Троице-Сергиева Лавра и ее место в русской культуре
МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РФ
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ УПРАВЛЕНИЯ
Институт национальной и мировой экономики
ПРЕДМЕТ. Отечественная культура.
РЕФЕРАТ
ТРОИЦЕ-СЕРГИЕВА ЛАВРА И ЕЕ МЕСТО В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ
Москва 2002 г.
СОДЕРЖАНИЕ
Место православия в русской культуре 3
«СОКРОВИЩНИЦА РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ» 4
МОЛИТВЕННИК ЗЕМЛИ РУССКОЙ ПРЕПОДОБНЫЙ СЕРГИЙ 5
ИСТОРИЯ ГОРОДА СЕРГИЕВА ПОСАДА 8
ОСНОВАНИЕ МОНАСТЫРЯ. XIV ВЕК 10
МОНАСТЫРЬ В XV ВЕКЕ 13
АРХИТЕКТУРНЫЙ АНСАМБЛЬ ТРОИЦЕ-СЕРГИЕВОЙ ЛАВРЫ 15
. троицкий собор 16
. духовская церковь 20
. успенский собор 21
. колокольня 22
крепостные стены и башни 23
государственный историко-художественный музей 24
место лавры в культурной жизни россии 24
. праздник троицы 25
лавра на страже родины 26
заключение 28
список литературы 29
Русская культура немыслима вне церковной жизни, ее невозможно понять и
представить в отрыве от Священного Предания Православной Церкви, в отрыве
от неповторимых по своей красоте и глубине веками сложившихся форм
православного богослужения. Более того, именно от Православия, как от
источника живой воды, русская культура получает творческий импульс для
своего развития, именно связью с Православием объясняется богатейшее
содержание, разнообразие форм и возвышенный характер достижений нашей
культуры. Ибо по Православию дано видение особой, мистической красоты
духовного мира – красоты в собственном смысле этого слова, красоты как
отражения бесконечных совершенств Творца в тварном мире, как явления славы
Божией, наполняющей Вселенную. И эта красота абсолютной гармонии
проявляется в области нравственной – в духовном облике святых, она
созерцается в природе, но особое ее присутствие – в православном
богослужении, где она осознается и воспринимается как ни с чем не сравнимая
"сладость церковная".
Если подходить к художественным ценностям русской культуры с мерками
чисто светского сознания, то анализ этих ценностей будет всегда страдать
неполнотой, поверхностностью, как бы ни были обширны познания и высока
квалификация исследователя. Более того, люди с особо тонким,
"художественным" восприятием окружающего мира даже считают, что, скажем,
православную икону не имеет смысла созерцать вне храма; и даже в самом
храме, но при отсутствии богослужения, впечатление от этой иконы будет не
таким глубоким и не таким верным, как во время церковной службы, когда
зрительное восприятие образа дополняется пением и чтением, запахом ладана,
видом горящих свечей и лампад, действиями священнослужителей.
В связи с этим понятна особая, можно сказать, исключительная роль
Троице-Сергиевой Лавры как сокровищницы русской культуры. Она – не просто
архитектурный ансамбль произведений зодчества, но именно Дом Живоначальной
Троицы, обитель, в которой обитают живые люди – иноки. Иконы в ее храмах –
не музейные экспонаты, запрятанные под стекло и снабженные этикетками, но
это неотъемлемая часть "храмового действия", по выражению священника П.
Флоренского, то есть они участвуют в богослужении, в той жизни Церкви,
которая постоянно пребывает в монастырской ограде. Можно сказать, что в
Лавре мы наблюдаем русскую культуру во всей ее целостности. Именно здесь
осуществляется тот самый синтез всех направлений человеческой культуры –
теории, практики и священнодействия – при господстве последнего, поскольку
весь ритм и строй жизни обители определяется богослужебным циклом.
Посетивший Троице-Сергиеву Лавру в XVII веке, а именно 11-го июля 1655
года, архидиакон антиохийского патриарха Павел Алеппский отзывается о ней с
величайшим восхищением как о прекраснейшем месте всей земли. Церковь же Св.
Троицы «так прекрасна», «что не хочется уйти из нее»[1]. Это свидетельство
Павла Алеппского невольно проверяет на себе всякий, кто прожил достаточно
времени возле «Дома Пресвятыя Троицы», как выражаются летописцы.
При туристском обходе Лавры беглому взору впервые развертывается не
подавляющее количественно, но действительно изысканное богатство
художественных впечатлений от нее. Есть, однако, и гораздо более тонкое
очарование Лавры, которое охватывает изо дня в день, при вживании в этот
замкнутый мир. И это очарование, теплое, как смутная память детства,
уродняет душу Лавре, так что все другие места делаются отныне чужбиной, а
это истинною родиной, которая зовет к себе своих сынов, лишь только они
оказываются где-нибудь на стороне. Самые богатые впечатления на стороне
скоро делаются тоскливыми и пустыми, когда потянет в Дом Преподобного
Сергия.
Неотразимость этого очарования — в его глубокой органичности. Тут — не
только эстетика, но и чувство истории и ощущение народной души, и
восприятие в целом русской государственности, и какая-то, трудно
объяснимая, но непреклонная мысль: здесь, в Лавре слагается то, что в
высшем смысле должно называться общественным мнением, здесь рождаются
приговоры истории, здесь осуществляется всенародный и, вместе, абсолютный
суд над всеми сторонами русской жизни. Здесь ощутительнее, чем где-либо,
пульс русской истории, здесь собрано наиболее нервных, чувствующих и
двигательных окончаний, здесь Россия ощущается как целое.
Подобно тому, как художественный портрет бесконечно более плотен,
словно фотографический снимок, Лавра есть художественный портрет России в
ее целом, по сравнению с которым всякое другое место — не более как
фотографическая карточка. В этом смысле можно сказать, что Лавра и есть
осуществление или явление русской идеи. Вот откуда это неизъяснимое
притяжение к Лавре. Ведь только тут, у ноуменального центра России, живешь
в столице русской культуры, тогда как все остальное — ее провинция и
окраины. Это место пронизано духовной энергией Преподобного Сергия
Радонежского.
Если Дом Преподобного Сергия есть лицо России, явленное мастерством
высокого искусства, то основатель ее есть первообраз ее, этого образа
России, первоявление России, лик ее, — чистейшее явление духовной формы,
освобожденное от всех наслоений и временных оболочек, ото всего полуживого
и застящего.
В церковном сознании, не том скудном сознании, которое запечатлено в
богословских учебниках, а в соборном, через непрерывное соборование и
непрерывное собирание живущем духовном самосознании народа, Дом
Живоначальной Троицы всегда сознавался и сознается сердцем России, а
строитель этого Дома, Преподобный Сергий Радонежский, — «особым нашего
Российского царствия хранителем и помощником», как сказали о нем цари Иоанн
и Петр Алексеевичи в 1689 году, особым покровителем, хранителем и вождем
русского народа. Не в сравнительных с другими святыми размерах
исторического величия тут дело, а в особой творческой связанности
Преподобного Сергия с душою русского народа.
Чтобы понять Россию, надо понять Лавру, а чтобы вникнуть в Лавру,
должно внимательным взором всмотреться в основателя ее, признанного святым
при жизни, «чюдного старца, святого Сергия», как свидетельствуют о нем его
современники.
"Вглядываясь в русскую историю, в самую ткань русской культуры, мы не
найдем ни одной нити, которая не приводила бы к этому первоузлу, к этим
ангелу земли Русской: нравственная идея, государственность, живопись,
зодчество, литература, русская школа, русская наука – все эти нити русской
культуры сходятся к Преподобному"[2]. И дело тут не в количественных
характеристиках – не в числе учеников Радонежского игумена, основавших
новые обители на Руси, не в размерах благотворительности, которой всегда
отличалась Троицкая обитель, не в материальном достатке, установившемся
здесь по неложному обещанию Небесной Заступницы, не в красоте зданий и не в
прочности монастырских стен. Дело совсем в другом. Преподобный Сергий
явился воспитателем и великим собирателем народного духа. Время, в которое
он жил, явилось переломной эпохой в жизни русского народа. Татарское
нашествие середины XIII века принесло с собой не только бедствия внешние,
не только разорение городов и сел, безвременную гибель и массовое рабство
мирных жителей. Русские люди потеряли нравственную опору в жизни. Они с
надеждой осматривались вокруг в ожидании освобождения, но освобождение не
приходило. Многочисленные русские князья пресмыкались перед татарами и
воевали друг с другом, продолжая прежнюю политику междоусобных распрей,
приведшую Русское государство к порабощению монголами. Золотая Орда,
литовские князья, немцы и шведы делили между собой русские земли.
Непрекращающаяся вражда и распри, постоянные набеги завоевателей,
усилившееся невежество – все это грозило не только русской культуре, но и
самому существованию русского народа как нации.
И вот в этой обстановке исторического тупика луч надежды воссиял из
скромной и неприметной Троицкой обители "на Маковце". Именно здесь русские
люди увидели новую жизнь, – жизнь, чуждую раздоров и ненависти, которыми
переполнена была многострадальная Русская земля, жизнь, где господствовали
любовь и сострадание, которых так не хватало тогда русскому обществу.
"Тихость, кротость слова, молчание, смирение, безгневие, простота без
пестроты, любовь равная ко всем человекам" – эти качества Преподобного
Сергия в течение всего его 50-летнего иноческого подвига незаметно
распространились по Руси, духовно врачуя, укрепляя и утешая русских людей.
И народ воспрянул духом, в нем стала пробуждаться вера в свои нравственные
силы, и открылась перспектива национального возрождения.
"В лице Преподобного Сергия, – говорит отец Павел Флоренский, –
русский народ сознал себя, свое культурно-историческое место, свою
культурную задачу и тогда только, сознав себя, получил право на
самостоятельность". Примечательно наставление, данное Преподобным великому
князю Димитрию Донскому перед Куликовской битвой: "Если враги хотят от нас
чести и славы – дадим им; если хотят злата и сребра, дадим и это; но за имя
Христово, за веру православную, нам подобает душу свою положить и кровь
свою пролить"[3], то есть охранение, защита и утверждение православной
веры, по мысли Преподобного, должны стать основой русской
государственности, фундаментом народной жизни.
Победа в Куликовской битве подтвердила жизнеспособность этого
принципа, это была именно победа правой веры, победа нравственной силы над
грубой физической силой. И в дальнейшей истории нашей страны именно силой
веры русские люди прогоняли полки чужих, этой силой строились города,
заселялись непроходимые леса и пустыни, вера вдохновляла зодчих и
иконописцев, благодаря вере распространялось просвещение. В этом
многовековом процессе становления и развития русской культуры обитель
Преподобного Сергия – эта сокровищница нашей веры, сердце русского
Православия – имеет особое, только ей свойственное значение. Она – как бы
краткий конспект бытия нашей Родины, художественный портрет России, место,
где наше Отечество ощущается как целое. Все основные направления русской
культуры берут свое начало отсюда, как от истока. Русская иконопись нить
своего предания ведет от иконописной школы Лавры. Русская архитектура на
протяжении всей нашей истории лучшими своими достижениями обязательно
присутствует в Лавре, так что можно утверждать, что обитель Преподобного
Сергия – подлинный исторический музей русской архитектуры.
Русская книга, русская литература и вообще все русское просвещение
основное свое питание получали всегда от просветительной деятельности
Лавры. Так было и при самом Преподобном, основателе обители, от эпохи
которого сохранилось драгоценное собрание рукописей, так было и в новейшее
время, на рубеже XIX–XX веков, когда Лавра стала одним из крупнейших
издательских центров. Не случайно именно здесь, в Лавре, нашла себе приют
Московская Духовная Академия – духовное порождение обители, ведущее свое
начало от просветительского и ученого кружка Максима Грека. Не случайно
именно благодаря Лавре возникли крупнейшие современные центры декоративно-
прикладного искусства, такие как Абрамцевское художественное училище и
Всесоюзный институт игрушки в Сергиевом Посаде. Их деятельность, можно
сказать, освящена самим Преподобным Сергием, который своими руками делал
игрушки для детей, приходивших в его обитель.
История города Сергиева Посада, развивавшегося вокруг Троице-Сергиева
монастыря, основанного в середине XIV века, отсчитывает уже седьмое
столетие; она видна и в его широко раскинувшейся живописной панораме, и в
прихотливом силуэте монастырского ансамбля. Здесь все так проникнуто особым
духом седой старины и чарующей сказочности древней архитектуры, постоянно
ощущаешь какое-то особое чувство благодарного восхищения перед
исключительным мастерством и неиссякаемым творческим поиском столь богатого
талантами русского народа.
Великие московские князья, а затем и цари всегда оказывали Сергиеву
монастырю подчеркнутое внимание — они часто посещали его, предоставляли ему
различные льготы, наделяли богатыми вкладами, посылали туда своих лучших
мастеров для строительства и украшения зданий, способствовали превращению
монастыря в первоклассную военную крепость. Благодаря такой могущественной
поддержке, а также предприимчивости самих монахов богатство монастыря со
временем достигло колоссальных размеров: его многочисленные вотчины, угодья
и промыслы распространились по всей стране, тысячи крепостных крестьян
распахивали его земли, платили ему оброк или работали на него «всякое
изделие». Троицкий монастырь вел собственное летописание, здесь собирались
рукописи и книги, были свои школы иконописи и «книжного письма»; в
монастыре жили и работали многие известные писатели и ученые Древней Руси,
здесь начинал свой творческий путь Андрей Рублев, резал свои миниатюры его
современник, мастер-ювелир Амвросий. В ризницу монастыря в качестве вкладов
поступали первоклассные образцы национального искусства — иконы, шитье,
ювелирные изделия и т. д. Известный сирийский путешественник Павел
Алеппский, посетивший Троице-Сергиев монастырь в середине XVII века, видел
в ризнице «вещи, поражающие ум изумлением и удивляющие умного больше
глупца». Он писал, что «в этом монастыре находится много сокровищ от
времени прежних князей и следовавших за ними царей до сей поры».
Особую ценность для русской культуры представляют древние здания и
сооружения монастыря. На его небольшой территории из века в век непрерывно
трудились безвестные русские мастера, заменяя деревянные постройки
каменными, ветхие и устаревшие — новыми, более совершенными и грандиозными.
Недаром монастырские власти постоянно хлопотали о таких вотчинах, где можно
«камень уломати и известь ужечь», объясняя это тем, что «каменное дело» в
монастыре «строится во вся годы». На монастырских стройках воспитывалось не
одно поколение искусных умельцев, от отца к сыну передававших накопленный
опыт профессионального мастерства, обеспечивая преемственность
художественных традиций. Характер строительной деятельности определялся
конкретными историческими условиями, которые, в свою очередь, находили
отражение в архитектурных образах и формах. В стенах Троицкого монастыря
сложился своеобразный музей архитектурных форм и стилей, где каждая эпоха и
столетие начиная с XV века представлены своими характерными и наиболее
совершенными сооружениями, большинство которых сохранилось до наших дней. И
при всем разнообразии и стилистическом различии этих тесно поставленных
разновременных зданий они не только не мешают друг другу, а наоборот,
объединенные единой мерой высокого таланта и градостроительного такта
возводивших их зодчих, представляют великолепное художественное созвучие
или ансамбль, который и является наивысшим результатом сложного искусства
архитектуры.
Полный глубоко осмысленной красоты и неповторимой живописности,
ансамбль зданий Троице-Сергиева монастыря настолько совершенен по своей
художественной цельности, что невольно кажется, будто само Время выступало
здесь его Зодчим, а люди были всего лишь исполнителями-каменщиками. И может
быть, не так уж сильно преувеличивал много повидавший Павел Алеппский,
когда писал, что «этот монастырь не имеет себе подобного не только в стране
московской, но и во всем мире». Троице-Сергиева лавра по праву считается
одним из самых значительных памятников русского искусства и пользуется
мировой известностью.
ОСНОВАНИЕ МОНАСТЫРЯ. XIV ВЕК
О возникновении монастыря и появлении поселений вокруг него известно
из первых жизнеописаний Сергия Радонежского, составленных известными
агиографами Епифанием Премудрым и Пахомием Сербом. Сообщаемые ими сведения
достаточно достоверны, так как принадлежат людям, видевшим монастырь того
времени или описавшим его со слов непосредственных очевидцев тех или иных
событий.[4]
Оба автора рассказывают, как Стефан и Варфоломей, сыновья обедневшего
боярина, переселившегося из Ростова Великого в небольшой город Радонеж,
похоронив родителей в близлежащем Хотьковском монастыре, решили принять
особый вид монашества — уйти «пустынножительствовать» в лес, подальше от
селений и дорог. Облюбовав в 10 км к северу от Радонежа и Хотькова лесную
поляну на небольшом холме Маковец, омываемом речушкой и ее притоком, они
поставили здесь келью и «церквицу малу», посвятив ее Троице (было это, по
одним сведениям, в 1337 г., по другим—в 1345 г.). Так началась многовековая
история Троицкого монастыря и развившегося вокруг него посада.
Не выдержав, однако, тягот суровой жизни в лесу, старший брат, Стефан,
вскоре ушел в московский Богоявленский монастырь, а младший, приняв после
пострижения имя Сергия, остался здесь в одиночестве. Через два-три года
около него стали селиться другие монахи: каждый вновь приходивший ставил
себе келью там, где ему хотелось, возделывал свой огород и вел свое
отдельное хозяйство. Однако несколько лет спустя (1355) Сергий ввел, один
из первых на Руси, строгий устав общинной жизни: монахи должны были вести
общее хозяйство и «кормяти от рук своих», жить в одинаковых кельях, вместе
питаться, одинаково одеваться, не выходить за ворота без разрешения
игумена. Такая строгая дисциплина не всем пришлась по вкусу, и часть
монахов даже покинула Сергия.
«Общинножитие», установленное основателем обители, потребовало
специальных зданий — общей трапезной, поварни, пекарни, а также других
хозяйственных построек — и вызвало необходимость соответствующей
перестройки всего монастыря. Вскоре нашлись для этого и средства: к Сергию
пришел смоленский архимандрит Симон «и имение принесе с собою и предасть то
игоумену на строение монастырю».
Перестройка была произведена по строго обдуманному плану, Епифаний
рассказывает, что Сергий «монастырь больший распространив, келий
четверообразно сотворити повеле, посреди их церковь во имя живоначальные
Троицы отвсюда видима яко зерцало—трапезу же и ина елико на потребу
братии». Одновременно были построены и другие необходимые здания, куда
игумен «оустрояет... братию по службам — ового келарем и прочих в поварни,
в юже хлеба пещи, ового же немощным слоужити».
Монастырь получил, таким образом, регулярный план в виде правильного
прямоугольника: по его сторонам стояли кельи, обращенные окнами на
центральную площадь, где возвышались церковь и трапезная; весь
монастырь, включая огороды, житницы и другие хозяйственные постройки,
располагавшиеся позади келий, окружила рубленая ограда (тын);
над ее главным входом была поставлена еще одна церковь, посвященная
Дмитрию Солунскому.
К концу XIV века появляются и первые поселения в окрестностях обители
Сергия. Епифаний свидетельствует, что если ко времени основания
монастыря «не было близ тогда ни сел, ни дворов, ни людей,
живущих в них, ни пути людского… во все стороны все лес, все
пустыня», то теперь здесь селятся крестьяне «сотвориша себе различные
починцы и составиша села и дворы мнози и посеяши плод житень и умножиша
зело». Благодаря поддержке московских князей и обладая
выдающимися личными качествами («крепкий душою», «могутный за два
человека», «мало же словесы глаголавша, вящая же делы учаша», —
говорят о нем современники), Сергий Радонежский скоро приобрел
исключительный авторитет: он становится духовным советником
великого князя Дмитрия Ивановича, крестит его сыновей,
участвует в государственных делах, константинопольский патриарх
шлет ему свои грамоты и подарки. Летописи рассказывают, как московские
князья не один раз призывали игумена прославленного монастыря для решения
сложных междоусобных разногласий и он только силой своего морального
авторитета неизменно подчинял строптивых князей «голосу Москвы». Так
например в 1365 году он закрывает все церкви Нижнего Новгорода, а
на непослушного князя Бориса налагает епитимью; в 1385 году с его
помощью заключается мир с рязанским князем Олегом, незадолго перед тем
разбившим московское войско.
Сергий активно поддерживает деятельность великого князя Дмитрия
Ивановича по строительству укреплений к югу от Москвы как
подготовку к предстоящим боям с монголами. В этих целях он сам
основывает здесь ряд монастырей: Высоцкий, близ Серпухова, и Гопутвин,
близ Коломны (1374), а затем Симонов под Москвой (1379). Во
второй половине XIV века Сергием и его учениками были основаны двадцать
два монастыря в различных русских княжествах, и современники с полным
правом говорили о нем: «бе начальник и учитель всем монастырем иже в Руси».
Но особенно широкий отклик в народе получило деятельное участие Сергия в
проведении самой Куликовской битвы, этого «символического события русской
истории» (А. Блок). Он не только напутствовал Дмитрия Ивановича на этот
подвиг, но и отправил с ним в качестве воинов двух монахов своего монастыря
— Пересвета и Ослябю, «зело умеющих ратному делу и полки уставляти еще же и
силу имущих и удальство велие и смельство». Единоборством Пересвета с
татарским богатырем Темир-Мурзой (Челубеем) и началась историческая битва
не Куликовом поле: «... и бысть сеча зла и велика и брань крепка». После
удачного исхода этого великого сражения Дмитрий Донской снова посетил
Сергиеву обитель, чтобы совершить здесь поминовение по десяткам тысяч
русских воинов, оставшихся лежать на ратном поле.
МОНАСТЫРЬ В XV ВЕКЕ
Более полувека простоял отстроенный Сергием монастырь. Отряды
хана Тохтамыша, захватившие Москву в 1382 году, не нашли тогда эту
затерявшуюся в лесах обитель, хотя вся его братия во главе с игуменом
предусмотрительно бежала в Тверь. Но двадцать шесть лет спустя
(1408), уже после смерти Сергия, не сумев захватить Москву,
жестокие кочевники опустошили и разграбили Переславль-Залесский,
Ростов Великий, Дмитров, Клин, Нижний Новгород и многие другие
города; был сожжен также и Сергиев монастырь.
Преемник Сергия по игуменству Никон с помощью московских князей быстро
отстраивает монастырь вновь, во всем повторяя его прежнюю
планировку: на месте сгоревшей церкви, в которой был похоронен Сергий,
строится новая, больших размеров (освящена в 1412 г.), а вокруг
нее так же, «четверообраэно» располагаются кельи и другие постройки.
Соперничая с другими удельными княжествами, великие
московские князья стремились заручиться поддержкой Троицкого
монастыря. Они оказывали ему подчеркнутое внимание, делали богатые
вклады, часто совершали торжественно обставленные богомольные «походы к
Троице». И не случайно в 1422 году, когда Московскую Русь постигло тяжелое
«лихолетье» (при небывало морозной зиме разразился такой
страшный голод, что, по словам летописца, люди «мертвые скоты ядаху и
кони, и псы и кошьки» и даже «людей ядоша»), церковь и князья
использовали авторитет Троице-Сергиева монастыря для поддержания
моральных сил народа и упрочения своей власти. Они предпринимают
торжественный акт канонизации Сергия (причисляют его к лику святых),
официциально провозглашают его «покровителем земли Русской» и
«заступником перед богом». В связи с этим над гробом Сергия вместо недавно
срубленной церкви возводят новый Троицкий собор из белого камня, а
деревянную церковь относят на другое место, несколько на восток. Это
самое первое каменное здание монастыря сохранилось и до сих пор
и поражает строгим величием и совершенством своих монументальных форм.
Поставленный «в похвалу» выдающихся заслуг Сергия Радонежского перед
Отечеством, Троицкий собор стал, таким образом, одним из первых
мемориальных памятников Московской Руси, и его сооружение явилось актом
большого государственного значения. Летописи отметили, что на торжество
закладки храма прибыли видные церковные деятели и князья, с
помощью которых Никон «собирает отвсюду зодчиа и камнесечцы мудры» и очень
«церковь прекрасну вздвиже».
Украшение церкви иконами и стенописью поручается прославленным
художникам — Андрею Рублеву и Даниилу Черному, которые так «различными
подписаниями чудесных удобревши ту церковь», что «могуще зрящих всех
удивить и доныне». Этот храм-мавзолей служил постоянным напоминанием
современникам о славной победе на Куликовом поле, вдохновлял их на
продолжение борьбы за национальную независимость, вселяя веру в ее близкий
и окончательный успех.
Троицкий собор особенно почитался московскими князьями. Здесь, у гроба
Сергия, торжественным «крестоцелованием» скрепляли они договоры и союзы,
совершали молебны перед военными походами и по окончании их. Под сводами
собора состоялось клятвенное примирение великого князя Василия II с
двоюродным братом Дмитрием Шемякой (1442), что не помешало, однако,
последнему четыре года спустя здесь же, в соборе, схватить князя, аза тем
и ослепить его. Главный собор монастыря долгое время служил крещальней для
наследников московского престола; в нем крестили Василия III (1479), его
сына Ивана IV (1530), который в свою очередь крестил здесь своих сыновей.
АРХИТЕКТУРНЫЙ АНСАМБЛЬ ТРОИЦЕ-СЕРГИЕВОЙ ЛАВРЫ
Сегодня архитектурный ансамбль Троице-Сергиевой лавры – уникальное
явление в русском зодчестве. Он создавался неодновременно и не по единому
плану. Все его сооружения возводились постепенно, одно за другим, на
протяжении многих столетий.
Памятники Троицкого монастыря живут жизнью каждого нового поколения
людей, которые воспринимают их по-своему и по-разному относятся к ним.
Белокаменный Троицкий собор стоит на месте трех следовательно
сменявшихся деревянных церквей —1345, 1356 и 1412 годов. Он отмечает собой
тот исторический центр, круг которого происходило все последующее
формирование монастырского ансамбля. Небольшая площадь перед ним до сих пор
сохраняет те же размеры, что и во времена скромной обители Сергия. Но за
шесть столетий непрерывного строительства вокруг этого здания появилось
такое многообразие первоклассных памятников разных времен и стилей, какое
вряд ли можно увидеть вместе где-либо еще. Так, непосредственно к Троицкому
собору примкнул небольшой одноапсидный храм — Никоновский придел (1548),
недалеко от них разместилась стройная Духовская церковь «иже под колоколы»
(1476); на восточной стороне площади высится мощный объем Успенского собора
(1559—1585), а рядом с ним видна филигранная Надкладеэная часовня (конец
XVII в.); северной стороны площади взметнулась ввысь свеча пятиярусной
колокольни (1740—1770), а всю западную сторону занимает протяженный
Казначейский корпус келий (XVII— XIX вв.). В просветах между этими зданиями
и как бы обрамляя их видны Митрополичьи покои (1778), монументальная
Трапезная на высоких арках гульбища (1686—1692) с миниатюрной восьмигранной
Михеевской церковью (1734) у ее подножия, букет золотых глав высокой
надвратной церкви (1693— 1699) над главным входом в монастырь, великолепно
убранные изразцами торжественные царские Чертоги (конец XVII в.), вычурная
ротонда Смоленской церкви на своеобразном стилобате из четырех
криволинейных лестниц-папертей (1745) и нарядные Больничные палаты с
шатровой церковью Зосимы и Савватия (1635—1638). Центр этой главной
монастырской площади отмечен памятным четырехгранным обелиском из песчаника
(1792), на гранях которого, говоря словами Н. М, Карамзина, «изображены
четыре эпохи славы его[5] и незабвенные услуги, оказанные им России».
Троицкий собор, как главная святыня монастыря, больше и чаще других
зданий подвергался различным дополнениям и переделкам. Летописи отмечают,
что царь Василий III, возвращаясь после удачного похода на Псков, поставил
«свещу негасимую» у гроба Сергия и «того же лета побили железом верх»
(1510). Иван Грозный отметил здесь торжественным молебном взятие Казани, а
затем прислал своего мастера позолотить купол собора, сделанный его отцом.
(«А у дела был царя и великого князя дьяк Федор Селинов с товарищи» (1556),
который незадолго перед тем золотил купол Успенского собора в Кремле.)
Исследования памятника показали, что он представляет собой образец
того нового типа храма, который был выработан на московской земле в годы
высокого подъема национального искусства, последовавшего за знаменательной
победой на Куликовском поле.
Торжественная архитектура Троицкого собора, строгость монументальность
форм хорошо соответствовала его назначению в качестве усыпальницы одного из
популярных поборников единения земли Русской.
Троицкий собор был расписан фресками и украшен иконами вскоре после
его сооружения. Летописи отмечают, игумен Никон «умолил» взять на себя
этот труд лучших иконописцев того времени — Андрея Рублева и Даниила
Черного. Руководство, а также непосредственное участие в исполнении
росписей и икон для иконостаса храма стало их последней крупной работой.
Иконостас Троицкого собора — уникальный памятник московской школы
живописи начала XV века. Он состоит из пяти ярусов; сорок икон его трех
средних рядов полностью сохранились от времени сооружения храма и выполнены
если не самим Андреем Рублевым, то, во всяком случае, под его
непосредственным руководством.
Исследователи троицкого иконостаса давно пришли к единодушному мнению,
что его иконы носят печать индивидуальности нескольких мастеров. На
основании изучения рисунка отдельных композиций, их колорита и
психологической трактовки действующих лиц, а также путем сравнения икон с
другими произведениями Андрея Рублева они пытаются определить степень его
участия в работе над каждой из них. И в этом смысле икона «Троица» (нижний
ярус иконостаса) служит самым верным эталоном. Иконы, которая превосходила
бы ее по совершенному искусству исполнения, в иконостасе нет, а летописи
донесли прямое свидетельство, что образ этот написан Андреем Рублевым «в
похвалу отцу своему Сергию».
Икона «Троица» покоряет каждого, кто ее видит. Восприятие ее рождает
то чувство радости, которое возникает при созерцании истинно прекрасных
творений. По христианскому вероучению, бог, будучи единым по существу,
«троичен в лицах»: бог-отец, создавший небо и землю, бог-сын — Иисус
Христос, принявший образ человеческий и сошедший на землю, чтобы принять
мученическую смерть ради спасения людей, и бог — дух святой, дающий жизнь
всему сущему на земле.
Каждый из ангелов представляет одно из лиц Троицы, одно из ее
проявлений. Их лики при едва уловимых чертах различия обладают несомненным
сходством. Эти ангелы нераздельно связаны друг с другом, они выражают какую-
то единую сущность. Изящные силуэты фигур как бы образуют невидимый «руг —
символ вечности. Спокойствие поз, плавный ритм линий выливаются в
безупречно-кристальную композицию, а чистые и звучные краски рождают
ощущение мира, тишины и удивительной гармонии. Рассчитанная на длительное
созерцание, икона эта настраивает зрителя на глубокие, проникновенные
размышления и вызывает какое-то особое строение светлой радости и
чистоты.
Преклонение перед рублевской иконой выражалось в постоянном украшении
ее специально изготовленными окладами и драгоценностями. Так, царь Иван
Грозный на свои средства заказал для нее золотой оклад с венцами и цатами
искусной ювелирной работы. Однако после смерти Грозного новый царь, Борис
Годунов, пожелал видеть на этой иконе украшения, исполненные по его заказу,
и распорядился повторить икону Рублева с тем, чтобы на эту, вторую, икону
перенести оклад Ивана Грозного. Именно тогда подлинная рублевская «Троица»
получила новый золотой оклад с еще более богатыми украшениями, с
гравированными драгоценными камнями. Так и находились в местном ряду
иконостаса две иконы «Троица», с пышными окладами, полностью скрывающими
живопись, соперничая богатством своего драгоценного убранства.
Есть все основания считать, что исключительные художественные
достоинства живописи иконостаса Троицкого собора были присущи также и
первоначальным фрескам собора. Наряду с глубоко оптимистической трактовкой
извечных религиозно-философских тем, чуждой всякому проявлению мрачного
средневекового фанатизма, рублевское письмо отличалось богатым колоритом
чистых и звучных цветов, изящным ритмом рисунка и
обильным насыщением светом и воздухом. Можно предположить, какой
глубокой силой художественного воздействия обладал интерьер
собора, представлявший великолепный синтез архитектуры, монументальной и
станковой живописи, в котором каждый из этих компонентов
не уступал другому по высокому совершенству исполнения.
Московская школа живописи к началу XV века достигла высокого расцвета
и оказывала значительное влияние на архитектуру. Художник, которому
предстояло расписывать храм и изготовлять для него иконостас, должен был
ясно представлять себе конструктивное построение интерьера, так же как и
строители со своей стороны не могли не считаться с требованиями живописцев.
Может быть, такое тесное сотрудничество зодчих и художников определило
многие особенности оригинальной архитектуры Троицкого собора.
Праздник Троицы, нужно полагать, впервые появляется в качестве
местного храмового праздника Троицкого Собора — как чествование «Троицы»
Андрея Рублева. Подобно тому, как служба Иерусалимского храма Воскресения,
— в мире, по самому месту своего совершения, единственная, — делается
образцом службы Воскресной, повсюдно совершаемой, и вводится затем в Устав,
или подобно тому, как празднество Воздвижения Креста Господня,
первоначально единственное, по самому предмету празднования, по
единственности Животворящего Креста, уставно распространяется, в качестве
образца, так точно местное празднование единственной иконы единственного
храма, будучи духовною сущностью всего русского народа, бесчисленными
отражениями воспроизводится в бесчисленных Троицких храмах, с бесчисленными
иконами Троицы. Так первое воплощение духовного первообраза, определившего
суть России, — первообраз Пресвятой Троицы, как культурной идеи, несмотря
на дальнейшее размножение свое, все же остается историческим,
художественным и метафизическим уником, несравнимым ни с какими своими
копиями.
Прекраснейшее из зданий русской архитектуры, собор Троицкий и
прекраснейшее из изображений русской иконописи рублевская Троица, как и
прекраснейшее из музыкальных воплощений, несущее великие возможности музыки
будущего, служба вообще и Троицына дня в частности, значительны вовсе не
только как красивое творчество, но своей глубочайшей художественной
правдивостью, то есть полным тождеством, покрывающих друг друга,
первообраза русского духа и творческого его воплощения.
К востоку от Троицкого собора расположен еще один памятник XV столетия
– церковь во имя Сошествия святого Духа на апостолов (Духовская).
Духовская церковь и Троицкий собор могут служить примером гармоничного
построения двух разных по решению храмов, но рассчитанных на одновременное
восприятие. Если суровая мощь Троицкого собора вызывает в памяти образ
русского былинного богатыря, то легкая и изящная Духовская церковь
напоминает русскую девицу-красу, со стройным станом, в традиционном наряде
и с венком вокруг головы. Опытные строители Духовской церкви учитывали
соседство Троицкого собора и сознательно использовали силу контраста для
наибольшей выразительности обоих сооружений.
Пленительная красота и сила художественного воздействия этих
древнейших памятников Троице-Сергиева монастыря таковы, что и теперь,
спустя века после сооружения многих других зданий, в том числе
монументального Успенского собора и пятиярусной колокольни, они продолжают
сохранять за собой значение главных компонентов этого выдающегося ансамбля.
И теперь, когда раздается звон колоколов Духовской церкви, кажется, будто
не только она сама, но и все сооружения вокруг нее словно преображаются.
Могучая, широко плывущая мелодия колоколов ее звонницы заполняет все
пространство монастыря, сливаясь воедино с его дивной архитектурой.
Если Троицкий собор является типичным памятником начала XV века, то в
Духовской церкви нашли яркое выражение характерные черты архитектуры конца
столетия. Москва того времени впитывала все ценное, чего достигли различные
строительные школы Пскова, Новгорода, Владимира и других областей и
городов, способствуя тем самым процессу формирования единого
общенационального зодчества. На примере Духовской церкви можно видеть, как
псковские мастера, работая на московской земле, не повторили свои
традиционные каноны, а соорудили храм весьма близкий к московскому типу,
хотя и наделенный псковскими чертами.
Величественный Успенский собор (1559—1585) представляет в ансамбле
монастыря зодчество XVI столетия. Он повторяет формы Успенского собора
Московского Кремля. Если в свое время Аристотелю Фиораванти предписывалось
«снимать меру» с Успенского собора во Владимире и строить храм в Кремле на
полторы сажени больше него в длину, ширину и высоту, то монастырские зодчие
в свою очередь так же увеличили размеры своего сооружения, но теперь уже
против московского образца. Надо полагать, что этот факт всячески
подчеркивался монахами, и не иначе как с их слов Павел Алеппский записал,
что монастырский храм «выше, больше и длиннее собора столицы».
У северо-западного угла Успенского собора расположена низкая и
скромная, ничем не примечательная каменная палатка с шатровой кровлей
(1780) — это гробница царя Бориса Годунова и его семьи. Умерший в 1605 году
Борис Годунов был похоронен в Архангельском соборе Кремля, служившем
усыпальницей царей. Но Лжедмитрий I, вскоре захвативший Москву, не
признавая Бориса законным царем, приказал убрать его гроб из собора.
Останки Годунова вместе с убитыми тогда же его женой и сыном были погребены
в скромном Варсонофьевском монастыре в Москве, а через год по приказанию
Василия Шуйского с должными почестями перенесены в Троицкий монастырь и
захоронены в существовавшей тогда паперти Успенского собора. Позднее здесь
же была похоронена и дочь Годунова, Ксения; умирая в далеком Суздальском
монастыре, она завещала положить себя рядом с родителями (1622). Когда
паперть собора разобрали, гробница оказалась снаружи, и над ней была
поставлена существующая ныне усыпальница.
Пожалуй, самым значительным памятником XVIII века, существенно
обогатившим не только ансамбль Троицкого монастыря, но и всю русскую
архитектуру, является знаменитая лаврская колокольня (1740—1770). История
ее строительства служит наглядным примером того бережного внимания, с
которым подходили русские архитекторы к возведению новых зданий в условиях
уже сложившегося ансамбля.
После сооружения огромных по масштабам Трапезной и Чертогов
монастырские власти стали усиленно хлопотать о разрешении построить новую,
высокую колокольню, способную объединить весь разросшийся ансамбль
монастырских зданий. Их желание было удовлетворено: из Петербурга
последовало распоряжение, чтобы со старой колокольни у Духовской церкви
«колокола собрать и оную разобрать», а с монастыря снять план и прислать
его ко двору, после чего «о строении новой колокольни определение учинится»
(1738) .
Колокольня Троице-Сергиевой лавры — один из высокопоэтичных
памятников национального зодчества, в котором вековое представление
русского человека о красоте нашло такое же яркое и полное отражение, как и
в народных песнях и сказаниях, только не словом, а средствами архитектуры,
В настоящее время трудно представить панораму Троице-Сергиева монастыря
без его великолепной колокольни — в ней, словно в фокусе, сошлись все
основные архитектурные линии, намечаемые многими поколениями зодчих в
разные времена и эпохи. Строя колокольню по канонам классического ордера,
отличного от свободной живописной узорчатости русской архитектуры XVII
века, талантливые архитекторы в новых архитектурных формах успешно
продолжили национальные традиции высотных сооружений Древней Руси.
КРЕПОСТНЫЕ СТЕНЫ И БАШНИ
Уникальным памятником крепостной архитектуры Древней Руси являются
оборонительные сооружения Троицкого монастыря. Построенные в середине XVI
века и через сто лет надстроенные вдвое по высоте, крепостные стены с
одиннадцатью башнями (от двенадцатой сохранился только фундамент)
неправильным прямоугольником опоясывают всю территорию монастыря; две ленты
навесных бойниц отмечают последовательные этапы их возведения.
В Сергиевом Посаде особенно наглядно прослеживается замечательная
традиция преемственности в русском зодчестве, когда на протяжении ряда
столетий композиционная структура Троицкого монастыря, основы которой были
заложены еще в самом начале его истории, не только не была забыта или
нарушена, а постоянно совершенствовалась и развивалась и со временем
получала удивительную художественную законченность и цельность.
Здесь, в Троицком монастыре, может быть, особенно ярко выступает именно
этот градостроительный аспект таланта русских зодчих: и в том, как умело и
тщательно определяли они место, масштаб и характер архитектуры для каждого
своего сооружения в условиях уже сложившейся застройки, и в том, как
бережно включали они эти старые здания в свои новые ансамбли, внимательно
организуя для них соответствующее окружение.
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИСТОРИКО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МУЗЕЙ-ЗАПОВЕДНИК
Государственный историко-художественный музей-заповедник
монастыря широко известен. Помимо находящихся в его ведении зданий Троице-
Сергиевой лавры, которые сами по себе являются памятниками,
рассказывающими о путях развития русского зодчества с XV по XIX век, музей
хранит уникальные коллекции древнерусского искусства. Основу его фондов
составляют художественные произведения, накопленные монастырем на
протяжении многих столетий: они поступали сюда как памятные вклады или
изготовлялись в собственных мастерских. Коллекции музея полны и
значительны, по ним одним можно составить представление о последовательном
развитии московской художественной школы как в живописи, так и в прикладном
искусстве, начиная со времени основания монастыря. Обширное собрание икон в
музее отражает все основные этапы развития московской школы живописи.
МЕСТО ЛАВРЫ В КУЛЬТУРНОЙ ЖИЗНИ РОССИИ
Троице-Сергиева Лавра по истине воплотила в себе священнейшие
воздыхания наших собственных глубин, но с таким совершенством и полнотой, с
какими мы сами никогда не сумели бы их воплотить. Лавра — это мы, более чем
мы сами, это мы в наиболее родных и наиболее сокровенных недрах нашего
собственного бытия. Вот почему мы несли и несем сюда не только
задушевнейший трепет нашего сердца, но и все наше творчество, во всем его
объеме, все наши культурные достижения и ценности: мы чувствуем в них какую-
то неполноту, покуда не соотнесли их с сердцем русской культуры. Около
Лавры, не в смысле стен, конечно, а в смысле средоточия культурной жизни,
выкристаллизовывается культурное строительство русского народа.
Праздник Троицы делается точкою приложения творчества бытового и
своеобразных поверий, народных песен и обрядов. Красота народного быта
обрастает вокруг этого Троицына дня и частью, как, например, наши Троицкие
березки, вливается в самое храмовое действо, так что нет определенной
границы между строгим уставом церковным и зыблющимся народным обычаем.
Русская иконопись нить своего предания ведет к иконописной лаврской школе.
Русская архитектура на протяжении всех веков делает сюда, в Лавру, лучшие
свои вклады, так что Лавра -- подлинный исторический музей русской
архитектуры. Русская книга, русская литература, вообще русское просвещение,
основное свое питание получали всегда от просветительной деятельности,
сгущавшейся в Лавре и около Лавры. Самые странствования Преподобного
Сергия, а дальше бесчисленные поколения русских святых, бывших его именно
духовными детьми, внуками, правнуками и так далее, до наших дней
включительно, разносили с собою русское просвещение, русскую культуру,
русскую хозяйственность, русскую государственность, а точнее сказать —
русскую идею, в ее целом, все стороны жизни нашей собой определяющую.
Из всех этих сторон культурного излучения Лавры следует остановиться
особенности на сравнительно мало учитываемом ее просветительном воздействии
на Русь. Уже Преподобный Сергий требовал от братии, наряду с телесными
трудами, в которых сам первенствовал, неустанного чтения, а для чтения
необходимо было завести и мастерские переписчиков; так Сергиева Лавра, от
самого основания своего, делается очагом обширной литературной
деятельности, частичным памятником которой доныне живет в монастыре его
драгоценное собрание рукописей, в значительной доле здесь же написанных и
изукрашенных изящными миниатюрами, а живым продолжением той же деятельности
было не прерывавшееся доныне огромное издательское дело Лавры, учесть
культурную силу которого было бы даже затруднительно, по его
значительности. А с другой стороны, Лавра всегда была и местом высших
просветительных взаимосоприкосновений русского общества. Все пять веков тут
именно, у раки Преподобного, искали они духовной опоры и верховного
одобрения своей деятельности. Не тех или иных насельников монастыря,
входящих и входивших в состав Лавры, как его служители и охранители, а у
всего народа русского, через Лавру говорящего, искали одобрения от Лавры,
как единого культурного целого, центр которого — в Троицком Соборе, а
периферия далеко с избытком покрывает границы России.
Московская Духовная Академия, питомица Лавры, из лаврского
просветительного и ученого кружка Максима Грека вышедшая, и в своем
пятисотлетнем бытии, при всех своих скитаниях, неизменно блюдшая крепость
уз с Домом Живоначальной Троицы, не без глубокого смысла, после
четырехсотлетней своей истории, нашла себе наконец место успокоения в
монастыре и вот уже более ста лет пребывает здесь, с рукописными и книжными
своими сокровищами. Эта старейшая Высшая Школа России духовно была и должна
быть, конечно, отнюдь не самостоятельным учреждением, а лишь одною из
сторон в жизни Лавры. Кстати сказать, не без вдохновлений от Лавры и не без
ее организующей мощи, возникло и жило само Абрамцево, взрастившее новое
русское искусство и столь много значившее в экономическом строе современной
России: вспомним хотя бы Северную и Донецкую железные дороги. Однако
невозможно исчерпать все то, чем высказывала и высказывает себя культурная
зиждительность, исходящая от Лавры.
ЛАВРА НА СТРАЖЕ РОДИНЫ
Не редко в святой Лавре можно увидеть и тех, кто, исполняя заповедь
любви к Богу и ближним, с оружием в руках защищают Отечество. Во все
времена обитель преподобного Сергия окормляла русское воинство. Оно же
верно служило Отечеству, защищая свой народ, свои святыни от поругания
неверных. Русские воины перед каждым ответственным сражением спрашивали
благословения и напутствия у святых отцов, как то было перед Куликовской
битвой, назидались стойкостью и мужеством насельников Лавры, могущих в
трудное для России время лично встать на защиту Отечества и святой обители,
(16-месячная осада поляками монастыря в Смутное время). В святой обители
находили упокоение и напутствие в последнюю дорогу герои-воины души свои
положившие за ближних своих.
Лавра преподобного Сергия и поныне исполняет заветы своего
основателя. Вид подтянутых подростков в камуфляжной форме, прикладывающихся
к мощам преподобного Сергия стал привычен для постоянного посетителя Лавры.
Это курсанты Детского православного военно-патриотического клуба, носящего
славное имя святого монаха-воина Пересвета. Клуб был открыт в 1995 году по
благословению наместника Лавры архимандрита Феогноста (ныне епископ
Сергиево-Посадский). В данное время стены клуба объединяют более ста юношей
и девушек, которые через богослужение и изучение Закона Божия приобщаются к
самобытной русской культуре, усваивают православные нормы морали.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Лавра собою объединяет в жизненном единстве все стороны русской жизни.
Мы видим тут великолепный подбор икон всех веков. Невозможно представить
себе Лавру без школы иконописи и без иконописных мастерских.
Лавра — показательный музей архитектуры.
В Лавре сосредоточены превосходнейшие образцы шитья, а также
ювелирного искусства.
Однако не исчислить всех культурных возможностей, столь естественных
около Лавры. Лавра представляется живым музеем России, в котором кипит
изучение и творчество и где, в мирном сотрудничестве и благожелательном
соперничестве учреждений и лиц, совместно осуществляются те высокие
предназначения — дать целостную культуру, воссоздать целостный дух
античности, явить новую Элладу, которые ждут творческого подвига от
Русского народа.
Итак, в Троице-Сергиевой Лавре, как в фокусе, собраны лучшие
достижения русской культуры, и сама эта культура в своей первооснове, в
своей близости к духовным источникам, ее породившим, наверно, лучше всего
может изучаться именно здесь – "у Сергия на Маковце".
Список литературы.
1. Балдин В. И. Загорск. «Искуство» 1989 г.
2. Балдин В. И. Архитектура Троицкого собора. Москва 1956 г.
3. Энциклопедия. История России. Москва, «Аванта плюс» 1997 г.
4. Архиепископ Гомельский и Жлобинский Аристарх Православие в судьбах
Отечества. Троице-Сергиева Лавра и русская культура. 1989 г.
5. Лихачев Д. С. Культура России времени Андрея Рублева и Епифания
Премудрого. Москва. 1962 г.
6. Павел Флоренский Троице-Сергива Лавра и Россия
-----------------------
[1] Путешествие антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII
века, описанное его сыном, архидиаконом Павлом Алеппским. Перевод с
арабского.
[2] П. Флоренский, «Троице-Сергиева Лавра и Россия»
[3] Преподобный Никон
[4] Епифаний жил в Троицком монастыре с 1375 по 1406 г.; Пахомий — с 1440
по 1459 г., а затем в 1472—1473 гг.
[5] монастыря |
