Сикстинская капелла

История написания фресок Сикстинской капеллы.

Сикстинская капелла была основана папой Сикстом IV в 1473 г. Она отличалась

скучной архитектурой, с гладкими, скучными, голыми, без всякого членения

стенами и почти плоским потолком. Эта скучность архитектурной оболочки была

избрана сознательно, чтобы тем эффектней ее оттенить великолепием

живописной декорации. Сначала приступили к росписи стен; самые выдающиеся

живописцы позднего кватроченто, в том числе Сандро Боттичелли, Гирландайо и

Перуджино, исполнили 15 больших фресковых картин, обходящих в один ряд все

стены капеллы, и 28 портретов пап между окнами. Большинство из этих фресок

стоит на самом высоком уровне искусства кватроченто. Лучшая из них –

«Передача ключей апостолу Петру» - принадлежит кисти Пьетро Перуджино,

учителя Рафаэля. Фреска Перуджино отличается от других ясным построением

композиции, монументальным рисунком фигур и широкой обозримостью

пространства. Но рядом с потолком Микеланджело даже она кажется робким,

несвязным лепетом ребенка, жидким, плоским узором. Микеланджело задавил

этих милых рассказчиков кватроченто могучими, исполинскими героями своего

плафона, как позднее он сам разрушил весь эффект потолка еще более

громадной фреской «Страшного суда».

В 1508 г. Папа Юлий II поручил Микеланджело Буонаротти расписать

фресками плафон Сикстинской капеллы в Ватикане. В то время Сикстинская

капелла была украшена росписью, выполненной в начале 80-х годов XV в.

крупнейшими итальянскими мастерами. В соответствии с обычной практикой

стены капеллы были расчленены на 3 яруса. Нижний, цокольный, украшали

иллюзорно написанные драпировки, в среднем находились опоясывавшие всю

капеллу фрески на сюжеты из Ветхого и Нового Заветов, в верхнем,

прорезанном окнами, были помещены изображения пап. Огромный плафон капеллы

был покрыт декоративной росписью в виде рассеянных по небесному полю звезд.

По-видимому, первоначально предполагалось, что Микеланджело напишет

в люнетах капеллы изображения 12 апостолов, украсив орнаментами оставшиеся

свободные части. Художник не согласился с этим проектом, и тогда папа

предоставил ему свободу действий. Микеланджело расписал весь свод, общей

площадью свыше 600 м2. Архитектоническая структура росписи необычна. Развив

и обогатив реальную архитектуру свода, Микеланджело расчленил его

написанными подпружными арками и двумя продольными тягами, выделив в

средней части плафона 9 полей (4 больших и 5 малых). В них разместились

сцены на сюжеты Ветхого Завета от сотворения мира до истории Ноя. Еще 4

ветхозаветных сюжета – «Давид и Голиаф», «Юдифь и Олоферн», «Казнь Амана» и

«Медный змей! – изображены в угловых парусах капеллы. 12 сидящих на тронах

пророков и сивилл занимают простенки между окнами и центральные части

торцовых стен, а в распалубках окон и люнетах помещены изображения предков

Христа. Кроме того, фреска содержит еще множество декоративных фигур. Это

обрамляющие малые поля центральной части плафона, представленные в сильном

движении юноши, путти у тронов пророков и некоторые другие. Всего в

Сикстинском плафоне насчитывается 343 фигуры.

Чтобы расписывать потолок нужно было установить леса. Микеланджело

придумал конструкцию из балок, не касающихся стен, давно уже покрытых

фресками. Подобные леса стали с тех пор употреблять постоянно при

расписывании потолка и верхней части стен. Сооружение лесов было только

началом целого ряда трудностей. Микеланджело вызвал из Флоренции лучших

мастеров фресковой живописи и принялся вместе с ними за дело. Художник не

любил постороннего участия. Притом самолюбие этих людей, при

взыскательности Микеланджело и го горячем, нервном темпераменте, неминуемо

привело бы к ссорам. Однажды, придя в капеллу, они не нашли там художника;

он исчез, и невозможно было поймать его ни на лесах, ни дома. Так прошло

несколько дней. Уразумев, наконец, в чем дело, флорентинцы сами поспешили

«исчезнуть» и вернулись во Флоренцию. Таким оригинальным образом

Микеланджело освободил себя от всякой помощи. По удалении их он немедленно

уничтожил все начатое ими. Он успел присмотреться к технике приготовления и

наложения красок и заперся в капелле с одним лишь работником, мешающим для

него краску. Техника фресковой живописи заключалась в наложении красок на

сырой грунт. Гладкая стена покрывалась штукатуркой из смеси песка и

извести. Рисунок с картона переводили на этот грунт, пробивая дырочками

линии контура и проходя и тампоном, набитым тонким порошков угля. От

качества самой стены и штукатурки зависит количество воды в краске.

Картины, уже написанные Микеланджело на стене, вдруг начали исчезать,

бледнели. Он начинал снова, учась на своих ошибках. Наконец одна картина

была закончена и высохла благополучно, но спустя некоторое время на ней

выступило огромное сырое пятно и, быстро разрастаясь, стало «пожирать»

картину. Потеряв, наконец, надежду на успех, Микеланджело пошел к папе,

объявил ему, что он не может продолжать, и стал просить освободить его от

бесплодного труда. Но это не смутило Юлия II. Он приказал другому мастеру

осмотреть стену и помочь беде. Причина оказалась в том, что постройка была

сделана из римского травертина, обладавшего особыми качествами по отношению

к влиянию сырости, и с помощью мастера Микеланджело преодолел это

препятствие. Многих неприятностей и трудов мог бы избегнуть Микеланджело,

если бы его гордый, независимый нрав не создавал ему повсюду врагов вместо

друзей. Удалив мастера, он снова остался один, и так проводил он здесь

месяцы, дни, а иногда и ночи, не раздеваясь и ночуя на лесах, чтобы с

восходом солнца приняться за работу. Уходя, он строго запрещал пускать кого-

нибудь в капеллу. Рассказывают, что однажды художник заподозрил чьи-то

посещения. Он тайно спрятался в капелле и подстерег непрошенного гостя.

Хотя это был сам Юлий II, подкупивший его слугу, Микеланджело стал бросать

в него из своей засады доски и все, что попадало под руку, и выгнал

взбешенного папу. Нетерпеливый папа не только тайно являлся в капеллу. Он

приходил как владыка Рима и нередко, не стесняясь своего высокого сана,

поднимал длинные одежды и взбирался по деревянным стропилам наверх,

пользуясь милостиво протянутой рукой Микеланджело. Юлий откровенно

восхищался работой и торопил с окончанием. На вопрос, когда же он закончит

плафон, художник отвечал: «Когда окончу и буду доволен работой». Папа

разозлился и пригрозил, что если он не уберет леса ко дню Всех Святых, то

он сбросит Микеланджело на землю вместе с ними. Микеланджело знал, что папа

способен исполнить угрозу, и к назначенному дню леса были убраны. Еще пыль

не успела улечься, как уже Юлий II служил мессу в этой капелле, и

изумленные невиданным искусством римляне, стекаясь толпою, восторженно

любовались чудным плафоном. Второпях Микеланджело не успел пройти фон

золотом, как это было принято в то время. Юлий II настаивал на золоте, не

стесняясь того, что вновь потребуется возведение лесов. Плафон выглядит

слишком бедно, говорил папа. Художник отвечал, что так и должно быть, не

нужно золота, так как апостолы были бедны и не имели золота и богатых

одежд. На этот раз победа осталась за ним.

Микеланджело предполагал расчленить потолок плоской, орнаментальной

декорацией : чередованием кругов в квадратных рамах и квадратов,

поставленных на угол, тогда как паруса должны были заполняться апостолами

на тронах; мощные спинки тронов создавали переход к потолку. Но этот

проект, одобренный папой, не удовлетворил самого мастера. На смену этому

проекту пришел другой, а затем тот план, который в конечном итоге был

осуществлен: гладкий фон стены, сплошные ряды звеньев, только прямые линии.

Вместо плоского расчленения потолка Микеланджело дает пластическую,

фигурную декорацию: воображаемая архитектура отодвигает в глубину, заменяя

реальные стены. Так зарождается совершенно новое понимание архитектурного

пространства – как живого, двигающегося, динамичного. Основной стержень

художественной реформы Микеланджело заключалась в том, что весь потолок, со

всеми сводами и люнетами, он берет как нечто целое, как воображаемый

героический мир, стелющийся над головами зрителей. Он одновременно и

утверждает реальную архитектуру, и дает ее рельефное истолкование, и

расширяет ее, и ограничивает.

Гладкие ровные стены и гладкий потолок длинного, сравнительно узкого зала,

казалось, не могли дать материала для творческой фантазии. Казалось бы,

никакого отдыха для глаз, никаких архитектурных украшений, ни малейшего

разнообразия, кроме полукруглых сводов над окнами вдоль стен, уходящих к

потолку и образующих треугольники на стенах. Плоский потолок капеллы

Микеланджело разделил на несколько частей элементами иллюзионистической

архитектуры. В средней части он изобразил 9 сцен библейской истории

сотворения мира и жизни первых людей, по бокам пророков и прорицательниц –

сивилл, предков Христа и т.д. Художник окружил картины изображениями

апостолов и языческих пророчиц – сивилл, отделив эти изображения прекрасно

написанным карнизом и украшениями. Прелестные нагие фигуры детей, по две

вместе, в самых различных позах, поддерживают этот карниз. Так же естествен

переход от фигур апостолов к изображениям из Нового Завета на стенах, в

люнетах и в треугольниках. Внешней гармонии всей живописи отвечает т

внутреннее содержание. В целом плафон представляет не только написанные

рядом картины из Ветхого и Нового Завета, как это делали все до

Микеланджело, как это было на стенах той же капеллы до него, но глубоко

продуманный, исторически верный переход от приданий Библии и указаний

пророков к всеобщему ожиданию Спасителя. Это ожидание выражается в целом

ряде трогательных сцен, в отдельных лицах и целых группах, в грустных

чертах тех, кто не надеется дожить до искупления, в оживленных чертах отцов

и матерей, которые радуются за своих детей и, склоняясь над ними,

нашептывают им слова молитвы или подымают их и протягивают вперед, как бы

указывая на что-то виднеющееся вдали. Пророки со священными книгами в

руках и сивиллы с их таинственными письменами предвещают рождение

Спасителя. В эти 12 фигур, 6 мужских и 6 женских, художник вложил

изумительное богатство красоты и характера. Красота и величие фигур вполне

отвечают их приобщенности к божественному, но в то же время они просты и

естественны. При распределении фигур Микеланджело не стремится к единству

перспективы. Напротив. Именно разнообразие пропорций создает необычную

красоту и неисчерпаемое богатство росписи: рядом с огромными пророками и

сивиллами – маленькие путти, а дальше опять новые пропорции – в люнетах, в

фигурах юношей, в действующих лицах «историй».

Микеланджело начал свою роспись со стены, противоположной алтарю и

«Страшному суду», т.е. с картины «Осмеяние Ноя», закончил же «Первым днем

творения». Мастер начал свою работу как бы с конца. Присматриваясь к

пропорциям фигур на потолке, не трудно заметить, что они все возрастают в

размере. История «Потопа» и 2 сопровождающие ее картины написаны мелко, как

бы для рассмотрения вблизи. Очевидно Микеланджело, рассматривая картины

снизу, нашел размеры фигур недостаточными. Увидев, что многофигурные

композиции дают слишком мелкие фигуры, он коренным образом изменил

трактовку. Начиная с «Грехопадения» он стал их делать больше – для

рассмотрения издалека. Но в композиции потолка замечается еще один шов,

непосредственно после середины. Совершенно неожиданно обнаруживается новое

увеличение размеров. Все большей становится массивность, тяжесть фигур.

Пророки и юноши вырастают одновременно с фигурами картин, вплоть до

огромного Ионы, который своим могучим движением разрывает архитектурные

рамки композиции. Одновременно усиливается свет, изменяется характер

колорита. Ранние истории пестры, небо в них голубое, луга зеленые, краски

исключительно светлые и тени легкие. В более поздних все становится

тусклее, небо серое, одежды бесцветные, и тени приобретают больше значения.

«Сотворение мира» показано как грандиозное явление, как движение

титанической силы, мощь творческого созидания. Если мастера кватроченто

иллюстрировали на стенах капеллы различные эпизоды церковного придания, то

Микеланджело хотел представить на потолке судьбы человечества до

искупления. Его интересовали не внешние события и действия, а то

внутреннее духовное напряжение, которое в фигурах пророков поднимается до

грандиозного ветхозаветного пафоса.

В период написания фресок Микеланджело проходит 3 этапа своего

развития. Конец первого знаменуется изображением «Потопа», т.е. первой

большой драматической композиции в творчестве Микеланджело. В отличие от

кватроченто, он присваивает себе право рассказывать с помощью одних только

нагих фигур. Детали сведены к минимуму. Построек, костюмов, утвари, всего

великолепия, которыми изобилуют фрески Гоццоли, Гирландайо, нет и следа.

Пейзажа почти нет. В «Потопе» Микеланджело действует не отдельными

фигурами, а целыми группами, комплексами фигур. В 4 главные группы

объединены могучие представители этой героической породы людей. Два

совершенно неведомых раньше приема применяет Микеланджело. Один из них –

развертывание композиции по диагонали: группа переднего плана двигается по

диагонали холма, на втором плане ей соответствует диагональ трех других

групп. Другой прием – движение из глубины картины, причем фигуры скрыты

наполовину горой, и воображение невольно увеличивает их число. Оба приема

предвещают композицию барокко, тогда как искусству Ренессанса они не

знакомы. Ренессанс знает симметричное построение группы и то движение,

которое развертывается параллельно плоскости картины.

Кроме пророков и сивилл, кроме целого ряда сцен из Нового Завета, где

фигурируют старцы, юноши и женщины, Микеланджело наполнил плафон почти

неисчислимым множеством фигур детей. Не играя никакой роли, эти фигуры

служат лишь украшением, заполняя всевозможные промежутки между картинами.

9 библейских сцен в центре.

«Сотворение Солнца, Луны и растений». Бог летит, словно среди раскатов

грома, на мгновение останавливается…напряжение – Солнце и Луна созданы. Мы

видим его в ракурсе, видим его взор, обе руки его творят одновременно, но в

правой – больше силы и выразительности. Бог здесь изображен дважды. Второй

раз он виден со спины, как вихрь, улетающий в глубину: довольно мгновения

руки – и мир растений создан. Повторение одной и той же фигуры не означает

возвращение к примитивным приемам рассказа, это желание динамики движения.

В каждом мускуле Создателя, как и в целом, столько необъятной силы и мощи,

что светила и миры кажутся только искрами, вылетающими из этого

титанического существа.

«Сотворение Адама». Совсем другой является фигура Бога-Творца, когда он

создает человека. Нагому, распростертому на вершине горы прекрасному

созданию, недостает еще дыхания жизни. Но вот, несомый облаками, спускается

с небесных высот создатель. В бешеном вихре, как болид, как сила, собранная

плащом, в окружении ангелов подлетает Бог к неподвижному Адаму. Лик его

прекрасен и благодушен, движение легко и свободно; все части Его тела

находятся в полном покое, так опускается плавно орел на распростертых

крыльях. Их вытянутые пальцы почти соприкасаются, и, подобно электрической

искре, дух жизни проникает в тело Адама. В Адаме неслыханное соединение

таящей силы с полным бессилием. Он еще не в силах встать, повернуть голову.

И в то же время – какая мощь! Необыкновенно выразителен контраст двух

контуров : кривого – по вытянутой ноге и вдоль торса и прямого – плеч.

Безжизненность на глазах превращается в энергию. Первый человек

пробуждается.

«Сотворение Евы». Бог-отец впервые выступает на сцену; он огромен и должен

согнуться в тесной раме. Он не хватает Еву за локоть, не тащит ее к себе,

как любили изображать ранние мастера. Спокойным жестом он только говорит ей

: встань. У Евы удивление, радость жизни переходят в благодарное

поклонение. Здесь торжествует чувственная красота в духе Высокого римского

Ренессанса: формы массивные, тяжелые.

«Грехопадение». Райский пейзаж показан волнистой линией почвы и стволом

дерева – настоящий пейзаж скульптора. Запоминается отодвинутая к самому

краю группа изгнанных и поразительная линия, которая ведет к ним от лежащей

Евы через руку искусителя и меч ангела. Чего стоит это зловещее зияние

пустоты между деревом и изгнанным Адамом.

«Отделение света от тьмы» изображает уже не человеческие фигуры, а стихии

природы, элементарные силы энергии. В вихре Бог как бы сам себя выделяет из

хаоса вселенной, из тьмы в свет.

Далее следует «Отделение земли от воды», «Опьянение Ноя», «Жертвоприношение

Ноя», «Всемирный поток».

Пророки и сивиллы.

Своей предельной глубины Микеланджело достигает в отдельных фигурах

пророков и сивилл. Раньше изображения пророков отличались только именами и

атрибутами. Микеланджело характеризует их по возрастам, по свойствам

пророческого дара, воплощая то само вдохновение, то безмолвное размышление,

то экстаз прорицания. Микеланджело начинает со спокойных фигур. Глубокой

тайной окружены прекрасные фигуры сивилл.

Эритрейская сивилла полна благородной и спокойной торжественности. Сивилла

сидит в профиль, готовая перелистать книгу, в то время как путто зажигает

лампу. Здесь только подготовка к действию. На той же стороне немного дальше

– Персидская сивилла. Старуха сидит боком, придвигая книгу к глазам и

поворачивая ее на свет, как близорукая. Она словно пожирает текст книги –

источник ее вдохновения. Исайя слушает, Иезекииль вопрошает. Глаза

Дельфийской сивиллы раскрыты в испуге. Но вот темп усиливается, пассивная

подготовка сменилась активной деятельностью.

Прекрасная фигура юноши, исполненная божественного огня и внимания –

пророк Исайя. Голос Всевышнего внезапно оторвал его от земли, от книги, в

которую он был погружен; теперь ангел, божий вестник, нашептывает ему

небесные истины; перед ним как бы открывается иной мир, он видит

Предвечного, слышит Его слова, возвещающие судьбы народов; пророк обращает

к нему лицо свое и невольным движением притягивает к нему свою правую руку.

Юный Даниил держит на коленях раскрытую книгу. Он что-то прочел в ней, а

теперь, резко отвернувшись, быстро записывает на маленьком пульте. Резкий

свет падает на его лоб и грудь, плащ скомкан, волосы взъерошены, это

горящий творческим огнем мыслитель. К концу потолка движение становится еще

напряженней. Как контрасты друг другу противопоставлены Ливийская сивилла и

Иеремия. Сивилла вся построена на внешнем движении. Она изогнулась в

необычайно резком повороте, так что мы одновременно видим и ее лицо, и ее

спину. Эта внешняя напряженность позы еще более подчеркнута фантастикой

туалета: сочетание сложных тяжелых складок, закрывающих тело, и полного

обнажения. Даже путти изумлены и шепчутся, указывая на африканскую

пророчицу.

Никогда до сих пор ни один художник не изображал с такой силой глубокую

думу, как это сделал Микеланджело в лице пророка Иеремии. Он потрясает

именно своей простотой, как могучая темная глыба, застывая в трагическом

отчаянии. Вся его величавая фигура дышит безнадежной печалью. Ни жеста, ни

слезы, ни рыдания – левая рука бессильно повисла, правая закрыла рот

печатью молчания. Он скорбит о судьбах своего народа. Тяжелые думы согнули

фигуру преклонного пророка. Локоть его руки опирается на сиденье, а кисть

ее, поддерживая опущенную голову, теряется в густой бороде, около рта. Даже

складки одежды, кажется говорят о затаенной печали, которые не в силах,

однако нарушить гармонический строй его души и крепкого тела. Только тени

скорбящих женщин в глубине – одно из самых красивых созданий Микеланджело –

дают выход великому горю. Наконец, как завершение цикла – Иона.

Единственный из пророков, который обходится без свитка или книги.

Микеланджело изображает его в могучем движении, для которого тесны преграды

трона и который служит последним, оглушительным аккордом для всего

фрескового цикла.

Обнаженные юноши.

Их назначение заключается в том, чтобы венчать колонны тронов и обрамлять

«истории», но эту свою декоративную роль они маскируют, обвивая бронзовые

медальоны фруктовыми гирляндами. Это прекрасные мускулистые юноши, глаз и

рука мастера отдыхали на них от напряженного пафоса «историй» и пророков. В

них нет ничего рабского, ничего низменного. И все-таки они пленники,

занятые подневольной работой и не смеющие сдвинуться со своих кубов. Они –

рабы духа, подобно своему гениальному создателю.

Идеологический смысл фресок, объединенных общим названием «Предки

Христа».

В процессе работы у мастера все больше проступал тон пессимизма,

подавленности, связанности. Это чувствуется в фигурах поздних пророков,

отчасти «рабов», но особенно об этом говорят изображения в распалубках и

люнетах, обычно объединяемые под названием «предков Христа». В отличие от

потолка тут изображены жанровые сцены, проникнутые не физической и волевой,

а эмоциональной энергией.

Какими же переживаниями, событиями, мыслями они навеяны?

Микеланджело не мог быть равнодушен к трагедии итальянской земли. Италия

испытывала тяготы испанской (на юге) и французской (миланское герцогство)

оккупации. Как раз на 1511-1512 гг. приходятся кровавые погромы в Брешии и

Прато, резня при вторжениях французских и швейцарских войск, проявления

свирепости, жадности; в итоге – разорение и голод. Люнеты внушены

пробуждением гражданских чувств, протестом против беззакония и насилия. Они

проникнуты человеколюбием, симпатией к простым людям, испытывающим горести

и тяготы. Прекрасная молодая женщина расчесывает длинные светлые волосы, и

тихая грусть заключена в ее позе, в лице. Мужчина застыл в оцепенении,

словно не может отделаться от кошмарного видения. Образы изгнанников:

женщина с ребенком приткнулись у стены; старик с посохом сгорблен под

тяжестью мешка, и ветер треплет его бороду; беременная женщина; мужчина в

позе величайшего отчаяния. По идее – это простые люди (предки Христовы),

принявшие на себя страдания мира. По существу же – это обвинительный акт

(хотя и приглушенный) против зла, в котором повинны и Медичи, и папа, и

французы, и испанцы. Так, создавая идеальную концепцию мира в духе

гуманизма, Микеланджело одновременно приоткрыл и темные стороны современной

ему действительности. В этом идеологический, общественный смысл

Сикстинского плафона.

В росписи Сикстинской капеллы Микеланджело приходит к чрезвычайно

важному открытию : стена и потолок приобретают силу движения, они перестают

быть непроницаемыми. Они выдвигаются вперед и отступают назад. И одним из

главных орудий этой династической стены делается декорация, которая может

«отодвигать» стену или «пробивать» ее. Другими словами, отныне декорация

живет перед стеной или позади стены. Именно это открытие Микеланджело

привело позднее к блестящим триумфам декоративного искусства барокко.

Страшный суд.

Была написана в 1535-1541 гг. Западная стена Сикстинской капеллы.

В композиции Микеланджело поместил свой автопортрет. Это своеобразный

апофеоз скульптора, переживающего мир телесно, «всей кожей» : в сцене

мученичества апостола Варфоломея, последний держит атрибут своей гибели –

содранную с него кожу, на которой вместо лица святого художник изобразил

свое лицо. Эта фреска трактована как грандиозная космическая катастрофа.

Обнаженные фигуры ангелов, святых, грешников увлекает неумолимый поток

стихийного движения, которому они не могут противостоять. В центре

композиции – Христос, наделенный титанической мощью. С гневом вершит он суд

над человеком.

Заключение

Микеланджело в стихах описал последствия своего труда:

«От напряженья вылез зоб на шее,

Моей, как у ломбардских кошек от воды,

А может быть, не только у ломбардских.

Живот подполз вплотную к подбородку,

Задралась к небу борода. Затылок

Прилип к спине, а на лицо от кисти

За каплей капля краска сверху льется

И в пеструю его палитру превращают.

В живот воткнулись бедра, зад свисает

Между ногами, глаз шагов не видит.

Натянута вся спереди, а сзади

Собралась в складки кожа. От сгибания

Я в лук кривой сирийский обратился

Мутится, судит криво

Рассудок мой. Еще бы! Можно ль верно

Попасть по цели из ружья кривого?...»

Три с половиной столетия щадило время плафон Микеланджело. Только

дым от курений несколько затемнил его. Теперь образовались в потолке

трещины, проникла сырость, и в этой стихийной порче нельзя ничего

противопоставить. Зато рука человека никогда не касалась этой живописи –

высота плафона сохраняла ее неприкосновенность.

Список используемой литературы :

1) «Библиотека Флорентия Павленкова. Библиографическая серия».

Челябинск. «Урал LTD». 1998 г.

2) «История искусств». А.А. Воротников, О.Д. Горшковоз, О.А. Еркина

Минск. «Литература». 1997 г.

3) «Итальянский ренессанс XIII – XVI вв». Б.Р. Виппер

Москва. «Искусство». 1977 г.

4) «История зарубежного искусства». М.Т. Кузьмина, Н.Л. Мальцева

Москва. «Изобразительное искусство». 1980 г.

5) «История искусства зарубежных стран. Средние века. Возрождение» Ц.Г.

Нессельштраус. Москва. «Изобразительное искусство». 1982 г.

6) «Рассказы о художниках» . И.Долгополов. Москва. «Изобразительное

искусство». 1982 г.

Введение

Слова и описания не в силах даже отдаленно выразить красоту и

величие произведений, подобных живописи плафона Сикстинской капеллы.

Искусство Микеланджело подобно красноречию оратора, но его слова – линии,

его фразы – формы фигур. В эти линии и формы он вкладывает мощное

содержание. Живопись Сикстинской капеллы стала началом, исходной точкой в

новом направлении искусства.

Какие идеи и настроения отражает роспись Сикстинской капеллы? Какое

содержание вложено в эти ветхозаветные «истории» и образы христианской

мифологии? Микеланджело воплотил здесь идеалы ренессанского гуманизма,

стремился показать благородство, красоту, достоинство человека, воспеть

гимн творческой силе, стремлению к мысли, к действию, к

совершенствованию. Каждый образ в этом смысле не оставляет сомнений, но

какова тогда концепция целого? Микеланджело дал свое истолкование основ

мировоззрения – не в библейско-историческом или мифологическом только

аспекте, но и в современном ему философском, гуманистическом. Он

показывает, на чем держится мир. Отсюда этот пафос созидающей, творческой

силы, отнюдь не мистической, не отвлеченной: подобно тому, как сам мастер

оживляет мраморную глыбу, высекая из нее фигуру человека, так Бог-Отец

вдохнул жизнь в Адама своим прикосновением. Отсюда этот гимн творческой

мысли, пытливости, вдохновению, даже сомнениям и исканиям человека,

признание красоты действия, движения, физической силы.