Мифологические мотивы в поэме В. Иванова Прометей

На протяжении многих веков миф являлся объектом, привлекающим

внимание художников. Мифы и литература постоянно взаимодействуют. Это

Постоянное взаимодействие литературы и мифов протекает в двух формах:

непосредственно, непосредственно, в виде в форме «переливания» мифа в

литературу, и опосредованно: через изобразительное искусство, ритуалы,

народные празднества, религиозные мистерии, а в последние века - через

научные мифологические концепции мифологии, эстетические и философские

учения. и фольклористику.

Реалистическое искусство XIX в. ориентировалось на

демифологизацию культуры и видела свою задачу в освобождении от

иррационального наследия истории ради естественных наук и рационального

преобразования человеческого общества. Возрождение общекультурного интереса

к мифу приходится на конец XIX - начало ХХ веков, но оживление

романтической традиции, сопровождавшееся новой волной мифологизирования

наметилось уже во второй половине XIX века.

Обращение к мифологии в конце XIX - начале ХХ веков существенно

отличается от романтического (хотя первоначально могло истолковываться как

«неоромантизм»). вВозниклоая на фоне реалистической традиции. и

позитивистского миросозерцания, оно всегда так или иначе (часто

полемически) соотносится с этой традицией.

Стремление выйти за социально-исторические и пространственно-

временные рамки ради выявления «общечеловеческого» содержания («вечные»

разрушительные или созидательные силы, вытекающие из природы человека, из

общечеловеческих, психологических и метафизических начал) было одним из

моментов перехода от реализма XIX века к искусству ХХ века, а мифология в

силу своей исконной символичности оказалась удобным языком для описания

вечных моделей личного и общественного поведения, неких сущностных законов

социального и природного космоса.

Вячеслав Иванов, поэт серебряного века, по словам Н.А. Бердяева,

«центральная фигура» русского культурного ренессанса начала ХХ века, часто

обращался к мифологическим мотивам в своем творчестве. Миф для Вяч.

Иванова, Ф. Сологуба и многих других русских символистов - это красота,

которая способна спасти мир. Вячеслав Иванов считал память «верховной

владычицей» культуры. Он писал: «Память - начало динамическое, забвение -

усталость и перерыв движения, упадок и возврат в состояние относительной

косности» /1/. Именно поэтому образы античности и Возрождения столь важны

для него и всегда присутствуют в его жизни.

Трагедия «Прометей» (1915), издание которой было запрещено

и состоялось благодаря вмешательству М. Горького, является одним из

ярчейших творений Вяч. Иванова. Он не был первым обратившимся к сюжету мифа

о Прометее (к образу Прометея в европейской литературе обращались Бокаччо,

П. Кальдерон, Вольтер, И. В. Гете, И.Г. Гердер, А. Шлегель, Дж. Байрон, П.

Шелли, А. Жид, Ф. Кафка и др.), но трагедия Иванова «является замечательным

произведением в контексте всех новоевропейских Прометеев» (А.Ф. Лосев).

Мысль, лежащая в основе каждого из стихотворений Вяч. Иванова,

часто выражена витиевато, окружена сложной символикой. Его поэзия, по

мнению БлокаГлавный герой трагедии, Прометей,, «предназначена для тех, кто

не только много пережил, но и много передумал» /7/. Она требует неустанной

умственной работы и довольно трудна для восприятия. Эти слова подходят и к

характеристике трагедии. «Прометей» Вяч. Иванова - сложное неоднозначное

произведение. В его сюжете внимательный читатель может уловить явные и

скрытые социальные параллели. Отношение критиков к трагедии различно, но

все они сходятся во мнении, что она социально направлена, ярка. Сам автор

в предисловии к трагедии писал: «Предлежащее лиро-драматическое

произведение есть трагедия, - во-первых, действия как такового; во-вторых,

самоистощения действенной личности в действии; в-третьих, преемственности

действия. В общем - трагедия титанического начала, как первородного греха

человеческой свободы» /2/. Самоистощение, о котором говорил автор,

является необходимым и, надо думать, заслуженным уделом Прометея. Вяч.

Иванов признает, «что если действия Прометея по необходимости ограничены,

зато целостна его жертва и безусловно его саморасточение, самоопустошение,

самоисчерпание» /6/, он оправдывает гибель главного героя, так как Прометей

«совершил этот подвиг не как агнец божий, а как мятежный титан, в грехе и

дерзновенной надежде» /6/. В соответствии с этой философией Вяч. Иванов

строит свою трагедию.

О том, как Прометей пришел к своему «изначальному нарушению

предустановленного согласия живых сил», рассказывает в третьем акте

трагедии Пандора, изобличающая Прометея пред народом:

Промыслил человеком Прометей

Вселенную украсить, взвеять к небу

Из искры Дионисовой пожар…

…………………………………………

…Мнил титанов

Исправить дело, матерь искупить

И бытие свободное восстановить. /2/

Далее Пандора говорит, что для этого Прометей

Фемиду молит: «Матерь, изведи

Жену на свет из самого меня.

…………………………………………

Все женское душевного состава,

Что есть во мне, - даю; ты тело дай…» /2/

Интересно переосмысление автором мифа о сотворении Пандоры. Если в

мифе Пандора была создана богами по приказу Зевса в наказание Прометею, то

здесь сам Прометей просит о ее сотворении.

Для чего в трагедии Иванова Прометею понадобилось изгнать из себя

все женское? Может быть, для того, чтобы женское мягкосердечие, материнское

сострадание не мешало ему в те грозные минуты борьбы, когда требуются

решительность и неумолимость.

Трудно найти четкий ответ в самой трагедии Иванова. Но автор

разъясняет этот поступок в предисловии к трагедии. Он пишет о том, что

стремление изменить мир всегда заключает в себе ограниченность и

односторонность. «Препоясываясь к действию, Прометей заранее признает,

принимает и волит его односторонним, насильственным, содержащим в себе

отпадение от божественного всеединства» /6/.

Вероятно, предпосылкой мятежа Прометея является отторжение от

«божественного всеединства».

В конце трагедии победа Пандоры над Прометеем происходит не в

результате клеветы Пандоры, а потому, что она изобличает его перед людьми

как исказителя духовной истины.

Вяч. Иванов оговаривает вольность, с «какой древний миф разработан

в предлежащей трагедии». Он говорит, что для греков миф был «символом

духовных истин», вольность в истолковании мифов им «не казалась

предосудительной - был бы верно сохранен дух, оживляющий мифологена» /6/.

У Вяч. Иванова Прометей действует не во имя торжества мира и

свободы, а во имя распри: «Не мир мне надобен, но семя распри», - заявляет

он. Он не стремится к победе свободы, уничтожению рабства. Он говорит, что

хотя «раба не будет», «но будет рабство… своим страстям и вожделениям

низким нам рабствовать дано» /2/.

Трагедия «Прометей» (1915), издание которой было запрещено и

состоялось благодаря вмешательству М. Горького, является одним из ярчайших

творений Вяч. Иванова. Он не был первым обратившимся к сюжету мифа о

Прометее (к образу Прометея в европейской литературе обращались Боккаччо,

П. Кальдерон, Вольтер, И. В. Гете, И.Г. Гердер, А. Шлегель, Дж. Байрон, П.

Шелли, А. Жид, Ф. Кафка и др.), но трагедия Иванова «является замечательным

произведением в контексте всех новоевропейских Прометеев» /4/.

Используемая литература:

Бавин С.П., Семибратова И.В. Судьбы поэтов серебряного века:

Библиографические очерки. - М.: Книжная палата, 1993.

Иванов В.И. Стихотворения. Поэмы. Трагедия. - СПб.: Академический проект,

1995. С. 31- 86.

Легенды и сказания Древней Греции и Древнего Рима/ Сост. Нейхардт А.А. -

М.: Правда, 1987. С. 92 - 104.

Лосев А.Ф. Проблема символизма и реалистического искусства. - М.: 1976. С.

282 - 287.

Мифы народов мира. - М.: Большая Российская Энциклопедия, 1993.

Нусинов И.М. История литературного героя. - М., 1958.

Серебряный век. Поэзия. (Школа классики) - М.: АСТ, Олимп, 1996,С.549