. В контексте русской литературы 60 гг. созданный Ч. тип "разумного эгоиста", просветляющего разумом стихию чувств. противостоит различным формам противоречивого сознания. свойственного героям Тургенева, Л. Толстого, Ф. М. Достоевского и др. Не свободная от просветительских иллюзий, утверждаемая Ч. концепция гармоничной личности, встающей на путь революционной борьбы без пафоса жертвенности, вырастала прежде всего на почве исторической реальности. Герои Ч. 'были типичны и в своем рационализме и в своем героизме, что обусловило огромный резонанс "Что делать? " и реализм последующих произведений, имеющих менее счастливую читательскую судьбу.

В "Что делать? Из рассказов о новых людях" Ч. продолжил открытую Тургеневым "Отцах и детях" тему нового общественного деятеля. в основном из разночинцев, сменившего тип "лишнего человека". По отношению к тургеневскому роману произведение Ч. полемично: "нигилизму" Базарова противостоят позитивные взгляды "новых людей", его одиночеству и трагической смерти - их сплоченность и стойкость ("Отцы и дети" как необходимый фон восприятия подчеркнуты фамилиями Кирсанова и Лопухова, последняя напоминает о словах Базарова: ".... а из меня лопух расти будет.... " - Тургенев И. С. Поли. собр. соч. и писем: В 30 т. - М. , 1981. - Т. 7. - С. 121).

Несмотря на "эзопов язык", используемый в борьбе с цензурой (названия глав, акцентирующие любовно-семейный сюжет, авантюрно- интригующее начало, загнанный в глубь повествования сюжет об "особенном человеке" - революционере, система перифраз, аллегорий, цитат и пр. ), мировоззрение Ч. нашло в романе четкое выражение, чему способствовала активность автора-повествователя как интерпретатора событий. Через голову "проницательного читателя" автор многократно обращается к части публики, способной стать "новыми людьми", разъясняя ей конкретную программу действий. Это роман художественно-публицистический.

Действительность предстает в "Что делать? " в трех временных измерениях: прошлое - "старый порядок", идейно изживший себя, хотя и господствующий; настоящее (деятельность "новых людей"); будущее (его абрис в духе идей утопического социализма дан в "Четвертом сне Веры Павловны"). Через все произведение проходит антитеза старых и "новых людей", поступки которых кажутся странными обывателям (Марье Алексеевне, "проницательному читателю"); их удивление, непонимание - источник комических ситуаций. Отношение к представителям прошлого дифференцировано: жизнь праздная (Сторешниковы. Серж) на аллегорическом языке романа - "фантастическая грязь"; трудовая, в заботах о куске хлеба, вырабатывает "злые", но дельные характеры (Марья Алексевна) - это "реальная грязь", из которой "родится пшеница" ("Второй сон Веры Павловны") Романтический пафос произведения - в устремленности к социалистическому идеалу, будущему, когда тип "нового человека" станет "общею натурою всех людей" (Что делать? - С. 149; далее указываются стр. ). Прообразом будущего выступают и личные отношения "новых людей", разрешающих конфликты на основе гуманной теории "расчета выгод" (новая мораль оттенена традиционностью сюжетного мотива любовного треугольника: Вера Павловна - Лопухов - Кирсанов), и их трудовая деятельность (организация швейных мастерских, учеба Веры Павловны на врача и др. ). Эти подробно освещенные сферы жизни "новых людей" соотнесены с потаенным, "эзоповым" сюжетом, главным героем которого выступает профессиональный революционер Рахметов. Но он не одинок: упоминается о "восьми образцах этой породы", несомненно участие в нелегальной борьбе Лопухова - Бьюмонта после его ухода "со сцены", мужа "дамы в трауре" и др. Темы любви, труда, революции органично связаны в романе, герои которого исповедуют "разумный эгоизм", стимулирующий нравственное развитие личности: "О, сколько наслаждений развитому человеку! Даже то, что другой чувствует как жертву, горе, он чувствует как удовлетворение себе, как наслаждение, а для радостей так открыто его сердце, и как много их у него! " (С. 233). На высшей ступени этой лестницы развития стоит "особенный человек" Рахметов, сын богатого помещика, ушедший в революцию, "ригорист", живущий только интересами "дела". В ссылке на "натуру", разную у "обыкновенных порядочных" и "особенных" людей, сказался антропологизм Ч. Реалистический принцип типизации последовательнее выдержан в Рахметове, суровое мужество которого продиктовано условиями революционной борьбы нач. 60 гг. Призыв к светлому и прекрасному будущему, исторический оптимизм Ч. , мажорный финал сочетаются в романе с осознанием трагической судьбы его "новых людей": ".... еще немного лет, быть может и не лет, а месяцев, и станут их проклинать, и они будут согнаны со сцены, ошиканные, страмимые" (С. 49).

Публикация романа вызвала целую бурю в критике. На фоне многочисленных обвинений Ч. в безнравственности, отсутствии художественности и пр. , остроумно высмеянных в сатирических стихах В. С. Курочкина в "Искре" ("Молодая жена! Ты "Что делать? " взяла? "; "Нет, положительно, роман "Что делать? " нехорош! ", 1863), выделяется серьезностью разбора статья Н. Н. Страхова "Счастливые люди". (Библиотека для чтений. - 1865. - № 4). Признав жизненную основу и "напряжение вдохновения" автора, "органический" критик оспорил рационализм и оптимизм "новых людей" (скрытого трагизма романа он не увидел) и отсутствие между ними глубоких конфликтов. М. Е. Салтыков-Щедрин ("Наша общественная жизнь" // Современник. - 1864. - № 1, 3), выразив сочувствие общей идее романа, отметил, что в ее воплощении автор "не мог избежать некоторой произвольной регламентации подробностей.... " (Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч. : В 20 т. -М. , 1968. -Т. 6. С. 324). Горячим пропагандистом романа стал Д. И. Писарев, выступивший с подробным анализом его содержания ("Новый тип" // Русское слово. - 1865. - № 10; впоследствии 1 статья была названа "Мыслящий пролетариат"). Исключительное место в русской литературе занимает "Что делать? " по силе воздействия на общественную жизнь: под его влиянием устраивались мастерские, коммуны, в частности "коммуна" В. А. Слепцова (см. : Чуковский К. И. История слепцовской коммуны Чуковский К. И, Люди и книги шестидесятых годов. - Л. , 1934)... Герои Ч. и в особенности Рахметов повлияли на формирование характера многих деятелей освободительного движения. Роман стимулировал нравственные и художественные искания русских писателей: как последователей Ч. ("Степан Рулев" Н. Ф. Бажин? ), "Андрей Кожухов" С. М. Степняка-Кравчинского, "На жизнь и смерть" В. В. Верви-Флеровского и др. ), так и оспаривающих его взгляды, концепцию личности ("Записки из подполья", "Преступление и наказание" Достоевского, "Некуда" Н. С. Лескова, "Живой труп" Л. Толстого и др. ). К "Что делать? " тематически близки написанные в крепости повесть "Алферьев", роман "Повести в повести", цикл "Мелкие рассказы". Здесь также противопоставлены "новые" и старые люди и утверждается странная в глазах обывателя - не своекорыстная и свободная от лицемерных условностей - новая мораль. Однако решение образа автора здесь иное: он скрыт за системой рассказчиков. Стремление к "объективным" способам изображения характерно и для последующих произведений ("История одной девушки", "Отблески сияния", пьесы и др. ), включая "Пролог. Роман из начала шестидесятых годов". В "Прологе" (предназначавшемся для публикации за рубежом) политическая тема непосредственно отражена в сюжете, в особенности в первой части ("Пролог пролога"), где воссоздана на широкой прототипической основе борьба демократов с либералами и консерваторами в связи с начатой в Петербурге предреформенной кампанией (действие происходит в 1857 г. ). Вождем демократов выступает журналист Волги", в котором узнаются многие черты самого Ч. Незаконченность второй части ("Из дневника Левицкого за 1857 год"), посвященной в основном жизни Левицкого (его прототип - Добролюбов) в деревне. не позволяет в полном объеме судить о деятельности этого героя, революционная направленность которой подчеркнута тщательной конспирацией. В изображении "новых людей" Ч. отходит от принципа группового портрета, используемого в "Что делать? " (характеристики Лопухова и Кирсанова). Герои существенно расходятся в понимании перспектив общественного развития, спорят по тактическим вопросам (политический реализм и "апатия" Волгина противостоят нетерпению Девиц- кого, некоторым либеральным иллюзиям Соколовского и в особенности Нивельзина). Оценивая в конце 60 гг. (в условиях спада крестьянского движения, эволюции либерализма, развития народничества) предреформенную "весну". Ч. в гораздо большей степени, чем в "Что делать? ", обнажает трудности, стоящие перед "мужицкими" демократами в связи с неподготовленностью масс к революции. Трезвый анализ Волгиным общественно-политической ситуации, его революционная тактика - не только ретроспекция Ч... но и, вероятно, предостережение народникам (с которыми он тесно общался в Александровском заводе).

В юмористическом ключе изображены . в романе либералы - "прогрессисты" (Рязанцев и его почитатели), в гротескно-сатирическом - правительственные чиновники деятели реформы (Савелов, Чаплин). Их беспринципность проявляется не только в политике, но и в личных отношениях (история Савеловой). Своеобразной параллелью к трудностям политического руководства массами выступает в романе, тема помощи отдельной личности. В ошибочных первоначальных прогнозах Волгина относительно Савеловой. Левицкого относительно Анюты, Настеньки, в его тщетной попытке воздействовать на Мерк ощутима автополемика с "Что делать? " (история Настеньки Крюковой и др. ). Однако автополемические мотивы "Пролога" не следствие пересмотра концепции личности и теории "расчета выгод"; рассуждая, извлекая уроки из заблуждений, главные герои проходят школу самовоспитания, учатся быть руководителями. Факты повседневности осмысляются как симптомы тенденций, которые нужно учитывать в политике (случай с Чекаловым). В целом "Пролог" свидетельствует о развитии революционной мысли Ч. в пореформенный период.

Соч. : Полн. собр. соч. : В 15 т. 1 Под обш. ред. Б. Л. Козьмина и др. -М... 1939-1953. Т. 16 (дополнит. ): Что делать? Из рассказов о новых людях 1 Изд. полют. Т. И. Орнатсная и С. А. Рейсер. -Л. , 1975