Русский модерн
Содержание.
Абрамцево и Талашкино 4
Эпоха модерна 5
Орнамент модерна 5
Неорусский стиль 6
Архитектура модерна. 7
Готика и модерн 8
Происхождение стиля модерн 11
Модерн в декоративно-прикладном искусстве. 11
Мебель 12
Стекло и фарфор 12
Ювелирное дело 13
Дамские платья 13
Плакаты и афиши 14
Выставки в Москве и Петербурге 14
Станковые искусства в стилистике модерна 16
Заключение 19
Список литературы 20
Для меня модерн – это прежде всего фантастически красивые особняки Шехтеля
в Москве, огромные хрустальные люстры, но не правильно круглые, а овальные,
с капризным наклоном, настольные лампы с утолщенной, покрытой ярким
линейным орнаментом ножкой… Словом, для меня это скорее предметы
декоративно-прикладного искусства, сделанные в эстетике модерна, а не
станковые виды искусства. Но такова уж многообразность нового стиля, что,
увидев некоторые изделия, хочется приходить и видеть их снова и снова, а
другие не то чтобы раздражают (в этом я не согласна с выборочными мнениями
современников стиля модерн, но ведь мне и не доводилось жить в тех
условиях, когда от вещей нового стиля просто невозможно скрыться), а просто
рассматривается как интересный экспонат в музее, но специально на него
смотреть не придешь больше двух раз. Например, в Абрамцево меня поразила
скорее сама усадьба с ее природой, церковью и деревянными домиками нежели
резная деревянная мебель или врубелевская майолика. В то же время особняки
Шехтеля очаровали, и остается только сожалеть, что их интерьеры доступны
для обозрения «человеком с улицы» только в качестве альбомных иллюстраций.
Модерн, стиль модерн, «новый стиль» - так чаще всего именовали в
России современники весьма заметное направление в пространственных
искусствах 1890-1900-х годов, обнаруживавшее видимое сходство с
общеевропейскими исканиями этой эпохи в различных странах называвшееся по-
разному: Art Nouveau, Jugenstil, Modern style и т.д., противопоставлявшее
свою принципиальную новизну приевшейся за полстолетия эклектической
утилизации наследия всех веков и народов. Не менее принципиальна для
модерна была и его претензия быть именно стилем, его стремление воплотить
дух современной эпохи полно и цельно, во всеобъемлющих и только ей
принадлежащих художественных формах, как это было свойственно великим
стилям прошлого. Но те стили возникали в развитии культуры органически и
осознавались как целостные художественные системы лишь впоследствии, уже
ретроспективно. Модерн же именно начинался с желания быть стилем, выдвигал
и отстаивал принципиальные стилевые программы. Забегая вперед можно
сказать, что следовало бы говорить не о каком-то одном направлении, а о
ряде устойчивых типологических признаков, объединявших произведения
художников, подчас несхожих общественных устремлений и творческой
индивидуальности.
Можно без особого труда составить перечень тех русских мастеров,
творчество которых прежде всего определяло разные стороны и грани русского
модерна. В изобразительном искусстве это В.М. Васнецова, М. А. Врубель,
М.В. Нестеров, А. Я. Головин, В. Э. Борисов-Мусатов, А.С. Голубкина, Е.Д.
Поленова, С.В. Малютин, И. Я. Билибин, М.В. Якунчикова, ведущие деятели
«Мира искусства»: К. А. Сомов, Л. С. Бакст, М. В. Добужинский, А.Н. Бенуа.
Называя мастеров модерна в архитектуре и декоративно-прикладном искусстве,
понадобится повторить имена В.М. Васнецова, М. А. Врубеля, С.В.
Малютина, дабавив к ним Ф. О. Шехтеля, Л.Н. Кекушева, Ф.И. Лидваля, Н. В.
Васильева, Н. Я. Давыдову, Н. П. Ламанову
Однако было бы гораздо проще перечислить всех художников, так или иначе
связанных с модерном, отдавших ему дань в тот или иной период своего
творчества. В таком случае список бы значительно увеличился. Явные признаки
«нового стиля» можно обнаружить, например, в некоторых произведениях В.А.
Серова и К.А Коровина, В.В. Кандинского, Н. К. Рериха, И.И. Левитана и
К.С. Петрова- Водкина. К тому же надо отметить, что противоречивая
эстетическая природа модерна была такова, что творчество лишь
второстепенных живописцев, скульпторов, графиков могла целиком
соответствовать идейным и стилевым нормам этого движения. Любой
действительно крупный мастер, формируя «новый стиль», способствуя его
развитию в то же время выходил за его пределы, устанавливая более
многообразные и глубокие связи между своим искусством и реальной
действительностью.
Назовем некоторые события русской художественной жизни, формировавшие
творческую программу и те общественные вкусы, которые способствовали его
развитию.
Абрамцево и Талашкино
Начать надо с Амбрамцевского кружка. Это было артистическое
содружество, сложившееся в середину 1870-х годов вокруг С. И. Мамонтова,
промышленника, известного мецената, художественно одаренного человека.
Поэтому часто кружок называют мамонтовским. На протяжении четверти века
подмосковное имение Мамонтова «Абрамцево» оказалось крупным очагом русской
культуры, местом, куда иногда на целое лето, иногда на более короткий срок
приезжали художники – от уже известных до совсем молодых. Среди посетителей
были Репин, Поленов, Васнецов, Серов, Врубель, Поленова. Здесь много
рисовали, усердно занимались живописью, открывая красоту среднерусской
природы и обаяние душевно близких людей ставили домашние спектакли,
осуществляли интересные архитектурные замыслы, работали в специально
устроенных кустарных мастерских.
Художественная жизнь Абрамцева – это, с определенной точки зрения,
история формирования «неорусского стиля», который оказался существенной
гранью модерна в России.
Амбрамцевский кружок никогда не имел ни своего устава, ни какой-либо
заранее сформулированной программы. Красота пользы и польза красоты –
такими двумя взаимосвязанными понятиями можно было бы условно определить ту
«домашнюю» эстетику, которая складывалась в духовной атмосфере усадьбы.
Своим желанием отстаивать жизненную связь между красотой и пользой
мамонтовский кружок разделял распространенные убеждения эпохи. Об тогда
говорили и писали чаще всего как раз в той художественной среде, где
складывались принципы модерна. Своеобразие творческой ориентации
мамонтовского кружка заключалось в том, что соединение пользы и красоты
представлялось членам содружества не только серьезным общественным долгом
художественной интеллигенции, но и живой поэтической традицией,
органическим свойством крестьянского искусства, воплощающим в себе важные
черты народного идеала.
Следуя своим общественным идеям и творческим интересам, члены
Абрамцевского кружка организовали две мастерские: столярно-резчицкую (1885)
и керамическую(1890). И в том, и в другом случае дело касалось попыток
возродить художественные кустарные промыслы, имея перед глазами собранные в
деревнях изделия народного искусства. Участники мамонтовской колонии не
смотрели на эти изделия крестьянского труда как на «образцы», подлежащие
копированию. Намерения были вернуть декоративно-прикладному искусству его
поэтическую сущность и, вместе с нею, его основную жизненную функцию –
украшать повседневный быт человека. Художники, чьи стилевые искания шли в
этом направлении по-разному осмысливали поэтику и стилистику народного
творчества, и, скажем, керамика, созданная Врубелем в абрамцевской
мастерской, откликалась на совершенно иные стороны фольклорной
художественной традиции, чем резные двери, полки буфеты, исполнявшиеся Е.
Поленовой и ее коллегами по столярной мастерской. Более того, здесь можно
говорить о различных модификациях «неорусского стиля» - от творческого
воссоздания традиционной изобразительной лексики и орнаментальных форм
предметов крестьянского быта до их серьезной трансформации в новую
пластическую систему.
Вместе с Абрамцевым часто справедливо называют другой интересный очаг
русской культуры того времени– находящееся вблизи Смоленска село
Талашкино и его окрестности. Им владела меценат, художница и коллекционер
М.К.Тенишева. Среди работающих там художников были Рерих и Малютин.
Интерес талашкинских мастеров к возрождению крестьянских ремесел, к
воссозданию творческой фантазии народа был гораздо более сосредоточен на
стилевых задачах искусства и в этом смысле был более прагматичен. Об
абрамцевском «стиле» как о самостоятельном явлении русского искусства можно
говорить лишь условно – он постоянно развивался, обретал новые свойства и
качества. Талашкинский «стиль», напротив, являл собою обособленную и вполне
устойчивую «национально-романтическую» разновидность русского модерна.
Эпоха модерна
Характеризуя период, отмеченный в искусстве существованием «нового
стиля», теперешние исследователи называют его иногда «эпохой около 1900-
го». Введение в научный обиход такого многозначительно историко-культурного
понятия, как «эпоха», само по себе очень красноречиво. Оно констатирует
существенный факт: несмотря на свою недолговечность (основная эволюция
заняла собою десять-пятнадцать лет), модерн сумел не просто внедриться в
столичный и провинциальный быт, но и придать ему особую окраску.
Рассчитанные не на музейные залы, а на бытование в повседневной жизни,
произведения модерна – от архитектурных сооружений да ювелирных изделий,
афиш и поздравительных открыток – активно вторгались в окружающую человека
среду, не только отражая сложную духовную атмосферу времени, но и заметно
влияя на нее. Ярче всего модерн воплотился в произведениях, формирующих
реальную среду – в архитектуре, в декоративно-прикладном искусстве. И
орнамент здесь оказался наиболее демонстративным и характерным воплощением
новых тенденций.
Орнамент модерна
Новизна модерна сразу же оказалась несомненной. Он принес не только
свои излюбленные мотивы, которые вполне могли затеряться среди прежних, но
и небывалые ритмы, особую нервную подвижность, беспокоящую глаз и
привлекающую внимание.
По глазури фасадных облицовок потянулись, обегая окна, длинные стебли
водяных лилий с тяжелыми, не по силе извилистых стеблей, крупными цветками.
В решетках балконов и лестниц кованое железо вибрировало и струилось,
упругие волны пробегали по стержням, как бы лишившимся тяжести металла.
Даже переплеты окон ветвились, заполняя плоскость узорным плетением
древесных стволов и веток.
Живая, своевольная линия господствует в орнаменте модерна, получая в
своем упрямом беге невиданную свободу. Так строится и решетка ограды, и
контур витража из бледноокрашенных матовых стекол, и рисунок обоев, и рамка
книжной обложки, внутри которой даже шрифт получает те же качества
своеобразного узора – текучесть сплетающихся линий, капризные переломы и
изгибы, декоративную слитность строки, ритмичной, как линейный орнамент.
Впрочем, гибкостью линий не исчерпывается арсенал выразительных средств
этого орнамента. Он знает и заполнение плоскостей густой фактурной рябью
прорезной листвы каштана или дуба, и даже жесткие геометрические формы.
Однако и в геометрические мотивы модерн умеет привнести свойственные ему
черты беспокойного напряжения. Правильные окружности помещаются одна в
другую эксцентрично, сбивая привычную симметрию. Нарушается регулярность в
сетке треугольников или квадратов, они будто неравномерно, рывками
захватывают поверхность.
При всем многообразии произвольных орнаментальных форм модерн сохраняет
всюду это свое основное стилистическое качество: ритмическую экспрессию,
напряженность, эмоциональную насыщенность узора. Такой орнамент всегда
склонен к экспансии, он растекается, овладевая доступной ему поверхностью.
В отличие от классицистического он принципиально антитектоничен, то есть не
подчеркивает структурность, не разделяет, а напротив, сливает разнородные
части предмета – стена с его помощью плавно перетекает в потолок, горловина
и ножка вазы составляют неразделимое целое с ее туловом.
Подобным же образом «заползает» снаружи внутрь декоративного панно,
обычно плоскостного в искусств модерна, ищет с живописью цветовые и
ритмические связи и даже сходные мотивы в пейзажном фоне и в узоре
изображенных одежд. Он разрушает границу между полем стены и изображением,
объединяет, подчиняя своему строю и ритму живопись и архитектуру.
Орнамент модерна не удовлетворяется ролью декоративного заполнения
пауз. В беспокойной назойливости его ритмов, в упорстве, с каким он
навязывает зрителю свою изломанную капризно-нервную возбужденность, есть
претензия самому вести главную тему, быть прямым и полным выражением
меняющегося на рубеже веков ощущения мира. Многозначительный, он сам
переполнен символами – от прорастающего из почвы к небесам многоветвистого
Мирового Древа до Вечной Женственности, воплощаемой в томных масках с
текучими прядями длинных распущенных волос.
При всей определенности своих художественных тенденций искусство
модерна вовсе не было монолитным, лишенным внутренних противоречий. Поиски
шли во многих направлениях, имеющим поразительные различия. Безудержный
орнаментализм соседствовал с полным и принципиальным отказом от орнамента.
Рядом с орнаментами, воплощавшими духовную экспрессию времени в динамике
абстрактных линий, появлялись узоры из натуралистически точно
воспроизведенных растений, насекомых, животных.
В России в столярных и керамических мастерских крупные художники
вручную расписывали посуду и мебель лубочными ликами Ярилы – солнца,
узорчатыми хвостами сказочных птиц Сирина и Алконоста. В ковровых узорах
майоликовых архитектурных панно пышные цветочные мотивы старинной парчи
вплетались в своевольно-текучие ритмы нового орнамента.
Неорусский стиль
«Национально-романтическое» направление, как его обычно не совсем точно
называют, полнее всего выразившее себя в архитектуре и декоративно-
прикладном творчестве и в меньшей мере в живописи, скульптуре и графике,
имело свои довольно близкие аналогии в других национальных художественных
школах Европы, обративших тогда внимание на старые, главным образом
средневековые художественные традиции и пытавшихся с их помощью вновь
обрести общезначимые эстетические ценности.
Почти с самого же своего возникновения, приблизительно с середины 1880-
х годов «национально-романтический», или, как несколько позже его стали
именовать, «неорусский» стиль стал утверждать себя активными и
целенаправленными поисками в области поэтики и стилистики искусства,
поисками, обретшими логикой художественного процесса гораздо более
универсальный смысл, чем имела его сюжетно-содержательная структура. Именно
этим, вероятно, объясняется исключительная популярность крупнейшего
представителя этого направления в русском искусстве Виктора Васнецова.
Архитектура модерна.
Как уже говорилось, модерн ярко выразился в работах зодчих. Так, даже
спустя десятилетия хорошо видно, что модерн успел наложить заметную печать
на архитектурный облик многих городов России – помимо Москвы и Петербурга
и дачного строительства вокруг обеих столиц здесь можно назвать в качестве
примера южные курортные районы и города Поволжья, где не только строили
крупные архитекторы Москвы и Петербурга, но и начинали будущие столичные
зодчие, формировавшиеся по воздействием известных мастеров модерна.
Модерн и культурное самосознание человека той эпохи – за этой темой
кроются и проблемы искусства того времени, и способность «нового стиля»
воздействовать на предметную и духовную среду. Вот интересное свидетельство
Луи Арагона, относящееся к 1930 году, когда французский писатель посетил
Москву и гулял по старым московским улицам: «Я гулял по улицам Москвы, еще
сохранявшей следы гражданской войны впрочем, окончившейся уже десять лет
назад, и с огромным любопытством обнаруживал здания в стиле модерн, причем
их было гораздо больше чем в Париже… Путь мой, который я, всегда пешком,
проделывал по Арбату, проходил мимо множества зданий, которые могли
соперничать с постройками Парижа, Барселоны или Брюсселя. Их прихотливый
декор принадлежал исканиям тридцатилетней давности… На старой Никитской,
которая тогда уже называлась улицей Герцена, по-прежнему можно видеть
особняк Рябушинского, построенный Шехтелем в 1900 году, с его решетками,
балконами, с его идущим поверху мозаичным цветочным фризом, принадлежащим
Врубелю. Тому же зодчему принадлежит монументальное здание Ярославского
вокзала, в котором, как и в особняке Миндовских на углу Поварской улицы,
построенным архитектором Л. Кекушевым, очень ясно обнаруживаются русские
национальные истоки этого искусства. Чертами модерна отмечены и многие
другие, более скромные здания в районе Арбата, прежде всего доходные дома,
хотя это относится больше к их декору, чем собственно к архитектурным
решениям. Существовали свои связи между этим искусством, столь популярным в
России до 1914 года и соединившим в себе вдохновение Древней Руси времен
«Слова о полку Игореве» и интернациональное движение декоративного стиля
модерн, и в ту же эпоху расцветшим пышным цветом «русским стилем». Лишь
значительно позже мне удалось увидеть интерьеры зданий модерна, и я нашел
там удивительные камины, металлическое литье, лестничные перила, люстры,
перед которыми бледнели изделия западных мастеров».
Архитектором, наиболее полно воплотившим основные тенденции развития
русского модерна был Ф. Шехтель. Он подсознательно шел к модерну через
творчество театрального декоратора, оформителя народных празднеств,
создателя театрализованных архитектурных комплексов (что очень созвучно
самой природе модерна).
Готика и модерн
В одной из своих первых крупных работ – особняке З.Г. Морозовой на
Спиридоновке в Москве, Ф. Шехтель смело трансформирует композиционные и
декоративные приемы «готики».
В эпоху модерна в готике стали ценить не только причудливую
архитектурную декорацию, как в эпоху классицизма, не только романтичность
художественного образа, свободу и смелость пространственных построений, как
в эпоху эклектики, но и присущую ей внутреннюю органичность, под которой
стали понимать единство архитектурной формы и конструкции, единство
декоративных и функциональных элементов, и ту близость к органическому
миру, которая стала одним из краеугольных камней эстетики модерна.
Надо признать, что при всем отличии модерна от готики мышление
архитектурными формами, при которой объемы пластически соотносятся с
пространством, определяя внутренний динамизм художественного образа ради
иррациональности его содержания, дает известный повод для подобного
сопоставления.
Представление о торжестве духа, романтическая принадлежность образов
готики также во многом были близки мироощущению «нового стиля». Стилизации
на тему «готики», предваряющие наряду со стилизациями на «русские» темы
появление первых произведений «чистого» модерна в России. Вместе со
стремлением воссоздать пространственные впечатления от готики возрастает
тяготение к одухотворенным архитектурным образам, далеким от прозаической
повседневности, и к стилизации растительных органических «готических»
мотивов, воплощающих представление о единстве функции и декоративной формы.
Существенно, что для лучших произведений модерна, особенно раннего
периода, характерны поэтическая одухотворенность, большая эмоциональная
выразительность и в то же время – рационализм, лежащий в основе всего
образного решения в целом. Такое сочетание также напоминает о готике, тем
более, если учесть, какое значение и в эпоху средневековья придавалось
победе художника над материей в самом создании архитектурного образа. К
этому следует добавить свойственное «новому стилю» увлечение средневековыми
витражами, что в живописи приводит к «клазоунизму», наблюдающуюся при
декоративных решениях «наглядку» (если использовать выражение Александра
Иванова) на старинные шпалеры и гобелены, сказывающуюся в понимании цвета,
общих колористических решениях и тому подобное.
Но вернемся к особняку Морозовой. В нем еще нет явных примет
стилизации модерна, но уже присутствует тот момент гротеска, который
знаменовал зарождение новой стилистики. Постепенное «размывание» четкой
границы между архитектурой и скульптурой, между функцией и украшением,
реальной действительностью и фантазией уже во многом близко к эстетике
модерна.
Творчество Шехтеля охватывает все виды архитектурного строительства –
частные особняки, доходные дома, здания торговых фирм, вокзалы.
Типичным и наиболее совершенным образцом раннего модерна в России
является особняк Рябушинского в Москве. Автор утверждает в планировке
здания принцип свободной асимметрии. Каждый из фасадов особняка скомпонован
по-своему. Здание представляет собой сочетание пластично, скульптурно
трактованных объемов, образующих уступчатую композицию. Особняк облицован
светлым глазурированым кирпичом, что типично для здания в стиле модерн.
Многократно повторяясь в рисунке мозаичного фриза, в ажурных переплетах
оконных витражей, в узоре уличной ограды и балконных решеток, этот мотив
особенно богато разыгран в декоративном убранстве интерьера, достигая
своего апогея в причудливой форме мраморной лестницы, представляющую собой
взметнувшуюся и опадающую волну.
Оформление интерьеров – мебель и декоративное убранство также выполнены
по проектам Шехтеля.
Растущее тяготение модерна к лаконичности архитектурного языка вело к
тому, что в конце 1900-х годов многие русские зодчие отказались от
стилизованных декоративных элементов, столь свойственных раннему модерну, в
поисках чисто архитектурной выразительности.
Это относится и к Шехтелю. Такие его сооружения как Торговый дом
Московского купеческого общества в малом Черкасском переулке (1909) или
здание типографии «Утро России» (1907), можно назвать
предконструктивисткими. Застекленные поверхности огромных окон составляют
основной эффект фасада. Скругленные углы и пилястры, вытянутые в несколько
этажей, сообщают пластичность объему здания. О модерне здесь напоминают
несколько причудливое разнообразие ритма оконных переплетов, хрупкая
графическая профилировка горизонтальных тяг, разделяющих этажи, -
эстетизированная геометрия, заменившая собой культ зигзагообразной линии в
раннем модерне.
Особое направление в архитектуре XX века образует неорусский стиль,
который стремился выразить «дух» древнерусской архитектуры, свободно
варьируя и как бы глядя на нее сквозь призму стиля модерн. К нему
относятся, например, Марфо-Мариинская община сестер милосердия в Москве,
построенная Щусевым в 1908-1911 годах, где он синтезировал приметы псковско-
новгородского стиля, и Ярославский вокзал Шехтеля. Он представляет собой
компактную композицию из разновысоких объемов, создающую строго выверенный
рафинированный силуэт, сложный причудливый рисунок, а в завершение –
огромные «щипцовые» кровли, упругие дуги порталов, высокие балконы-крыльца,
островерхие шатровые шпили, маленькие слепые изразцовые вставки и
стилизованные панно. Композиция центрального портала в целом представляет
несколько гротескную стилизацию триумфальной арки.
Именно эти отступления от гармонического языка древнерусской
архитектуры в сторону гротескной гиперболизации, романтического
преображения характерных мотивов национального зодчества, присущее в целом
неорусскому направлению, объединяет его со стилем модерн.
В Петербурге модерн выражался в несколько иных формах, нежели в Москве.
И потому, что главным объектом строительства в Москве являлись частные
особняки, а в Петербурге – это в основном доходные дома, и из-за самого
классического стиля города, в котором даже здания в стиле модерн имели
«классический налет». К тому же петербургский модерн всегда в большей
степени, нежели московский тяготел к западноевропейскому, особенно
северному модерну.
Лидером жилищного строительства, да и всего петербургского модерна был
Ф.И.Лидваль.
Ожерелье зданий начала Каменно-островского проспекта окружает жемчужину
модерна – дом И.Б.Лидваль, матери Федора Ивановича Лидваля, мастера
северного модерна и, позднее, неоклассицизма. Им построены дома на Лесном
пр., на Малой и Большой Конюшенных, Малой Посадской и других улицах. Его
кредо – фактурная обработка, разнообразие, но равновесие и, главное,
компромиссное сочетание всех направлений модерна.
"Дом Лидваля", как его называют, является программным произведением
мастера. Первое, против чего боролся Лидваль, - это квартиры коечно-
каморочного типа и темные, антисанитарные дворы-колодцы эпохи эклектики,
так точно описанные Ф.М.Достоевским. Дом 1-3 по Каменноостровскому
проспекту имеет курдонер (курдонер - парадный двор дома, отделяется от
улицы оградой с воротами), образованный главным зданием и двумя боковыми
флигелями и еще небольшой фасад, обращенный на ул. М.Посадскую (с него в
1899 году и началось строительство комплекса, законченное в 1904 г.).
Характерная особенность - флигеля, выходящие на проспект, совершенно
разные: и по высоте (один трех-, другой четырехэтажный), по форме окон
(наибольшего разнообразия Лидваль достиг в доме Циммермана - там на одном
фасаде около 20 разных вариаций на тему окна). Главное же то, что несмотря
на разновеликость, весь комплекс смотрится цельно и уравновешенно. И в
декоре Лидваль сохраняет индивидуальность. В отличие от А.Ф Бубыря с его
суровым финским модерном и Н. В. Васильева с романтическими композициями,
Ф.И.Лидваль во всем соблюдает компромисс. Это гармоничное слияние модерна и
классики как раз и является "стилем Лидваля". Именно такую уравновешенность
прививал своим ученикам наставник Лидваля, Л.Н.Бенуа, из мастерской
которого вышли многие в будущем мастера модерна, хотя сам учитель и не
разделял взглядов "Нового искусства".
Не менее известные архитекторы, часто работавшие вместе - А.Ф.Бубырь и
Н.В.Васильев - в своем творчестве отдавали предпочтение северному модерну.
Бубырь, будучи наиболее последовательным сторонником финского
неоромантизма, предпочитал декорированной стене игру грубых, массивных
объемов и оформлял здания необработанным камнем.
Н.В.Васильев был более либерален и вносил в совместное творчество
элементы рационализма: гладкая (но не всегда прямолинейная в плане) стена,
остекление. Характерный пример сотрудничества Васильева и Бубыря - Торговые
ряды «Новый Пассаж" на Литейном проспекте (д. 57, 1912-1913 гг.). Это
здание сочетает в себе все: простенки из необработанного камня, огромные
окна и даже какой-то налет неоклассицистической монументальности в форме
портала и массивных дверей. Возвращаясь же к доходным домам, можно отметить
их многочисленность: на Стремянной улице (совместно), на ул. Петра Лаврова,
на Загородном проспекте, на набережной Фонтанки (А.Ф.Бубырь).
Быстро уловившие требования моды провинциальные архитекторы и
строители, не всегда обладавшие необходимым профессионализмом, стремились
использовать прежде всего максимум декоративных примет стиля модерн для
достижения наиболее эффектного впечатления. Подобные здания можно встретить
на Украине, в Одессе, в Баку, Тифлисе.
Разумеется, рассмотрены далеко не все архитекторы стиля модерн обеих
столиц, все вышесказанное – лишь поверхностный экскурс в архитектуру
русского модерна.
Происхождение стиля модерн
В русском модерне, особенно в зодчестве и в прикладных видах
творчества, можно различить несколько течений. Первое из них
непосредственно связано с творчеством Абрамцевского кружка, которое во
многом подготовило переход к стилевым принципам модерна, но само ими еще не
обладало. Второе направление во многом опиралось на приемы стилизации,
выработанные амбрамцевскими художниками. Но его важная особенность –
сочетание этих приемов с объемно-пространственными, живописно-пластическими
и линейно-графическими поисками общеевропейского Art Nouveau. Подчеркнутым
гипертрофированием национальных форм древнерусского зодчества и
произведений народного искусства авторы обращались и к историческому
наследию русских мастеров и к современному «духу эпохи».
В архитектуре в основном это течение оказалось ведущим и определяющим.
Но были и случаи, когда модерн в России выражал явное влияние
западноевропейских художественных школ.
Возникает проблема, касающаяся сущности стиля модерн, - проблема его
зарождения. Нередко истоки модерна в России связывают с идеями и
воздействием западноевропейских школ модерна (что, безусловно имело место),
но существует и другая точка зрения, по которой стилевые признаки будущего
«нового стиля» возникли в творчестве отдельных русских мастеров стихийно,
почти неосознанно, не следуя уже готовой эстетической концепции, а
наоборот, создавая на практике закономерности «нового стиля». Истина, как
это обычно и бывает, находится где-то посредине. Как и любая европейская
художественная школа, русская школа шла к модерну собственным (иногда
явным, иногда более скрытным) путем. Существует типологическое сходство
между отдельными художественными школами, что во многом способствовало
формированию тех межнациональных особенностей, которые впоследствии
позволили именовать модерн международным, «космополитическим» стилем. Но
формирование этих общностей модерна в каждой художественной школе опиралось
первоначально на собственный опыт национального искусства.
Модерн в декоративно-прикладном искусстве.
Широкая популяризация стиля модерн путем распространения реклам,
разнообразных плакатов, этикеток, вывесок, иллюстрированных и модных
журналов, а также массовое производство стекла, фарфора. Мебели, тканей,
дамских украшений способствовало тому, что за короткий срок он приобрел
небывалую популярность в самых широких слоях, «окрасив» собой повседневный
быт и создав иллюзию приобщения к искусству у многих никогда доселе над
этими вопросами не задумывавшихся людей.
Общепринятый «набор» декоративных мотивов и предметов прикладного
искусства в интерьерах русского модерна роднил между собой скромные
квартиры людей «среднего достатка» и жилые покои дворцов и богатых
особняков, создавая иллюзию демократичности этого стиля. От таких элементов
убранства, как мебель, драпировки, декоративные лампы, часы и барометры, до
общепринятого набора репродукций модных художников в «текучих» резных рамах
– на всем лежала неизгладимая печать стиля модерн, терпкий привкус ,в чем-
то роднивший между собой массовые ремесленные образцы и произведения
подлинного искусства.
Именно расчет на быт, повседневность – причина того, что сохранилось не
так уж много «музейных », законченных образцов этого стиля в декоративно-
прикладном искусстве. Ему была присуща новизна и смелость в использовании
разнообразных материалов и неожиданность их трактовки. Эксперименты со
стеклом, теряющим прозрачность и хрупкость, приобретающим видимую
тягучесть, вязкость, упругость, поиски выразительных сочетаний формы, линий
и цвета в фарфоре и керамике, широкое введение кованой меди, смальты,
майолики, эмали в отделку люстр и часов, мебели и каминов, посуды и женских
украшений, изощренные силуэты дамских нарядов, словно повторяющих текучие
контуры драпировок и их орнаментику, - все это придавало совершенно особый
характер интерьерам модерна. Стремление к «культуре деталей» от
монументальных витражей до тончайших изделий ювелирного искусства,
придавало стилевую цельность жизненной среде эпохи модерна, которую нельзя
спутать ни с какой другой.
Мебель
Стремление к стилевой цельности, к неразрывности архитектуры интерьера
и его наполнения привело к выбору такого вида встроенной мебели, которая
как бы вырастала из облицованных деревянными панелями стен, подчеркивая их
пластику и сообщая пространству ту цельность, которая была одной из примет
модерна. Не случайно образцы мебели проектировали не только архитекторами,
создававшими эскизы интерьеров, но и художниками, начиная с Поленовой и
Васнецова, Коровина и Головина и кончая Бенуа и Лансере, задававшими этой
сфере прикладного искусства тот высокий художественный строй, который
отличал выставочные экспозиционные образцы.
Более широко распространенными были изделия фабрики Ф. Мельцера, где
орнаментальные мотивы «чистого» модерна с их криволинейными очертаниями
трансформировались в рисунке спинок кресел, контуров стульев, столов,
диванов. По мере массового распространения, упрощенные типичные для модерна
формы мебели и надолго определили характер бытовых интерьеров дешевых
квартир, надолго пережив свою эпоху.
Стекло и фарфор
Столь же «живучими» оказались формы многих предметов прикладного
искусства, прежде всего стекла и фарфора. Здесь был в наибольшей степени
замаскирован разрыв между уникальным и массовым (который сознательно
стремилась сгладить эстетика модерна). Несмотря на качественное различие в
материале и способах изготовления изделия Императорских фарфорового и
стеклянного заводов (объединенных в 1890 году) сближало с продукцией
частных фирм стремление к лаконичной форме изделий м к выявлению
эстетических свойств материала. Огромные «тянутые» хрустальные вазы
Императорского завода с их сверкающими шлифованными поверхностями и
тончайшим ручным рисунком в стиле модерн оказывались внутренне родственными
тем массовым стеклянным вазам с косо срезанным горлышком, которые стали
непременной принадлежностью бытового интерьера в 1900-е годы и в
последующие десятилетия.
Также большую роль в разработке стилистики модерна сыграла фирма
Корнилова, фирма Кузнецова и мальцовские заводы в Гусь-Хрустальном и
Дьякове.
Синтетическая природа модерна сказывалась в фарфоровых и в особенности
в стеклянных изделиях не только в смелых экспериментах с материалом, но и в
широком заимствовании декоративных средств в других искусствах
использовались не только стилизованные мотивы, но и целые архитектурные
графические композиции.
Ювелирное дело
Стилистика модерна воздействовала и на отрасли, имеющие в России давние
художественные традиции. Это в особенности касалось ювелирного дела и
изделий из серебра, изготовление которых издавна было специальностью
отдельных частных фирм. В изделиях из серебра с усложненными растительными
узорами в стиле модерн и с криволинейными очертаниями самих предметов
обнаруживалась внутренняя близость и с ложнобарочными формами серебра
середины XIX века, близким к традициям бидермайера. Сложнейшее переплетение
стилевых традиций придавало особый оттенок русскому прикладному искусству
XX века, где общие для европейского искусства тенденции сочетались с
поисками «неорусского стиля».
Но было целое направление, претворявшее общие для европейского модерна
декоративные элементы, обретавшие в передаче русских мастеров едва заметный
оттенок «вторичности». Недостаток стилизации формы компенсировался
богатством драгоценных камней.
Умение достичь впечатления за счет художественной формы ювелирного
изделия, а не только за счет драгоценных материалов, отличало работы
русских мастеров фирмы К. Фаберже, приобретшей мировую известность уже в те
годы. Хотя отделения фирмы Фаберже работали и в Москве, и в Петербурге, и
за границей, ее изделия несли приметы скорее петербургского течения
модерна, с его постоянной оглядкой на классику и утонченными, чуть
суховатыми формами.
Московская ювелирная школа была более живописна и тяготела к прямым
ассоциациям с декоративными мотивами чистого модерна, почерпнутыми не
только в графике, но и в архитектуре, иногда мели почти прямые аналогии в
рисунке металлически узоров балконных решеток, лестничных перил.
Дамские платья
Вместе с тем в сфере дамских мод обнаружился явный разрыв между
«массовым» и «уникальным». Требования моды распространились не только на
силуэт платьев, но и на пластику фигуры, которой искусственно придавалась
форма буквы «S». Но общность силуэта не вела к демократизации моды. Образцы
модных туалетов стиля модерн, создаваемые русскими модельерами, прежде
всего Н. Ламановой, оставались уникальными произведениями искусства как по
изысканности отделки, так и по «неутилитарности» вечерних платьев и бальных
нарядов. В противовес им вырабатывался все более рациональный вид одежды,
где типичный для модерна силуэт был едва намечен и где плавная линия,
присущая «новому стилю», все более соответствовала естественным контурам
фигуры.
Необычайно чуткими к «стилю эпохи» в дамских модах оказались русские
художники, оставившие целую галерею женских портретов, где острый «привкус»
модерна сказывается не столько в художественной стилистике самих работ,
сколько в атмосфере отражаемой ими эпохи. Это чувство стиля было в огромной
степени свойственно, например, В. Серову, чуть заметно заострявшему
стилевые приметы времени в облике моделей и их предметном окружении. Яркой
иллюстрацией к вышесказанному является его портрет графини О. К. Орловой
(1911). Все здесь поставлено на грань парадокса, все обратимо в свою
противоположность. Эффектная вычурность позы, подчеркнутая игрой острых
угловатых линий силуэта, граничит с вызывающей крикливостью рекламной
картинки, аристократический «изыск» - с вульгарным «шиком». Нежилая
атмосфера интерьера, где редкие дорогие вещи словно выставлены напоказ,
обнаруживает в манерах Орловой ту же искусственную демонстративность,
словно и она в своих мехах, жемчужном ожерелье и гиперболически огромной
шляпе тоже «дорогая вещь» в уголке антикварного салона. Орлова – образец
модной дамы стиля модерн. В вызывающей откровенности картинного
позирования, которое не может продолжаться долго, - ощущение непостоянства
маскарадного спектакля, так свойственное эстетике модерна.
Плакаты и афиши
Необычайно быстро распространились плакаты, афиши, рекламы, в создании
которых в конце XIX века еще не было того опыта ,которым обладали
западноевропейские страны. Что и показала устроенная в Петербурге в 1897
году «Международная выставка афиш». Экспонированные на ней листы
зарубежных мастеров главенствовали не только по причине таланта их авторов,
но и потому, что в них ясно сказывалась уже сложившаяся традиция плакатного
мастерства.
Положение значительно меняется в самые последние годы XIX века и первые
годы нового столетия. Теснее всего с модерном оказывается связанной
театральная и выставочная афиши и афиша-приглашение (нечто среднее между
плакатом, театральной программкой и пригласительным билетом). В плакатной
продукции, как и в других видах искусства, стилевые особенности модерна
объединили работы разной изобразительной культуры. Например, стилизованный
женский образ, созданный чешским художником А. Мухой, оказался источником
многочисленных ремесленных повторений и у самого его создателя, и у его
подражателей, став модным признаком рекламы «нового стиля», став
пластическим «знаком» Музы модерна и его почитательницы. На другом полюсе –
произведения, созданные Соловьевым, Бакстом, Врубелем, Лансере и некоторыми
другими. Интересно, что их выставочные афиши не раз были увеличенными
обложками каталогов художественной выставки или слегка видоизмененными
журнальными заставками. В их графическом языке, возможно, от этого
несколько ослабевает «натиск» линейно-декоративного приема ,но взамен
плакатный образ в подобных листах приобретал внутреннюю сосредоточенность,
он не столько «зазывал», сколько тонко откликался на те явления искусства,
вывеской которых он служил. Это касалось и число шрифтовых афиш, где «новый
стиль» выявлял себя в особых начертаниях литер и орнаментальной вязи
слов.
Выставки в Москве и Петербурге
В конце 1902 года в Москве открылась большая экспозиция «архитектуры и
промышленности нового стиля». Весною следующего года в Петербурге открылась
выставка «Современное искусство». По замыслу организаторов она должна была
стать постоянным, действующим на коммерческой основе художественным
предприятием, принимающим заказы на оформление интерьеров и на исполнение
представленных на выставке образцов мебели и прикладного творчества.
Устроители и московской и петербургской выставок старались выявить
атмосферу «частного» человеческого жилья, причем в Москве много внимания
уделялось демонстрации домашней утвари и отдельных элементов комнатного
убранства; в Петербурге преобладало желание показать целостное декоративное
оформление интерьера.
На московской выставке выставлялись некоторые ведущие мастера западного
модерна, такие как Макинтош, Ольбрих, что говорит о том, что модерн в
России к этому времени уже вполне осознавал себя неотрывной частью
общеевропейского художественного движения, соотносил себя с ним и в поисках
аналогий, и в утверждении своего национального своеобразия.
Была видна связь между этой выставкой и московской художественной
традицией, восходящей к Абрамцеву. Экспонировались майоликовые изделия,
вышедшие из абрамцевской мастерской. Но в целом в экспозиции произведений
отечественных мастеров преобладали предметы домашнего обихода, в которых
элементы неорусского стиля сочетались с интернациональными формами
западноевропейского модерна. В этом смысле по своим стилистическим
свойствам они были близки к таким архитектурным сооружениям тех лет, как
Ярославский вокзал Ф. Шехтеля.
Петербургская выставка «Современное искусство» носила насколько иной
характер. Главным образом ориентировалась на художников, связанных с «Миром
искусств».
«Конкретно, -вспоминал один из организаторов «Современного искусства» С
Щербатов, - задуманный план сводился к следующему: создать центр, могущий
оказывать влияние на периферию и являющийся показательным примером, цент,
где сосредоточивалось бы творчество, то есть выявлялось бы в прикладном
искусстве, кровно связанном и с чистым искусством, долженствующим быть
представленным рядом коллективных выставок, чередующихся и весьма
разнообразного состава. Прикладное искусство не должно было быть
представленным только. Как обычно, рядом тех или других экспонатов, а
должно было выявить собой некий цельный замысел для устройства интерьеров
комнат, как некоего органического и гармонического целого, где, начиная с
обработки стен, мебели, кончая всеми деталями, проведен был бы принцип
единства, мной указанный как незыблемый закон».
Опять же по идее устроителей «Современное искусство» должна была
сплотить вокруг себя ведущие художественные силы. Среди приглашенных были
М. Врубель, В. Серов, К. Коровин, Г. Головин, А. Бенуа, К. Соловьев, Л.
Бакст, Е. Лансере, Н. Рерих, И. Грабарь(ему было поручено руководство
предприятием). Почти все они, занимаясь станковым искусством, обладали и
опытом работы в театре, книге, журнале, прикладном творчестве, решали
монументальные задачи в панно и витраже – то есть уже задумывались над
проблемою духовного и стилевого единства предметно-материальной среды.
Три выставочных интерьера – «столовая» Бенуа и Лансере, «будуар» Бакста
и, в меньшей мере, «чайная комната» К. Коровина являли единственную в своем
роде попытку использовать «мирискусническую» политику в конкретных
утилитарных целях – создать реальную обстановку «частного» жилья.
Изысканная графичность оконных и зеркальных переплетов, строгие линии
пилястр, сочетание мягких пастельных тонов – всему этому легко находилась
параллель в излюбленном стилизме живописи и рисунка «Мира искусств». И
вместе с явными историческими реминисценциями (вспоминалась и архитектура
Версаля и русское зодчество XVIII века) следы нового стиля можно было
видеть и в изгибающейся линии карниза, подчеркивающей живую пластику стены,
и в живописном характере скульптурных украшений каминов и капителей.
И эти интерьеры соседствовали на выставке с «Теремком», созданным по
эскизам А. Головина, в котором вместо тонких вариаций на общеевропейские
архитектурно-декоративные темы рубежа двух веков зритель встречался с
оформлением почти целиком основанным на интерпретации русских национальных
мотивов. Основой декоративного ансамбля этого помещения были многоцветные
изразцы. Они покрывали часть стен и потолка, сверху и снизу украшали собою
печь, они составляли то большое рельефное панно, то сложный растительный
орнамент. Цветные майоликовые вставки можно было видеть и на тесовых
перегородках, и на массивных резных деревянных колоннах. Головин
сознательно трансформировал, «театрализировал» русский изобразительный
фольклор сообразно стилевым искание своего времени.
Соседство «Теремка» с интерьерами Головина, Коровина, Бенуа и Лансере
демонстрировала те две различные грани русского модерна. Которые были
важной чертой его существования и развития.
Еще в планах организаторов «Современного искусства» было регулярно
представлять зрителя образцы станкового искусства и искусства
«художественной промышленности». Среди русских художников, чьи произведения
намеревались экспонировать были Бенуа, Рерих, Сомов, а из иностранцев –
Вюйер, Валлотон, Боннар, Дени. И хотя замысел был осуществелн лишь
частично, но зато и некотроми дополнениями: успели показать картины и
рисунки Сомова и Рериха, изделия знаменитого французского ювелира Р. Лалика
и обширную коллекцию японской цветной гравюры.
Станковые искусства в стилистике модерна
Какие же стороны русского модерна наиболее выявили себя в станковых
видах искусства? Здесь надо помнить, что одна из особенностей нового стиля
заключалась в том, что он определял относительность межвидовых границ в
искусстве и что многие художники, творившие в ту эпоху, сознательно
воспитывали в себе артистический универсализм.
Одним из ярчайших представителей подобного универсализма был М.
Врубель, который, видимо, лишь из-за болезни не смог принять участие в
выставке «Современное искусство».
Еще в абрамцевских мастерских изготовлялась деревянная мебель по его
эскизам. А изготовленные там же монументальные блюда и декоративные сосуды,
мерцающие глубокими тонами глазури, и не имеют уже прямых прообразов в
народном искусстве, и вместе с тем глубоко национальны. Это проявляется в
выборе сказочных декоративных мотивов – птицы Сирин, русалок и т.п.,
«населяющих» прикладные работы Врубеля, так и в отношении к форме предмета
с его подчеркнутой пластичностью, красочностью, обобщенностью. По своим
формальным качествам майолика Врубеля является скорее декоративной
скульптурой. Близкие к импрессионистической скульптуре, работы этого
мастера в то же время отличаются от нее большей динамичностью,
разнообразием впечатлений, достигаемых за счет цвета и формы, света и
восприятия в движении.
В живописи Врубель так изощрил и натренировал свой глаз, что различал
(грани( не только в строении человеческого тела или головы, где конструкция
достаточно ясна и постоянна, но и в таких поверхностях, где она почти
неуловима, например, в скомканной ткани, цветочном лепестке, пелене снега.
Он учился чеканить, огранивать, как ювелир, эти зыбкие поверхности,
прощупывал форму вплоть до малейших её изгибов. Безусловно, это видно во
многих картинах, но меня больше всего поразил «Демон сидящий» (1890 года).
Врубель выполнял декоративные панно, иллюстрировал Лермонтова, много
работал в театре, создал много портретов, в том числе и своей жены – певицы
Н. И. Забелы.
Еще одни художник, чье творчество тесно связано с женским образом. Это
Борисов-Мусатов, выгодно возвышающийся над обозначившейся к началу XX века
односторонностью петербургского графического и московского –
преимущественно живописного направлений. Его лучшие картины, такие как
«Водоем» (1902), «Призраки» (1903), «Изумрудное ожерелье» (1903-1904),
«Реквием» (1905), трудно безоговорочно причислить к модерну, если понимать
под последним искусство с твердой преднамеренностью определенных стилевых
установок. В своих произведениях художник шел не от «стиля», а от
«настроения», от желания воплотить гармонию и красоту природы и возвышенной
женской души.
Как и Врубелю, Борисову-Мусатову были совершенно чужды рациональные
способы освоения нового стиля. И все же в картинах Борисова-Мусатова, в
эскизах его панно явно сказывается декоративная стилистика модерна,
композиционные принципы и цветовая гамма его полотен часто вызывают в
памяти старые гобелены – довольно распространенный источник стилизационных
исканий рубежа веков. Причина тому – сама эклектическая природа модерна,
его способность выявлять себя в искусстве как раз в тех случаях, когда
художник сосредоточенно ищет средства, чтобы передать в картине особую
духовную атмосферу и таинственный смысл бытия.
Известно, что выпускаемый журнал «Мир искусств» приобщал своих
художественных сотрудников модерна к журнальной и книжной графике. Но на
эту работу можно поглядеть и с другой точки зрения, рассматривая влияние
пластического языка графики на стилевые особенности творчества
мирискусников. А надо заметить, что в искусстве собственно изобразительном
стилистика модерна яснее всего обнаруживает себя в графике. Графичность,
культ «чистой линии» - характерная особенность модерна, и это не случайно.
Язык линии – более условный, чем язык света и светотени. В природе нет
линий как таковых; импрессионисты, стремясь передать зрительное впечатление
натуры, никогда, даже в гравюре, не прибегали к линейному, «проволочному»
контуру. Последний является больше знаком предмета, чем его натуральным
изображением, а символизм, от которого модерн вел свою родословную, тяготел
именно к знакам, намекам, иносказаниям. Искусство модерна, сохраняя
узнаваемость внешних форм, делает их бесплотными, превращает в орнамент,
расположенный на плоскости. Здесь сказалось влияние японской гравюры, с ее
утонченной линеарностью, порой слышится отдаленное эхо греческой вазописи,
восточной миниатюры.
Графическая природа стилизма художников «Мира искусств», естественно
сильнее всего сказывается там, где они выступали в роли иллюстраторов,
оформителей. Но и в тех случаях, когда эти мастера создавали живописные
произведения (показательно, что они обычно предпочитали пастель маслу) –
пейзажи, портреты, исторические картины, они уделяли много внимания
декоративно-композиционной роли линии, выразительности силуэта, словом,
всему тому, что было связано с художественными открытиями графики.
Если стилевые свойства творчества художников «Мира искусств» несут на
себе явную печать графической интерпретации пластического образа, то в
поэтике их искусства постоянно присутствует театрализация мира, взгляд на
жизнь как бы сквозь рампу сцены. И никогда прежде театрально - декоративное
искусство в России не было вовлечено такого большого количества блестящих
имен.
Знаменитые балетные «Русские сезоны» в Париже, организованные
С.Дягилевым в 1909-1911 годах связаны в своей пластично-сценографической
части с творчеством таких мастеров, как А. Бенуа, Л. Бакст, Н. Рерих, В.
Серов.
И никогда прежде романтическая условность темы, сюжета, образа в
станковом произведении так тесно не срасталась с театрально-сценической
концепцией изображения действительности.
Разделяя многие общие взгляды своего кружка, художники «Мира искусств»
вместе с тем обладали яркой индивидуальностью, у каждого из них были свои
излюбленные творческие задачи.
Например, Сомов относительно мало работал в театре, предпочитая
станковое искусство. Его излюбленная тема – театрализованный мир свиданий
,поцелуев в беседках, и пышно разобранных будуарах героев в напудренных
париках, с высокими прическами в расшитых камзолах и платьях с кринолинами.
Как блестящий портретист, Сомов создает во второй половине 900-х годов
серию портретов, представляющих художественную и артистическую среду.
Бакст же, напротив, много работал в театре, оформлял в основном
балетные постановки.
Немного особняком в этой группе находится творчество Добужинского. Его
занимала тема городской жизни Петербурга. На пути к своему новому стилю
Добужинский трансформирует городскую тему двумя различными способами. В
известном рисунке «Дьявол» (1907) он уподобляет образ города кошмарному
сновидению, возводит его до символа, восходящего и к петербургским
настроениям Достоевского и к современным представлениям о «городе-спруте».
Другой способ – большая серия видов Петербурга, созданная в 1900-х годах и
изданная в качестве почтовых открыток общиной св. Евгении. В этом случае в
городском ландшафте выбирались мотивы, «очищенные» от суеты повседневной
жизни и хранящие в современной петербургской действительности память о
былом. Но в его конструктивно напряженных и графически несколько аскетичных
«видах» всегда ощущается Петербург XX века. Поэтическое обаяние старых
архитектурных памятников северной столицы выступает у Добужинского сквозь
трезвую, словно безвоздушную атмосферу современного города, и это придает
им особую остроту.
Еще один художник из «Мира искусств» - Билибин иллюстрировал русские
народные сказки и сказки А. С. Пушкина. Можно сказать, что он, являясь
продолжателем дела Васнецова и Поленовой, представлял то направление в
русском искусстве, которое искало опоры в национальных духовных традициях,
поэтическом мире сказок и былин, в образно-пластической системе народного
ремесла. Но вместе с тем с графикой Билибина в русский модерн вошло влияние
японской цветной гравюры. Особенно сильно это влияние сказалось в
созданных в 1905 году известных иллюстрациях к «Сказке о царе Салтане»
А.С. Пушкина.
Практические его ровесник Рерих много размышлял о национальной
духовной традиции. Для него она связывалась с историческими событиями
древности, с нераскрытыми тайнами природных сил и верований. Все это ему
хотелось воплотить в станковых картинах и в больших декоративных панно, в
сценическом оформлении спектаклей на историческую темы, и в мозаиках,
призванных войти в идейно-пластический образ храма-памятника. В некоторых
отношениях Рерих был близок здесь к Врубелю – оба они шли навстречу модерну
в желании облечь свои романтические идеи в декоративную систему устойчивых
пластических образов, оба видели путь к решению своих художественных
проблем в синтезе различных видов искусства. Монументальные работы Рериха в
Талашкине – один из примеров наглядно характеризующий и творческие помыслы
художника и те компромиссные результаты, которые можно было достигнуть в
этой сфере в пределах нового стиля.
До сих пор речь шла о художниках. Чьи произведения формировали русский
модерн, определяли его характерные черты, хотя разумеется, их значение в
русском искусстве никоим образом к этому не сводится. Но русская
художественная культура на рубеже XIX и XX веков знает множество и других
случаев, когда правильнее говорить о влиянии модерна на творческие принципы
живописцев, графиков, скульпторов. Конечно, влияние это не было случайным,
и дело касалось вовсе не просто слабой сопротивляемости того или иного
художника стилевым импульсам эпохи. Однако разница между Врубелем, одним из
творцов русского модерна и, скажем, его прославленным современником Серовым
была в этом отношении очень существенной. Врубелю новый стиль казался
средством обретения свободы для собственного творческого волеизъявления,
формат выражения своей художественной индивидуальности. Серов в своих
поздних работах («Похищение Европы», «Портрет Иды Рубинштейн», все 1910
года) шел к модерну, усматривая в нем наоборот, дисциплинирующие стилевые
установки, способ «самообуздания» личности.
Заключение
Ярко вспыхнувшее на заре нашего столетия искусство модерна отгорело
сравнительно быстро, и хотя много споров вызывают причины его вырождения,
кажется наиболее вероятным, что ошеломляющая новизна форм, вычурность
фантазии и смелость приемов приедались. Постоянно нагнетаемая нервозная
подвижность начинала казаться навязчивой, банальной, вульгарной.
Эпоха модерна завершила крупнейший цикл развития искусства. Модерн как
антиэклектическое движение, ставившее своей целью уничтожить "бесстилье",
по сути, не ушел от эклектики. Он вобрал ее в себя, обобщил ее опыт в
попытке создать что-то новое, но на базе старого. Таким образом, модерн
явился завершающим звеном эклектики. В свою очередь, эклектика подвела
итоги глобального периода историзма, берущего свое начало с эпохи
Возрождения. Очевидный вывод: период модерна окончил развитие искусства,
начиная чуть ли не с античности.
Выполнил ли модерн задачи, поставленные перед ним в конце эпохи
эклектики художниками и архитекторами? Главная идея, служившая его
источником появления и двигателем развития - создание большого,
"интернационального" стиля, осталась нереализованной - модерн не создал
стиля в традиционном понимании этого термина, то есть не были очерчены
каноны, по которым должно создаваться стилистически чистое произведение,
ведь модерн сохранил многокрасочность эклектики.
Модерн угас, завещав важнейшие свои художественные открытия идущим
вслед направлениям, в частности, столь ему по внешности противоположному
конструктивизму. Но его декоративная система и, особенно, всепроникающий
манерно-подвижный орнамент на целые десятилетия получили устойчивое клеймо
«дурного вкуса». Как мне кажется, немалую роль в этом сказало широчайшее
распространение дешевых фабричных изделий. Но, как это всегда получается,
столь жесткий приговор впоследствии был решительно пересмотрен, и модерн
стал на некоторое время истоком новой, уже ретроспективной моды. Сегодня
его наследие - интереснейший предмет изучения, первоисток и наглядная
модель стилевых исканий нашего века.
Список литературы
1. Борисова Е.А, Стернин Г.Ю., Русский модерн, «Советский художник», М.,
1990.
2. Герчук Ю.Я., Что такое орнамент?, «Галарт», М., 1998.
3. Горюнов В.С., Тубли М.П., Архитектура эпохи модерна, «Стройиздат СПб»,
СПб, 1994.
4. История русского и советского искусства, «Высшая школа», М., 1989.
5. Неклюдова М.Г., Традиции и новаторство русских художников ХIХ века,
«Искусство», М., 1991. |
