Октябрьская революция, явившаяся важным событием 20 века, оставила нам множество исторических источников о себе. Это документальные и мемуарные произведения, художественная литература и газетный материал. Источники разнообразны, как разнообразно и велико происшедшее событие, явившееся только одним из целой цепочки событий, потрясших мир в начале 20 века. Участники и свидетели русской революции, волей-неволей втянутые в нее, оказались поколением, для которого она стала главным событием жизни (или событием, оказавшимся в жизни поворотным). В их жизни не было ничего более запомнившегося, чем события в России, происшедшие начиная с октября 1917 года. Поэтому то, что дошло до нас от этих людей, так или иначе связано с революцией.

Воспоминаний, написанных “по горячим следам”, сохранилось очень мало. Дневник, найденный при обыске, мог стать поводом к заключению в тюрьму, расстрелу. З. Гиппиус: ”Дневник в Совдепии, - не мемуары, не воспоминания “после”, а именно “дневник”, - вещь исключительная; не думаю, чтобы их много нашлось в России после освобождения. Разве комиссарские”. (1) Думаю, З. Гиппиус преувеличила возможности и способности “комиссаров”. За время работы мне не встретилось ни одного “комиссарского” дневника.

Социальная катастрофа, произошедшая в России, практически не оставила равнодушных, потому что в нее были вовлечены все. Используемое в моей работе деление участников Октябрьской революции на революционеров и контрреволюционеров условно, и включает в себя все классы и слои русского общества, расколовшегося на два лагеря. Как и во всяком социальном движении, расстановка сил напоминала весы, колебавшиеся, в зависимости от обстоятельств, в пользу одного из двух лагерей. Одной из целей моей работы является раскрытие отношения к революции всех составляющих обоих лагерей: буржуазии, служащих, рабочих, крестьян, солдат, интеллигенции, так как в каждой из названных групп находились представители всех классов и социальных слоев, бывших в России. Несмотря на стремительность октябрьских событий, о них сразу стали много писать. Эта тема оказалась очень благодарной тем, кто разрабатывал ее - ведь революция имела последствия, растянувшиеся на десятилетия.

С этого момента не только Россия, но и мир раскололся на две системы, стремившиеся подавить друг друга. То, каким виделся этот процесс его очевидцам, чем они его представляли себе является одной из целей моей работы. Отмечу сразу, что у обоих лагерей были общие черты, четко различаемые в их наследии: это, во-первых, перманентность русской революции. Все понимали, что она необратима, и ее не остановить. Революция уже стала восприниматься таковой после отречения царя. Но одни хотели закончить ее отречением (что и произошло), а другие - продолжать. Была еще малочисленная группа людей, которые знали, что этому не будет конца, пока Россия не примет черты и формы государственности, свойственные ей.

Еще одной общей чертой было всеобщее стремление к твердой власти. Но в вопросе - кому доверить Россию - единства не было, и решить этот вопрос демократическим путем не удалось. Большевики сами себе доверили Россию.

По мере развития революции ее завоевания вызывали все больший восторг у левых и сочувствовавших им и, наоборот, растерянность и ужас остальных. Это контрастирует со смешанными чувствами (радости и страха) Февральской революции, когда отречение царя воспринималось как начало новой, свободной, демократической России. Это была весна России, пробуждение и обновление ее, в то время как в октябре доминировали лишь чувства ненависти и решимости одних и страха, растерянности - у других. С этого момента начинается и все увеличивается кровожадность революции, дошедшей до своей крайней формы и разрушающей “до основанья” старый мир.

Противостоящие стороны принадлежали к разным классам, и встречающийся в мемуарном и документальном наследии классовый подход естественен в условиях революции и Гражданской войны. “Свои” выставлены в более привлекательном свете, “чужие” окрашены в черный цвет.

Очень немногие современники революции подошли к ней с надклассовых, человеческих позиций. Такой подход был сложен, хотя бы потому, что их окружало буквально море зла и ненависти. Возвыситься над классовой ненавистью, дать событиям истинную, с позиций добра и зла, оценку, в то время было нелегко. Люди, дающие такую оценку, как правило, принадлежали к интеллигенции, т. е. исчезающей при большевиках прослойке, чуждой им и опасной для них. Хотелось бы охарактеризовать использованную мной литературу по значимости. Среди революционеров выделяются работы “вождей”: Троцкого Л. И. , Ленина В. И. , Невского В. И. , Антонова В. А. , Подвойского Н. И. и др. Целью революционеров не было воссоздание _подлинной . картины событий. Они писали воспоминания по прошествии некоторого времени, многие моменты в их мемуарах отсутствуют или противоречат друг другу, а иногда даются в приукрашенном виде. Выдавание желаемого за действительное - типичная черта “революционных” воспоминаний. Преувеличение роли большевиков в русской революции, преувеличение влияния “вождей” большевиков на массы, преувеличение активности масс в ходе октябрьского восстания, выставление сил контрреволюции в невыгодном свете по отношению к революционерам - вот то, чем грешили революционеры-мемуаристы. По прочтении мемуаров революционеров понимаешь, что это воспоминания борцов, а не людей. В них не видно человека сомневающегося, размышляющего, мятущегося, то есть человека со всеми его человеческими “атрибутами”. Большевиков отличала изначальная заданность решений и действий, это полностью отражено в их воспоминаниях.

Противники большевиков представляют довольно пестрый лагерь, в котором для меня были важны работы Бельгарда С. К. , Изгоева А. С. , Милюкова П. Н. , Плеханова Г. В. , Струве П. Б. , Шульгина В. В. , Спиридоновой М. , Гиппиус З. Н. и др. Из названного работы Плеханова, Струве, Изгоева отличают философская направленность, вдумчивость и глубина понимания вопроса. Эти авторы дают всестороннюю оценку большевизма в русской революции, роли большевизма как явления в нашей истории, и его перспектив. Логичность, доказательность отличают эти работы от мемуаров большевиков. Работы в форме дневниковых записей дают нам возможность увидеть картину жизни глазами простого человека, обывателя, подмечающего мелочи жизни, которые теперь так важны для нас. Таковы дневники Готье Ю. В. , Гиппиус З. Н. , Бельгарда С. К. , Ремизова А. М.

Воспоминания политических и партийных деятелей - с той и с другой стороны раскрывают политическую подоплеку событий, скрытую партийную и личностную борьбу, которая современникам революции была не видна. Таковы работы Милюкова П. Н. , Дана Ф. Н. , Керенского А. Ф. , Шульгина В. В. , Демьянова А. , Ленина В. И. , Троцкого Л. И. , Подвойского Н. И. , Антонова В. А. и др.

Тенденциозность - черта, свойственная и революционерам, и контрреволюционерам в равной степени. Эта черта для контрреволюционеров естественна - большевики сломали привычный уклад их жизни - за что же их хвалить? Но в работах контрреволюционеров больше виден человек как личность, а не шестеренка революции. Дневник З. Гиппиус и письмо в ЦК М. Спиридоновой очень эмоционально полны. Именно такие работы дают почувствовать атмосферу той жизни, то, чем дышали люди в то время. Именно контрреволюционеры, из числа интеллигенции, дали оценку революции с человеческих позиций. Большевикам так и не удалось истребить чувство справедливости, всегда отличавшее интеллигенцию. Некоторые из них не побоялись написать правду о революции, теперь и мы знаем ее. Наравне с дневниками письма как известных, вращающихся в политических кругах, так и простых людей приоткрывают нам внутренний мир человека, его каждодневные заботы, переживания, маленькие радости. Таковы письма Перимовой Е. И. мужу, письмо Т. Луначарской к О. Перимовой, “письмо, полученное политическим деятелем из Петрограда”, письмо офицера Г. Литвиненко знакомому в Омск, и, конечно, открытое письмо М. Спиридоновой ЦК партии большевиков, открытое письмо к петроградским рабочим Г. В. Плеханова.

В работе использована и публицистика того времени - работы Д. Рида, А. Вильямса, М. Пришвина, В. Шульгина, Н. Кареева и др.

Речи представлены коротким спичем Л. Троцкого при праздновании очередной годовщины октября и речью Н. Бухарина по аналогичному поводу в 1921 году . Зато в работе присутствуют некоторые документы советской власти (например, ”К гражданам России”), тексты листовок, телеграммы, статьи из газет того времени. Целью дипломной работы было показать различные оценки революции всеми слоями русского общества, оценки с позиций этих слоев, с присущими данным слоям, отличающими их, чертами. Показ всего спектра взглядов на революцию: с сословных, партийных, классовых и, конечно, человеческих позиций - вот в чем заключалась моя задача.

Учитывая малоизученность свидетельств “контрреволюционеров”, несколько больший упор делался на освещение их восприятия революции.

Надеюсь, читатель сможет использовать приводимый фактический материал для собственной оценки происшедшего.

Итак, непосредственно о взглядах сторон. Война, ведшаяся Россией против Германии и Австро-Венгрии, кроме известных отрицательных результатов - гибели людей, экономического, продовольственного кризиса - повлекла за собой значительное увеличение численности русской армии (до 5 млн. человек). Оценивая расстановку сил к октябрю 1917 года, видно, что она сложилась не в пользу противников революции. Перевес обеспечили солдаты, вооруженные и подготовленные для ведения войны, но не желавшие вести ее. Судьба революции и в феврале, и в октябре зависела от них. Именно они создали тот численный перевес над противником, о котором писал Ленин. В лагере контрреволюции, таким образом, остались лишь офицеры и юнкера, готовые защищать Временное правительство. Вопрос о мире не был решен Временным правительством, и это дорого обошлось ему. Нужно было пожертвовать или союзниками, или властью. Ситуацию, сложившуюся вокруг вопроса о войне, выразил К. Каутский: ”.... чем медленнее приближался мир, тем быстрее ветшало коалиционное министерство, тем более росло число сторонников большевизма, покуда, наконец, большевизм стал у власти” (2). Однако, несмотря на численный перевес большевиков, не все их руководители были единодушны с Лениным относительно сроков восстания. Контрреволюционеры отмечают, что восстание было авантюрой немногих. Называются две фамилии - Ленин и Троцкий:

“.... вожди большевиков усиленно гнали дело к развязке... .. В тактике большевистской партии побеждали уже в это время, быть может, и не сознаваемые отчетливо ее большинством тенденции к ускорению восстания” (3). Из цитаты видно, что, по мнению Ф. Н. Дана, лишь два человека “волокли” за собой партийный актив, который этому, впро-чем, и не сопротивлялся, за исключением Каменева и Зиновьева.

В ночь на 25 октября Ф. Дан (вместе с Гоцем) говорил Ке-ренскому: ”.... среди самих большевиков идут на этот счет (немедленного восстания - К. Д. ) сильные колебания.... Масса большевиков не хочет и боится восстания.... ” (4). П. Н. Милюков также писал, что Ленин начал “настаивать на наступлении”, ”опираясь на Троцкого и вразрез с ближайшими товарищами” (5).

Каким же образом Ленину и Троцкому удалось осуществить задуманное, и что этому способствовало? Ответом на этот вопрос служат размышления П. Н. Милюкова: ”Все они (революции - К. Д. ) начинались сравнительно скромно и сдержанно - и все развивали крайние тенденции, по мере того, как власть ускользала из рук умеренных групп, захвативших ее первоначально, и попадала в руки импровизированных вождей неорганизованных масс. Чем эти вожди могли привлечь к себе внимание масс? Очевидно, прежде всего резкой критикой поведения своих предшественников. Массы, естественно, недоверчивы и подозрительны. Раз революция началась, у них появляется инстинктивная боязнь, как бы она не кончилась слишком рано и слишком близко к своему исходному пункту. Масса не хочет вождей и политических партий, которые становятся ей известны в готовом виде, но желают говорить от ее имени. Она не верит во все то, что имеет прошлое. Она хочет выбирать и санкционировать своих вождей сама - и останавливается на последних пришедших. Все предыдущие, хотя бы они были деятелями той же революции, очень скоро дискредитируются как “контрреволюционеры”, желающие остановить революцию раньше ее естественного конца и, следовательно, лишить массы каких-то возможных, но неизведанных достижений” (6). Как видно, Милюков считает, что за ультралевыми вождями большевиков стояла “толпа”, и их действия диктовались ее интересами. А. Ф. Керенский, оправдывая “бездеятельность” Временного правительства (тогдашних вождей К. Д. ), приводит следующие аргументы в его пользу: ”.... февральская революция не только не медлила в своем стремлении удовлетворить революционное нетерпение масс, но.... она в этом своем стремлении подошла к самому краю пропасти. В той исторической обстановке, в условиях военного времени, больше дать государство, хотя бы сто раз революционное, никаким массам не могло. Мы были на пределе, за чертой которого был уже хаос, закруживший в огненной пляске Россию после октября. Ту стихию, которая кинулась во все тяжкие большевистской реакции, не могли удовлетворить никакие уступки, кроме тех щедрых даров, которыми влекли их за собой ленинские демагоги-агитаторы: похабный мир, бесстыдный грабеж и безграничный произвол над жизнью и смертью всякого, кого угодно будет темной толпе назвать “буржуем” (7). Слова Керенского прекрасно подтверждают концепцию Милюкова.

Правовед И. Покровский тоже рассматривал взаимоотношения

“вождей и масс”: “Возбуждая массы и в свою очередь возбужда емая ими.... часть (социалистов -большевики-К. Д. ) поднялась до истинного пафоса человеконенавистничества, до истерического исступления. Быть может, в некоторые “светлые промежутки” у от дельных вожаков большевизма и возникала мысль о необходимости остановиться и начать делать хоть какую - нибудь положитель ную работу.... ,но на этом пути положительного строительства они роковым образом были обречены на неудачу. Тут-то и обнару живалось, что уже не они ведут за собой массы, а массы гонят их. Они имеют успех, пока зовут к разрушению, экспроприаци ям, конфискациям и т. д. ,но решительно утрачивают всякую власть, когда осмеливаются погладить против шерсти: нед вусмысленное рычание по их собственному адресу являлось отве том на их призыв к порядку. И они оставляли свои попытки и бросались снова на старый путь социального неистовства, озлоб ленного науськиванья и бессудных расправ” (8). Очевидно, что мысли Милюкова и Покровского сходны между собой: большевики шли на поводу у масс. Так оно и было. Лозунги большевиков оди наково хорошо работали на рабочих, солдат и крестьян - этих трех компонентов толпы. ( Кстати, вот как мыслил базу, поддержи вающей большевиков, Л. Д. Троцкий: ”.... заводы, казармы, дерев ня, фронт, Советы.... ”. (9) Но исходя из логики Милюкова, Ленин и Троцкий после совершенного переворота должны были или сойти с политического олимпа, чтобы дать место приверженцам еще более решительных мер, или начать самим проводить такие меры, чтобы удержать власть в своих руках. Но, судя по тому, какое место в доктрине большевиков занимала интернационализация револю ции, у них были большие планы, рассчитанные отнюдь не на несколько месяцев. Английский посол в Петрограде Дж. Бьюкенен свидетельствовал: ”Их (Ленина и Троцкого - К. Д. ) конечная цель состоит в низвержении всех старых так называемых “империа листических правительств” (10). Петр Струве, на мой взгляд, очень точно назвал социализм “интернационалисти ческим”.

Участник “Ледяного похода” Р. Гуль: ”Может быть, не было еще исторического явления более парадоксального, чем русская рево-люция. По существу своему крестьянская, а потому националь-ная, она с самого начала была втиснута Лениным в прокрустово ложе коммунистической и интернациональной. Правда, из этого ло-жа она быстро выросла.... ” (11).

Мысли, высказанные Милюковым, продолжает профессор Петер-бургского университета, русский философ С. А. Аскольдов: ”Русские общественные деятели, пытаясь перестраивать Россию, никогда не позаботились понять Россию, как страну великих замыслов и по-тенций, как в добре, так и в зле. Они и душу родины мерили на свой образец аккуратно скроенных в заграничных университетах душ. Они всегда исходили из ясно или неясно сознаваемого пред-положения, что как только старые хозяева уйдут, именно они и станут на их место в качестве новых хозяев, которые, конечно, и водворят новый порядок. А между тем не только опыт западно-ев-ропейских революций, но даже русского революционного движения 1905 года учил совершенно обратному, а именно, что русские об-щественные деятели, боровшиеся со старым режимом, в случае успеха борьбы окажутся ничтожной кучкой, не имеющей никакого реального влияния на народ, что с падением старого встанут но-вые силы, которые сметут испытанных, по-своему умудренных опы-том и, во всяком случае, политически честных борцов за русскую свободу” (12). Аскольдов здесь высказывает интересную мысль, которую мы встречали еще у Н. Герцена: русские образованные люди так да-леки от собственного народа, что им никогда не понять друг друга. Политики, реформирующие Россию, просто не знали свой на-род. Они лишь освободили зверя, в нем сидящего, но не подвигли его на строительство цивилизованного государства.

Интересные мысли о взаимоотношениях “вождей и масс” выска-зывал общественный деятель, публицист, историк Петр Струве: ”Во-жаки мыслят себе организацию общества согласно идеалам комму-низма, как цель, разрыв существующих духовных связей и разруше-ние унаследованных общественных отношений и учреждений - как средство. Массы же не приемлют, не понимают и не могут понять конструктивной цели социализма, но зато жадно воспринимают и с увлечением применяют рузрушительное средство” (13). На мой взгляд, Струве высказал правильную мысль: массы смутно представляли себе то общество, которое они хотели построить; им было гораздо ближе удовлетворение собственных сиюминутных потребностей, которые они прекрасно знали. Теоретическую рабо-ту массы отдали вождям, так как они была труднодоступна для их понимания, а разрушение старого с удовольствием взяли на себя.

Струве доказывает, что при имеющемся распределении благ из одних рук в другие и отсутствии “социалистической организации народного хозяйства” “.... социализм.... явился в русской жизни рационалистическим построением ничтожной кучки доктрине-ров-вожаков, поднятых волной народных страстей и вожделений, но бессильных ею управлять” (14).

В долговечность власти Ленина-Троцкого верили, пожалуй, лишь они сами и их “команда”. Генерал П. Краснов приводит сло-ва матросов, расположившихся в Царском селе: ”Нам что Ленин! Окажется Ленин плох, и его вздернем. Ленин нам не указ” (15). Дж. Бьюкенен: ”.... когда они (Ленин и Троцкий - К. Д. ) пришли к власти, то они были еще неизвестными величинами, и никто не ожидал, что они долго продержатся на своих постах” (16). Поэтесса З. Гиппиус - об отношении к большевикам нейтральных “обывателей, полуинтеллигентов, чиновников, а также верхов и по-луверхов красной армии”: ”Под тончайшей пленкой - и у них, у нейтралов, лежит самая определенная враждебность к данной власти - трусливая ненависть или презрение. С каким зло-радством накидывается обывательщина.... на всякую неудачу боль-шевиков, с какой жадностью ловит слухи о ее близком паде-нии. Не раз и не два мне собственными ушами приходилось слы-шать, как ждут освободителей: ”хоть сам черт, хоть дьявол - только бы пришли! И чего они там, союзники эти самые! Часок только и пострелять с моря - и готово дело! Уж мы бы тут здеш-ней нашей сволочи удрать не дали - нет! Уж мы бы с ней тогда сами расправились! ” (17). Может быть, английский посол и не знал о Ленине и Троцком, зато другие были наслышаны о них предостаточно. Тем более, они были известны среди большевиков. Интересно, что уже осенью 1917г. два этих имени ассоциировались у их противников с кровью и разрушением. Вот что говорил член исполкома совета Матушевский: ”За ними не посмеют не пойти.... Вы не знаете, что такое Троцкий. Поверьте мне, когда будет нужно, Троцкий не задумается поставить гильотину на Александровской площади и будет рубить головы всем непокорным.... И все пойдут за ним.... ” (18).

Дж. Бьюкенен - о том же: ”.... Ленин и Троцкий, хотя они и очень крупные люди, представляют собою разрушительную, а не созида-тельную силу. Они могут разлагать, но не строить”. И там же: это”.... единственные два действительно сильные человека, которые она (Россия - К. Д. ) создала в течение войны .... пред-назначенные для того, чтобы довершить ее разорение” (19). Однако сами большевики оценивали роль друг друга в рево-люции весьма положительно, не упоминая о каких-либо негативных моментах. Г. Е. Зиновьев о В. И. Ленине : “ Роль тов. Ленина, на-чиная с Октября, достаточно известна, и останавливаться на ней нет надобности. Он был в те дни мозгом рабоче-кресть-янской России, ее пламенным сердцем и твердой, надежной ру-кой. С Октября тов. Ленин превращается из подпольного работ-ника в первого в России и во всем мире государственного дея-теля. Но эта метаморфоза нисколько не меняет его, как челове-ка. Он продолжает, как и раньше, ту же самую работу и, как истинный и старый революционер, жизнь которого принадлежит рабочему классу, он живет и теперь в тех же скромных услови-ях, как и тогда, когда он был руководителем небольшой группы рабочих” (20).

“Крупные”, “сильные” люди.... Их энергии можно позавидо-вать; о ней впоследствии вспоминали многие эмигранты. Харак-терно высказывание меньшевика Н. В. Вольского(Валентинова): ” У него была ражь, гипноз, он мог бы и десять революций сделать. Я вам точно говорю, гипноз” (21).

Торопя октябрьские события, эти люди, безусловно, имели своей целью захват власти. Но эта цель не была конечной, она мыслилась как начало нового времени в истории. Времени, когда отойдут в прошлое многие понятия “старого” мира, да и сам он. “Для большевика не было ни родины, ни патриотизма, и Россия была лишь пешкой в той игре, которую играл Ленин” (22). Естественно, что вожди революции мыслили более абстракт-ными категориями, чем ее рядовые участники. И со стороны они, рассуждающие о грядущем изменении мировой системы, диктатуре рабочего класса, насильственном подчинении буржуазии, могли казаться одержимыми фанатиками, лишенными моральных принципов и предрассудков. Именно этой позиции придерживался английский посол в Петрограде Дж. Бьюкенен. Да и каково же было _англичани-_ну . услышать, скажем, о меморандуме Л. Троцкого Ц. К. Р. К. П. от 5 августа 1919 года. Вот отрывок из этого документа: ”Сохранение нынешнего живодерского капитализма хотя бы на несколько лет означает неизбежные попытки усугубления колониальной эксплуа-тации, и с другой стороны - столь же неизбежные попытки восстаний. Ареной близких восстаний может стать Азия. Наша за-дача состоит в том, чтобы своевременно совершить необходимое перенесение центра тяжести нашей международной ориентации.

.... В ближайший период - подготовка “элементов” азиатской ори ентации, и в частности подготовка военного удара на Индию, на помощь индусской революции, может иметь только предваритель ный, подготовительный характер. Прежде всего - деятельная раз работка, изучение его осуществления, привлечение необходимых подготовленных лиц, создание вполне компетентной организа ции” (23).

Патриотизм заменялся интернационализмом; решающая ставка делалась на солидарность рабочих всех стран, особенно разви-тых (считалось, что революция произойдет сначала именно в них - странах с наиболее подготовленным пролетариатом, монополи-зированной экономикой). Принимая во внимание интернационализм большевиков, З. Н. Гиппиус рассматривала возможность мирного соглашения с ними: ”Неужели есть какая-нибудь страна, какое-ни-будь правительство (не большевиков), думающее, что может быть, _физически . может - мир с ними? Черт с ней, с моралью. Я сейчас говорю о конкретностях. “Они” подпишут всякие бумаж-ки. Примут все условия, все границы. Что им? Они безграничны. Что им условия с “незаконным” (не “советским”) правительством? самый их принцип требует неисполнения таких условий. Но фикция мира в их интересах. Одурманив ею народ, приведя его к разору-жению, - они тихими стопами внедрятся в беззащитную стра-ну.... ведь это же, прежде всего, партия “подпольных” действий. А в кармане у них уже готовые составы “национальных” больше-вистских правительств любой страны. Только подточить и поса-дить. Выждать, сколько нужно. “Мирный” переворот, по воле наро-да!

Каждое правительство каждой страны, - какой угодно, хоть самой Америки! подписывая “мир” с большевиками - подписыва-ет прежде всего смертный приговор себе самому. Это 2 + 2 = 4” (24). Конечно, слова Гиппиус - это слова поэтессы, а не политика, но и в них есть истина, которой не следует пренеб-регать.

Если о вождях революции русское общество не располагало полной информацией, то жизнь массы народа (толпы) была всегда на виду. Кризис, переживаемый Россией, обострил положение “низов”, психологически подготовив их к октябрьским событи-ям. Воспользовавшись благоприятным моментом, большевики про-вели идейную подготовку, дав массам цель и средства ее дости-жения. Удачные лозунги, привлекательный результат борьбы сде-лали свое дело: на стороне большевиков оказались солдаты, ра-бочие, бедные крестьяне (именно бедные; остальным интересы ра-бочих были безразличны. Почему? - на этот вопрос отвечает русский писатель В. Н. Иванов: ”Крестьянин добр. Рабочий зол. Один консерватор, другой революционер.

.... жизнь крестьянина закончена, и он требует только одно-го, чтобы не разлучали его с землей, в чем выражается его при-вязанность к собственности. Жизнь рабочего не закончена; он стремится строить дальше, выше, строить без конца. Пролетарий без собственности; владеет всем и ничем, поглощенный рассчиты-вательной силой своих руководителей” (25). Те же, против кого боролись большевики, увидели истинное лицо толпы лишь после октябрьского восстания. Только когда восста-ние произошло, толпа показала всю степень своего падения. Свидетельство А. И. Деникина тому примером: ”Прежде всего - раз-литая повсюду безбрежная ненависть - и к людям, и к идеям. Ко всему, что было социально и умственно выше толпы, что носило малейший след достатка, даже к неодушевленным предметам признакам некоторой культуры, чуждой и недоступной толпе. В этом чувстве слышалось непосредственное, веками накопившееся озлобление, ожесточение тремя годами войны и воспринятая че-рез революционных вождей истерия... .. Психология толпы не об-наруживала никакого стремления подняться до более высоких форм жизни: царило одно желание - захватить или уничтожить. Не подняться, а принизить до себя все, что так или иначе вы-делялось. Сплошная апология невежества” (27). Простое объ-яснение причин “безбрежной” ненависти мы находим у писателя М. Пришвина: ”.... зная, что спастись от голода можно только на острове Благополучия (так Пришвин называет сытую жизнь - К. Д. ), вы поймете ясно, почему в годину бедствия все требуют себе прибавки и разоряют вконец государство: потому что паника и каждому хочется спастись. Иногда эти требования бывают чрезмерны.... И все эти рвущиеся к жизни люди считают виновни-ком всего буржуазию” (27). Как видим, Пришвин находит объясне-ние ненависти: это обычный голод, который испытал и он, пока сам не оказался на “острове Благополучия” из-за высоких гоно-раров в газете.

Думается, такие действия толпы стали возможны исключитель-но благодаря чувству безнаказанности, которое она ощутила вполне. Аппарат подавления, веками довлевший над русскими, был более неспособен наказать из за антизаконные действия. Начиная с октября волна насилия двигалась по нарастающей, об-рушившись на Россию девятым валом гражданской войны.

Большевики к октябрю обладали реальной силой в лице солдат и рабочих; они контролировали флот. Это позволило им в значи-тельной степени влиять на внутреннюю жизнь Петрограда, не считаясь ни с кем, кроме солдатско-рабочих масс. П. Н. Милю-ков: ”Для большевиков(...в отличие от их противников) все было ясно. К своей цели они шли, ни на кого не полагаясь и не ог-лядываясь направо и налево” (27).

Более того: массы сами подталкивали большевиков к действиям, доверяя им. Н. И. Бухарин вспоминал: ” Мы были вынесены этой громадной волной, потому что за нами шли _все рабочие и все _солдаты . ” (28). Мнение левого эсера С. Д. Мстиславского аналогич-но предыдущему: ”.... в такие дни вести может только тот, кто верит. Кто не верит в правильность предрешенного, начатого большевиками пути, пусть с верхов, от руля, сойдет своею во-лею “вниз”, в ряды, на скамьи гребцов... .. Партия - до послед-него человека - не может, не смеет в данный момент отойти, оторваться от масс... .. лук натянут.... предатель тот, кто толк-нет под руку стрелка: переменять прицел - поздно.... ” (29). А вот что писал член ВРК М. Я. Лацис, видевший на собрании ЦК 16 октября оппозицию Ленину в лице Каменева, Зиновьева и нескольких воздержавшихся: ”Вдруг они (оппозиция - К. Д. ) не послушаются партийной директивы? Вдруг они просто опустят ру-ки и будут ныть? .... Но пусть верхушка колеблется, низы выру-чат, низы выпрямят и их хребет” (30).

Сложившуюся ситуацию, когда ЦК не был един по вопросу о сроках восстания, отлично понимал его (восстания - К. Д. ) вдохновитель Ленин. В письме “Большевики должны взять власть” читаем: ”Ждать формального большинства у большевиков наивно: ни одна революция этого не ждет... .. История не простит нам, если мы не возьмем власти теперь” (31). Отношение Ленина к ЦК вообще мы находим у Л. Троцкого (приводит слова Ленина): ”ЦК слишком пассивен, слишком поддается общественному мнению ин-теллигентских кругов, слишком соглашательски настроен по отно-шению к соглашателям; а, главное, слишком безучастно, фаталисти-чески, не по-большевистски относится к проблеме вооруженного восстания” (32). Таким образом, восстание произошло лишь благодаря усилиям радикальной части большевиков и поддерживающих их солдат и рабочих. Остальные считали немедленное восстание преждевре-менным, недооценивая собственные силы и переоценивая силы противника. Ими руководил страх перед возможной расплатой за государственное преступление. И это чувство было присуще не только некоторым вождям революции. Участники восстания также испытывали его. Небезинтересны записи меньшевика Н. Н. Суханова (со второго съезда Советов) на этот счет: ”Все эти известия (о взятии Зимнего - К. Д. ) очень укрепляют настроение. Масса чуть-чуть начинает входить во вкус переворота, а не только поддакивать вождям, теоретически им доверяя, но практически не входя в круг их идей и действий. Начинают чувствовать, что дело идет гладко и благополучно, что обещанные справа ужасы как будто оказываются не столь страшными и что вожди могут оказаться правы и во всем остальном” (33).

Большевики были единственной партией, которой доверяли солдаты и рабочие, партией, которая решала их проблемы. Но у большевиков не было другой общественной базы, поддерживающей их, кроме тех же рабочих и солдат. Конечно, теоретически мож-но предположить, что нити, связывавшие их, вдруг разорвались, и массы влились в какую-либо другую партию. Однако этого не произошло, да и не могло произойти. Большевики были крайне левыми, относительно недавно пришедшими революционерами. Они не собирались завершить революцию одним восстанием - у них была большая революционная перспектива. Наконец, их лидеры считались “своими”, выдвинутыми самой массой. Все это позво-лило большевикам к октябрю оставаться массовой, боеспособной политической партией. Кредит доверия у большевиков был велик, и их противникам не оставалось шанса на власть.

Однако, как бы ни была сильна у масс вера в большевиков, последним еще предстояло установить в партии ту “железную” дисциплину, которой она так славилась впоследствии. В отноше-ниях с массами большевики придерживались принципа: ”Доверяй, но проверяй”. Вот что писал американский публицист А. Р. Виль-ямс о Ленине: ”Вера в массы не мешала ему, однако, лично браться за любую проблему, которая вставала перед ним, и вскрывать те, что были глубоко спрятаны” (34). Действительно, у большевиков было очень мало опытных руководителей и специа-листов, способных организовать недисциплинированную массу. Однако те руководители, которыми располагали большевики, це-нились ими чрезвычайно высоко.

Нехватку людей испытывали и социалистические партии в послефевральское время. Вот что писал эсер В. М. Чернов о А. Гоце, считавшемся в “советских сферах” “незаменимым специа-листом по части укрощения разных эксцессов в самых революци-онных местах”: ”Гоц обладал абсолютной отвагой - так, как бы-вают люди, обладающие абсолютным слухом. Эта его отвага, эта его совершеннейшая неустрашимость звучала в каждом звуке его голоса, в каждом его жесте. Чувствовалось, что он - олицетво-рение негнущейся воли. Она гипнотизировала, обезоруживала, давала раз навсегда понять, что от нее не отделаешься никакой выходкой. К тому же этой воле способствовала не менее абсо-лютная выдержанность” (35).

Такую же яркую “характеристику” Чернов дает Н. Чхеидзе: ” Такое впечатление оставляют лишь настоящие люди, на которых можно положиться. И я понял, почему Чхеидзе стал во главе Петроградского совета: с ним росло ощущение прочности и поли-тической ясности. И еще осталось впечатление - благородной простоты, бывшей отсветом большого и подлинного внутреннего благородства” (36). Описания, данные Черновым, не оставляют сомнений в том, что это были замечательные и преданные своему делу люди. Со-бытия обернулись не в их пользу, но эти имена останутся в русской истории связанными с опытом нашей демократии. Октябрьский переворот явился операцией, ”убившей двух зай-цев”: во-первых, он дал большевикам власть и, во-вторых, он значительно поднял их авторитет. Это было _реальное дело . , ко-торого так не хватало другим партиям, бывшим менее революци-онными. Однако и это дело встречало поддержку не всех деяте-лей социал-демократии. Вот что писал Г. В. Плеханов, комменти-руя “апрельские тезисы” Ленина: ”.... в призывах Ленина к бра-танию с немцами, к низвержению Временного правительства, к захвату власти и так далее, и так далее, наши рабочие увидят именно то, что они представляют собой в действительности, то есть - безумную и крайне вредную попытку посеять анархическую смуту на Русской земле. Русский пролетариат и русская революционная армия не забу-дут, что если эта безумная и крайне вредная попытка не встре-тит немедленного энергичного и сурового отпора с их стороны, то она с корнем вырвет молодое и нежное дерево нашей полити-ческой свободы” (37).

Приведенные выше цитаты А. Р. Вильямса и Д. Рида нельзя счи-тать необъективными. Эти иностранцы приехали в Россию неза-долго до 25 октября, и были свидетелями вооруженного восста-ния. Слабая дисциплина “революционных” солдат и рабочих под-мечена точно - она бросалась в глаза. Сцена, описанная Д. Ри-дом, произошла на следующий день после восстания. Журналисты остались живы случайно: если бы солдаты не поверили члену ВРК, А. Вильямса, Д. Рида и их друзей расстреляли бы как шпио-нов. А об атмосфере ненависти, царившей в России, говорит приведенная выше цитата из А. И. Деникина.

А теперь - непосредственно о самом восстании - его подго-товке, ходе и результатах. Начнем с контрреволюционеров. Фев-ральская революция не решила многих проблем России, и приезд Ленина в Петроград 3 апреля 1917 г. дал ответ на вопрос: бу-дет ли революция продолжаться. После “Апрельских тезисов” почти погасла надежда на ее мирный исход. Вот что писал русский ученый и общественный деятель Н. И. Кареев о полити-ческой жизни Петрограда осенью 1917 года: ”Общее...-...полнейший общественный разброд, совершеннейшая разноголосица, взаимная грызня. Утешительного в таком зрелище было мало. Надежда на мирный исход революции была, и назависимо от этого, минималь-ной” (38). Эту надежду попытались использовать меньшевик Ф. Дан и эсер А. Гоц, предложив Керенскому в ночь на 25 октября упредить восстание немедленным решением вопросов о войне, земле и Учредительном собрании. “Для нас, - писал Ф. Дан, - было аксиомой, что пытаться бороться с большевиками чисто во-енными средствами было нелепо...... в силу такого факта, что таких средств в это время у правительства не было и быть не могло... .. если еще можно было что-либо противопоставить боль-шевикам с надеждой на успех, то только определенную политику, которая собрала бы вокруг правительства недостающие ему силы и позволила бы ему с их помощью противодействовать насилию большевиков.... ” (39).

Коалиция не составилась, -до восстания оставались часы, последние часы Временного правительства: ”.... со дня на день, почти с часу на час, я вижу, как утверждается тирания Совета, деспотизм крайних партий, засилия утопистов и анархистов”, -писал в дневнике французский дипломат М. Палеолог (40). А. Ф. Керенский считает, что Временное правительство делало гораздо больше, чем считают, для подписания мира: ”И, несмотря на Тарнопольский прорыв, несмотря на июльское большевистское восстание, несмотря на корниловский заговор, на весь развал ты-ла, февральская революция победила бы своих противников в воп-росе о мире, а следовательно, победила бы во всем осталь-ном! Австрия не выдержала - она должна была во что бы то ни стало выйти из боя. За ней последовала бы Болгария. К октябрю Австрия решила вступить с нами в переговоры о мире. Мы были у якоря спасения! Но решение Вены стало известно Берлину. И пока австрийское предложение шло к Временному правительству, во имя “мира”, в спешном порядке вспыхнула так называемая Октябрьская революция. Началось восстание, сорвавшее “мирную политику” мар-товской революции накануне ее торжества! Началось восста-ние, бросившее растерзанную Россию в хаос кровавых смут и внешних войн. Началось восстание, продлившее мировую бойню еще на долгие месяцы.... ” (41). Прибывший в Петербург с фронта полковник С. А. Коренев делал неутешительные сравнения: ” На фронте хоть и очень плохо, но все же не так, как здесь, да и менее там заметно это полное отсутствие власти и безнаказанность попыток живьем захватить Временное правительство” (42).

Небезинтересно сравнить этап подготовки Февральской и Ок-тябрьской революций. М. Палеолог записал в своем дневнике фрагмент беседы, состоявшейся в его гостиной вскоре после ликвидации монархии. Кадет В. Маклаков: ”Никто из нас не пред-видел огромности движения; никто из нас не ждал подобной ка-тастрофы. Конечно, мы знали, что императорский режим подгнил, но мы не подозревали, что это было до такой степени. Вот по-чему ничего не было готово. Я говорил вчера об этом с М. Горь-ким и Чхеидзе: они до сих пор не пришли в себя от неожидан-ности.

В таком случае, - спрашивал Боргезе (Боргезе Шипитоне, принц - К. Д. ), - это воспламенение всей России было самопроиз-вольное?

Да, вполне самопроизвольное”. (43).

С М. Палеологом согласен В. Шульгин, член Государственной Думы в феврале 1917: ”Они - революционеры - не были готовы, но она - революция - была готова. Ибо революция только наполови-ну создается из революционного напора революционеров. Другая ее половина, а может быть три четверти, состоит в ощущении власти собственного бессилия. У нас, у многих, это ощущение было вполне” (44).

Принимая во внимание усилия Ленина, Троцкого и пр. по под-готовке и проведению восстания в октябре, можно с уверен-ностью сказать, что тогда “самопроизвольного” восстания не было. Да и февральские события были стихийными лишь частично; естественно, что со стороны они казались таковыми - быстрая смена событий притупляла чувство времени.

Расстановка сил накануне восстания была традиционной: ле-вые, центр и правые. Однако соотношение сил было неравным - левые перевешивали. Для центра и правых было характерно пре-обладание слов над делами. Но, как писал А. И. Деникин, “Вопрос решался, конечно, не речами, а реальным соотношением сил”. Вот как характеризовал действия большевиков П. Н. Милюков: ”Для большевиков (в отличие от их противников) все было ясно. К своей цели они шли, ни на кого не полагаясь и не оглядываясь направо и налево” (45).

О правых партиях писал Ф. Дан: ”Правые, несомненно, мечтали (и не скрывали этого) о “сильной власти” в корниловском духе, но добиться этой власти они думали не тем, что свергнут Вре-менное правительство руками большевиков, а тем, что спасут его силами военщины и уже затем, как победители мятежа, про-диктуют ему свою волю и преобразуют в своем духе” (46).

А. И. Деникин, оправдывая действия Л. Корнилова по узурпации государственной власти, пишет: ”.... только власть, одухотво-ренная решимостью беспощадной борьбы с большевизмом, могла спасти страну, почти обреченную.

Этого не мог сделать Совет, органически связанный со своим левым крылом... .. Этого не мог и не хотел сделать Керенский - товарищ председателя Совета, грозивший некогда большевикам “железом и кровью”. Таким образом, стране предстояла альтер-натива: без борьбы и в самом непродолжительном времени под-пасть под власть большевиков или выдвинуть силу, желающую и способную вступить с ними в решительную борьбу” (47). Сам Ке-ренский не согласен с утверждением Деникина о его, Керенско-го, бессилии спасти страну. Он пишет, находя козла отпуще-ния, что революцию в Петрограде можно было подавить силами третьего конного корпуса под командованием Петра Красно-ва, стоявшего вокруг Царского Села. Керенский пишет о том, что это была его последняя надежда, но командующий северным фрон-том генерал Черемисов (сочувствовавший большевикам) рассеял корпус по городам Осташкову, Старой Русе, Пскову, где он сразу идейно разложился. Вину за победу большевиков в Петрограде Керенский возложил на Полковникова (командующего войсками ок-руга), а вину за разложение и распыление армии - на Черемисо-ва. Сам себя же Керенский считает абсолютно невиновным в про-исшедшем.

Правительственный лагерь, имеющий формальную власть, или “власть без силы” стремился, однако, ее сохранить, будучи уверенным (что парадоксально) в своих силах. Уверенность эта складывалась от непонимания, как в пятимиллионной армии могут не найтись части, верные Временному правительству. Большевики разагитировали большую часть армии. Войска деморализовались очень быстро война была лучшим агитатором за свое прекраще-ние.

Позицию правительства в отношении большевиков иллюстрирует газета “Новая жизнь” от 13 октября 1917 года: ”В частном сове-щании Временного правительства обсуждался вопрос о готовя-щемся выступлении большевиков... .. Временное правительство признало необходимым принять все меры к предупреждению выступления, а если оно все-таки состоится, то подавить его, не останавливаясь ни перед какими мерами, вплоть до примене-ния вооруженной силы”. И далее призыв к населению не прини-мать”.... участия в большевистском выступлении, ни в качестве стороны сочувствующей, ни в качестве противодействующей, ибо правительство примет всецело на себя ликвидацию выступле-ния” (48). Дж. Бьюкенен в дневнике от 5 ноября пишет: ”Они все трое (Терещенко, Коновалов, Третьяков - министры Временного прави-тельства-К. Д. ) уверяли меня, что правительство имеет за собой достаточную силу, чтобы справиться с положением.... ” (49).

Полковник С. А. Коренев, бывший 25 октября в Петрограде, в своих мемуарах пишет о посещении им в этот день штаба округа и об обстоятельствах, с этим связанных: ”В моей гостинице (“Армии и флота”-К. Д. ) офицеры собираются группами, суетятся и не знают, куда им приткнуться... .. Отдельные офицеры и це-лые группы обращаются ко мне: ”Укажите же, что нам делать, снеситесь с кем надо, сообщите правительству, что нас много, что мы все готовы по первому требованию выступить против за-чинщиков беспорядка, пусть нас только к этому призовут... .. Но на военных верхах царит полнейший хаос”. И далее - сцена в штабе округа. Начальник штаба округа, генерал-майор Баграту-ни: ”Мы вам (Кореневу и его коллеге-К. Д. ) ручаемся за то, что сегодня же к вечеру (25 октября-К. Д. ) скопляющиеся на Вы-боргской стороне и Васильевском острове толпы сами разой-дутся, а если бы этого и не случилось, то мы их разгоним. Сил у нас достаточно... .. Одним словом, к вечеру все будет конче-но... .. “Аврора” стрелять не будет, да у нее нет и снарядов, матросов же мы уже почти ликвидировали.... ” (50). Слова генерал-майора Багратуни, приведенные С. Кореневым,

говорят или о лживости информации, полученной им с “мест”, или о его личной интерпретации поступивших сведений. Послед нее является предательством правительства. Этот ответ прозву чал сразу же после свержения Временного правительства, и мно гих устроил. Название случившемуся дано, а виновные всегда найдутся. Их фамилии называются, в частности, А. Ф. Керенским в его рассказе об октябрьских событиях: ”Около 20 октября начали большевики осуществлять в С. -Петербурге свой план вооруженно го восстания.... Эта подготовка шла довольно успешно, в част ности и потому, что остальные социалистические партии и со ветские группировки, относясь ко всем сведениям о готовящихся событиях как к “контрреволюционным измышлениям”, даже не пы тались своевременно мобилизовать свои силы...... .. с своей сто роны, правительство готовилось к подавлению мятежа, но, не рассчитывая на окончательно деморализованный корниловской авантюрой санкт-петербургский гарнизон, изыскивало другие средства воздействия. По моему приказу с фронта должны были в срочном порядке выслать в С. -Петербург войска, и первые эше-лоны с северного фронта должны были появиться в столице 24 октября.

.... В то же время полковник Полковников, командующий войсками с. -петербургского военного округа, получил приказ разработать подробный план подавления мятежа. Ему же было предложено своевременно взять на учет, соорганизовать все верные долгу части того же гарнизона. Полковник Полковников каждое утро лично представлял мне рапорт, причем постоянно докладывал, что во вверенных ему войсках частей, которыми мо-жет располагать правительство, “вполне достаточно” для того, чтобы справиться с готовящимся восстанием. К великому сожале-нию мы .... слишком поздно узнали, что как сам Полковников, так и часть его штаба вели в эти дни двойную игру и примыкали.... к той части офицерства, в планы которого входило свержение Временного правительства руками г. г. большевиков. Двадцать четвертого октября было уже совершенно очевидно, что восстание неизбежно, что оно уже началось... .. Вожди всех анти-большевистских и демократических партий, вместо того, чтобы успешно организовать силы своих партий для трудной борьбы с изменниками, весь этот день и весь вечер потеряли на бесконечные и бесполезные ссоры и споры.

.... А тем временем, уже господствуя в Смольном и готовясь к последнему удару, большевики повсюду кричали, что все утверж-дения о “каком-то” большевистском восстании являются измышле-ниями “контрреволюционеров” и “врага народа” Керенского” (51).

В “двойной игре” Керенский обвинил и командующего северным фронтом генерала Черемисова, с которым он столкнулся по при-бытии в Псков.

Временное правительство, оказавшееся бессильным нейтрали-зовать большевиков, молча смотрело на подготовку восстания в столице. Эти приготовления П. Н. Милюков назвал “публичными”, так как накануне восстания пресса сообщила о его сроках. С П. Н. Милюковым согласен и А. И. Деникин: ”.... весь порядок захвата власти происходит явно и открыто”. И далее: ”Северный област-ной Съезд Советов, Петроградский Совет, вся большевистская печать, в которой работал под своим именем Ленин, призывали к восстанию. Шестнадцатого октября Троцкий организовал Воен-но-Революционный Комитет, к которому должно было перейти фак-тическое и исключительное право распоряжения петроградским гарнизоном. В последующие дни, после ряда собраний полковых комитетов, почти все части гарнизона признали власть Револю-ционного Комитета, и последний в ночь на двадцать второе объ-явил приказ о неподчинении войск военному командованию... .... Двадцать второго в различных частях Петрограда состоялся ряд митингов, на которых виднейшие большевистские деятели призы-вали народ к вооруженному восстанию......” (52). Открытость выступления признавали и сами большевики, о чем будет сказано ниже. П. Н. Милюков, рассуждая о событиях октября, пришел к выво-ду, что любая революция может дойти до крайних форм, пройдя определенные стадии. И чем больше стадий она прошла, тем больше она левеет. В результате власть переходит от умеренных к крайне левым, что и произошло в России: ”Русская революция не была бы революцией, если бы она остановилась на первой стадии и не дошла до крайностей” (53).

Милюков считает, что полевению России способствовала Пер

вая Мировая война: ”.... последствия войны на фронте и внутри России заранее расположили народные массы в пользу тех, кто явился самым смелым отрицателем войны.... ” (54). Кстати то же самое мы встречаем у многих контрреволюционеров, например у Медницкого А. Р. ,бывшего члена Думы, первого посланника Польши в России: ”.... большевизм, практикующийся в Советах, это есть.... специальное русское явление войны, военной психопатоло гии и военного огрубения нравов” (55).

Большевики воспользовались этим для реализации своих за

мыслов, давя на Временное правительство “контактной ко миссией” Совдепа: ”.... первому буржуазному правительству пре доставлялось делать буржуазными руками социалистическое дело. Под этим условием его и держали” (56). Когда большевики ок репли, они начали “быстрыми темпами” завоевывать петрог радские “низы”. Милюков приводит такую цифру: ”В выборах в го родскую Думу большевики собрали 200 тысяч голосов (33%), то есть шли тотчас за эсерами (37%)”. (57). Наконец, власть серьезно подрывали т. н. ”правительственные кризисы”, в резуль тате которых четыре раза менялся его состав.

“Такова была обстановка, -заключает Милюков, -явного разло

жения коалиции (“революционных демократов”-К. Д. ), -в которой Ленин, опираясь на Троцкого и вразрез с ближайшими товарища ми, стал решительно настаивать на наступлении” (58).

Генерал Марков, сидя в тюрьме, в своем дневнике от 31 ав

густа 1917 года - о советах: ”Раз допущенные, они не могли быть совершенно уничтожены, но развитие их - наша гибель” (59).

Марков и Милюков сходится в одном: в недрах власти (Времен

ного правительства) созрела альтернативная ей организация, впоследствии поглотившая ее. Она изначально была сильнее; со бытия октября лишь констатировали фактическое соотношение сил.

Вспоминая подготовку к восстанию, участники революции от

водили особую роль приезду Ленина в Петроград. Ф. Раскольни ков: до апреля 1917 “.... задача овладения государственной властью большинству рисовалась в форме отдаленного идеала и обычно не ставилась как ближайшая, очередная и непосредствен ная цель” (60). О значении “Апрельских тезисов” говорилось выше. Ленин, как фигура номер один среди большевиков, был олицетворением революции. Без него подготовка к восстанию от няла бы значительно больше времени. Это понимали и его враги. Соратники Ленина оценивали его роль в восстании чрезвычай

но высоко. Вот что писал Л. Б. Каменев: ”Главная роль в этой ра боте (подготовке восстания - К. Д. ) принадлежит, конечно, то варищу Ленину... .. под председательством Ленина вырабатывался первый список народных комиссаров”. На втором съезде Сове тов”.... были прочтены и рассмотрены написанные лично Лениным декреты о земле и мире” (61).

Таким образом, “топливом” революции были солдаты и рабо

чие, “двигателем”-Военно-Революционный комитет, ”ключом зажи гания” - Ленин. ”Мотор” русской революции не мог остыть; пока во главе ее стоял Ленин, она лишь набирала обороты.

Даже противники Ленина знали о несогласии с ним некоторых

его соратников. Вот что писал член ВРК В. И. Невский 15 октяб ря: ”.... из докладов представителей районов получалось, что настроение далеко не во всех районах боевое.

Из девятнадцати районов представители только восьми выска

зали твердую уверенность в том, что районы по первому призыву выступят твердо и решительно; представители шести (и в том числе такого, как Выборгский) заявляли, что настроение масс нерешительное, а представители пяти прямо говорили, что го товности к выступлению нет. В числе этих последних были та кие, как Васильевский, Нарвский и Охтинский” (62).

Свидетельство В. И. Невского дополняется рассказом А. В. Шот

мана - связного ЦК с Лениным: ”После этого (заседания ЦК 10 октября - К. Д. ) были созваны три партийные конференции Пет роградской городской, окружной и военной организаций. На этих конференциях основным вопросом стоял вопрос о захвате власти... .. все три конференции высказались за взятие власти в _ближай _шее . время. Против же захвата власти _немедленно . высказалось _большинство . выступавших делегатов” (63).

Очевидно, что даже среди “своих” Ленин и его сторонники были в меньшинстве. Естественно, что представители других со-циалистических партий подвергали позицию Ленина критике, апеллируя к сознательности русских рабочих. Хочется привести мнение Г. В. Плеханова, высказанное им в июне 1917г. :”.... русская история еще не смолола той муки, из кото-рой будет со временем испечен пшеничный пирог социализма, и что пока она такой муки не смолола, участие буржуазии в госу-дарственном управлении необходимо в интересах самих трудя-щихся... .. участие буржуазии в управлении страною особенно не-обходимо в нынешнее, совершенно исключительное время... .. как заметил Энгельс, для всякого данного класса нет большего несчастья, как получить власть в такое время, когда он, по недостаточному развитию своему, еще не способен воспользо-ваться ею надлежащим образом: его ожидает в этом случае жестокое поражение. Что касается нашей трудящейся массы, то ее поражение было бы тем неизбежнее, в случае захвата ею власти, что, как это всем известно, Россия переживает теперь небывалую экономическую разруху” (64).

Спустя два месяца точка зрения Плеханова оставалась неиз-менной: ”Классовая борьба не есть самоцель. Она есть только средство для защиты классовых интересов. Думать иначе может только идеалист, для которого принцип - все, а классовый ин-терес - ничто... .. всякий общественный класс показал бы весьма неразумным, если бы счел себя обязанным вести классовую борь-бу там, где она не только не полезна, но вредна, с точки зре-ния классового интереса... .. гражданская война даже при лучшем своем исходе (победе пролетариата - К. Д. ) нанесла бы жестокий вред интересам русского пролетариата. Это значит, что пролетариат должен стремиться к соглашению с буржуазией” (65). Похожие мысли, только о диктатуре пролетариата, высказывал К. Каутский: ” Лозунг большевиков(диктатура пролетариата - К. Д. ) .... грозит еще более усилить и обострить противоречия между великими социальными порывами пролетариата и низким уровнем страны.

.... Установление диктатуры пролетариата означает прекраще-ние капиталистического производства. При пролетарском режиме капиталистическое производство невозможно. Достигла ли уже Россия той ступени экономического развития, при которой капи-талистическое производство можно заменить социалистическим? При этом нужно иметь ввиду и то, что пролетариат России и в политическом отношении не силен и не развит в достаточной степени, чтобы взяться за управление всем правительственным аппаратом и приспособить его к своим потребностям. При таких условиях само собой возникает опасение, как бы диктатура про-летариата не выродилась в способ разложения правительственной власти вместо ее овладения и преобразования, .... не угрожала превратиться в средство политического и социального разложе-ния страны, не угрожала превратить страну в хаос, и тем самым повести к моральному банкротству революцию и выровнять дорогу контрреволюции” (66).

Петр Струве, как и Плеханов, рассуждал, как массы представля-ют себе социализм: ”.... социализм мыслится ими только как раз-дел наличного имущества, либо как получение достаточного и равного пайка с наименьшей затратой труда, с минимумом обяза-тельств.

.... Социализм.... как идея раздела, или передела имуществ, означая конкретно уничтожение множества капитальных ценностей, упира-ется в пассивное потребление, или расточение, “проедание” благ, за которым не видится ничего, кроме голода и борьбы го-лодных людей из-за скудного и непрерывно скудеющего запаса благ” (67).

В отличие от Плеханова и Каутского, русский филолог В. Ива-нов был далеким от политики человеком, но и он по-своему пони-мал, что такое социализм: ”Социализм это христианство без бо-га. Но при господстве этого своеобразного “христианства” люди не только не работают совместно и дружно, а, как вол-ки, бросаются один на другого, смотрят друг другу в рот, считают куски в чужом рту и вырывают их оттуда вместе с жизнью. И все декламации о социализме, о пролетарской солидарности, о проле-тарской дисциплине, о совместной работе на общее благо - все эти сентиментальные разговоры являлись лишь аккомпанементом к сценам первобытного каннибализма. Освобожденный от религии че-ловек семимильными шагами пошел не вперед, к царству разу-ма, свободы, равенства и братства, как учили лживые социалисти-ческие пророки, а назад, к временам пещерного быта и звериных нравов” (68). Социализм, описанный В. Ивановым, был “классовым несчастьем” для России. Предупреждения Каутского и Плеханова сбылись. Но в этом уродливом социализме Иванов увидел трагедию самого Плеханова: ”И если Г. В. Плеханов пришел в искренний ужас, когда увидел на деле осуществление своих идей, если он проклял дела своих учеников, отшатнулся от них и умер забы-тый, покинутый и оплеванный русскими рабочими социал-демокра-тами, то эта трагическая судьба крупного русского писателя свидетельствует о благородстве его характера и чистоте серд-ца, но вместе с тем заключает в себе и жесточайший приговор над всей его политической идеологией”.

Мысли Плеханова и Каутского были _в принципе . неприемлемы для большевиков, пропитанных духом классовой ненависти. Ленин уже давно отмежевался от социалистического лагеря, и к мнению врагов он, естественно, не прислушивался. Считая, что Россия го-това к социальной революции и диктатуре пролетариата, Ленин форсировал события.

Очевидно, что обвинения большевиков в развязывании граж-данской войны выдвигались и раньше, в ответ на “апрельские тезисы” Ленина. В “Правде” от 22 апреля 1917г. была напечата-на резолюция ЦК большевистской партии, принятая “по предложе-нию Ленина”: ”Партийные агитаторы и ораторы должны опровергать гнусную ложь газет капиталистов и газет, поддерживающих капи-талистов, относительно того, будто мы грозим гражданской войной. Это - гнусная ложь, ибо только в данный момент, пока капиталисты и их правительства не могут и не смеют применять насилия над массами, пока масса солдат и рабочих свободно вы-ражает свою волю, свободно выбирает и смещает все власти, - в такой момент наивна, бессмысленна, дика всякая мысль о граж-данской войне, в такой момент необходимо подчинение воле большинства населения и свободная критика этой воли недоволь-ным меньшинством; если дело дойдет до насилия, ответствен-ность падет на Временное правительство и его сторонни-ков” (69).

Первое, что напрашивается по прочтении этой резолюции: с какой стати “Временное правительство и его сторонники” будут подчиняться воле большевиков, если те будут лишать их власти? С какой стати в ответ на государственное преступление должна звучать “свободная критика”? Почему ответственность за смену власти должна взять на себя смещаемая власть? И, наконец, по-чему ответственность за гражданскую войну, развязываемую большевиками, должна взять на себя обороняющаяся сторона?

Демагогизм приведенной резолюции очевиден. Доводы Ленина не могут противостоять логике Плеханова и его единомышленни-ков.

Но, несмотря на несогласие среди большевиков, обстановка, сложившаяся в Петрограде, была для них весьма благоприятной. Вот как оценивал соотношение сил П. Е. Дыбенко, председатель Центробалта, член ВРК: у большевиков - “.... пятьсот тысяч ра-бочих, сто пятьдесят тысяч гарнизона да еще кронштадцы.... ”; у Временного правительства - шестьсот пятьдесят штыков, шесть орудий, шесть пулеметов, семь бронемашин, добровольческие от-ряды, полиция (70). Цифры Дыбенко корректирует Н. Суханов, меньшевик, член ВЦИК: ”.... не знаю, как выступали солдаты.... По всем данным, без энтузиазма и подъема. Возможно, что были случаи отказа выступать. Ждать боевого настроения и готовности к жертвам от нашего гарнизона не приходилось. Но сейчас это не имело зна-чения. Операции, развиваясь постепенно, шли настолько гладко, что больших сил не требовалось. Из 200-тысячного гарнизона едва ли пошла в дело десятая часть. Вероятно - гораздо меньше. При наличии матросов и рабочих можно было выводить из казарм только одних охотников” (71).

И, тем не менее, налицо многократный численный перевес вос-ставших и, наоборот, нехватка сил у Временного правительства, которое слишком поздно поняло это. И, главное - помощи ждать было неоткуда, Петроград блокирован. Все произошло по плану, набросанному Лениным. Его советы, требования, резолюции по восстанию можно проследить в хроно-логическом порядке: 12 - 14 сентября : ”.... на очереди дня поставить вооруженное восстание в Питере и Москве (с об-ластью), завоевание власти, свержение правительства” (72). 8 октября: ”.... одновременное, возможно более внезапное и быстрое наступление на Питер, непременно и извне, и изнут-ри.... ,наступление всего флота, скопление гигантского перевеса сил над пятнадцатью-двадцатью тысячами (а может и больше) на-шей “буржуазной гвардии”....

Комбинировать наши три главные силы: флот, рабочих и войсковые части так, чтобы непременно были заняты и ценой ка-ких угодно потерь были удержаны а) телефон, б) телеграф, в) железнодорожные станции, г) мосты....

Окружить и отрезать Питер, взять его комбинированной ата-кой флота, рабочих и войска, - такова задача.... ” (73).

Восстание было лишь кульминацией работы, проведенной боль-шевиками незадолго до этого. Эта работа заключалась, в част-ности, в советизации страны и большевизации Советов. Инте-ресный момент описывает Л. Троцкий: ”Как только большевики по-лучили в свои руки оба столичных Совета, Ленин сказал: ”Наше время пришло” (74).

10 октября, из резолюции ЦК (читай: Ленина): ”Признавая.... что вооруженное восстание неизбежно и вполне назрело, ЦК предлага-ет всем организациям партии руководствоваться этим и с этой точки зрения обсуждать и разрешать все практические воп-росы.... ” (75).

Свергнув Временное правительство, большевики оформили су-ществовавшее положение сил - власть перешла в руки тех, кто мог ее сохранить, кто своими лозунгами обещал быстрое разреше-ние основных жизненных вопросов.

В руководстве партией не было согласия относительно сроков проведения 2 съезда Советов. Противники немедленного восста-ния хотели, чтобы именно съезд санкционировал его. Но тог-да, возможно, был бы упущен благоприятный для наступления мо-мент. Поэтому Ленин настаивал на первоочередной роли восста-ния: ”Сначала победите Керенского, потом созывайте съезд” (76). Выше было сказано о том, что даже Временное правительство знало о готовящемся большевистском восстании; сами революцио-неры понимали это. На праздновании второй годовщины революции Л. Троцкий говорил: ”Тщетно память пытается найти в истории другое восстание, которое было бы заранее во всеуслышание наз-начено на определенное число и в положенный день осуществлено - и притом победоносно” (77).

И, тем не менее, зная об информированности правительства насчет восстания, революционеры понимали, что остановить восстание - значит, потерять свой шанс. Л. Д. Троцкий в ночь на 25 октября: ”В победе не может быть сомнения. Она обеспечена настолько, насколько вообще можно обеспечить победу восстания. И все же это часы глубокой и напряженной тревоги, ибо наступа-ющая ночь все решает”. И дальше: ”.... враги и думать не смеют об улице. Они попрятались. Улица наша” (78).

Тот же Л. Д. Троцкий сравнивает февральские и октябрьские события: ”Правильно понять октябрьский переворот можно лишь в том случае, если не ограничивать поле зрения его заключитель-ным звеном. В конце февраля шахматная партия восстания разыг-рывалась с первого хода до последнего, то есть до сдачи про-тивника; в конце октября основная партия оставалась уже поза-ди, и в день восстания приходилось разрешать довольно узкую задачу: мат в два хода. Период переворота необходимо поэтому считать с 9 октября, когда открылся конфликт по поводу гарни-зона, или 12-го, когда было постановлено создать Военно-Револю-ционный комитет. Обволакивающий маневр тянулся свыше двух не-дель. Наиболее решительная его часть длилась пять-шесть дней, с момента возникновения ВРК... .. Заключительный этап, ког-да восставшие окончательно отбросили условности двоев-ластия.... занял ровно сутки: с двух часов ночи на 25-е до двух часов ночи на 26-е. В течение этого срока Военно-Революцион-ный комитет открыто применял оружие для овладения городом и захвата правительства в плен.... ” (79). Как видно, Троцкий выделяет в восстании подготовку, ”обвола-кивающий маневр” и заключительный этап.

Обратимся к другим участникам событий. Цитата А. В. Шотма-на, приведенная выше, касается трех партийных конференций, про-веденных после заседания 10 октября. Поскольку разногласия оставались, Ленин собрал заседание ЦК 16 октября, где он после доклада “убеждал” противников восстания Шотмана, Милютина в его необходимости. В конце концов приняли резолюцию, аналогич-ную резолюции 10 октября. Как вспоминал член ВРК М. Я. Ла-цис, после 16 октября “...Начинаются лихорадочные дни непрерыв-ной подготовительной работы” (80). Но подготовка к восстанию заключалась не только в заседа-ниях ЦК. Член ВРК В. А. Антонов выделял две больших практи-ческих победы большевиков перед восстанием: первая - 21 ок-тября, когда Петроградский гарнизон объединился вокруг ВРК; вторая - 23 октября, когда большевики захватили Петропав-ловскую крепость и, следовательно, арсенал в 100 тысяч винтовок.

Таким образом, большевики создали не только численный пере-вес. В их распоряжении теперь находилось оружие из арсенала. После его захвата “улица” действительно стала пороховой боч-кой. Оружие, которым обвешались солдаты и рабочие, придавало им уверенности. Это была новая мода, оставшаяся в России на дол-гие годы, она соответствовала милитаристскому духу “госу-дарства рабочих и крестьян”. Выше приводились суждения П. Н. Милюкова о причинах прихода большевиков к власти. Аналогичные мысли встречаем и у Л. Д. Троцкого: ”Ленин не раз повторял, что массы несравненно ле-вее партии, как партия - левее своего ЦК.

.... Восстание охватит тем более широкие массы, чем больше команда революционной партии сольется с командой обстоя-тельств” (81).

Большевики держались за “улицу”; она доверяла им, со време-нем оформившись в репрессивный аппарат, беспощадный к врагам “революции”. А тогда, в октябре 17-го, большевики как можно глубже проникали в солдатско-рабочую массу, стремясь слиться с ней и подчинить себе ее необузданную силу.

Рассмотренная подготовка к восстанию длилась около двух недель. Само восстание заняло значительно меньше времени. О его ходе и пойдет речь. Говоря о восстании, я задаюсь вопросом: а можно ли было обойтись без него? Власть, которую так страстно желали большевики и за которую держалось несдающееся Временное правительство, должна была достаться кому-то одному. Стороны не стремились к соглашению, а заняли непримиримые позиции. Да и прошло уже время компро-миссов. Керенский А. Ф. ,25 октября: ”.... ни у кого из нас (чле-нов Временного правительства. -К. Д. ) не возникало даже мысли о возможности каких-либо переговоров или соглашений с засевшими в Смольном предателями” (82).

Со своей стороны ВРК, после принятия Временным правительст-вом мер для своей защиты назвал его “контрреволюционными за-говорщиками”.

Положение, в котором оказалась Россия, требовало гораздо бо-лее решительных шагов, чем Временное правительство могло себе позволить.

Перспектива Учредительного собрания не устраивала больше-виков, так как шансы получить власть демократическим путем бы-ли невелики. Гораздо надежнее было положиться на самих се-бя, выбрать удобный момент и осуществить задуманное. *

    “Под знаком Стрельца, огненной медью
    Расцветал единый Октябрь.
    Вышел огромный корабль И тенью покрыл столетья.
    Стало игрушкой взятье Бастилии,
    Рим, твои державные камни - пылью” (83)

С каждым октябрьским днем надежда на сохранение существо-вавшего положения уменьшалась, но она была. Она оставалась даже у спасавшегося бегством А. Ф. Керенского, направлявшегося в Гат-чину: ”.... как бы ни было трудно, почти безнадежно положение Пе-тербурга еще утром 25-го, в час нашего отъезда, нам все-таки представлялось невероятным, чтобы гг. большевики к 2 часам утра на 26-е могли уже сделаться хозяевами дворца и штаба” (84).

Была надежда и у защитников Зимнего дворца, но они стреми-тельно теряли ее. Вот что писал журналист Е. Ефремов, находив-шийся в Зимнем во время штурма: ”На мой вопрос, имеет ли Вре-менное правительство возможность овладеть положением, боль-шинство пожимало плечами, а некоторые, в том числе генерал Ма-никовский, военный министр, заслуживающий в этом отношении наи-большего доверия, откровенно отвечали: ”Поздно! ”. Очевидно бы-ло, что Временное правительство полагается лишь на гарнизон Зимнего дворца” (85). Но не все защитники Зимнего были столь пессимистичны. Стан-кевич В. Б. ,верховный комиссар Ставки, из Зимнего, днем 25 ок-тября: ”Восставшие приближались, но медленно и нерешительно. Мне казалось, что проявление энергии с нашей стороны могло бы из-менить положение дел” (86). Однако “энергия” не проявля-лась: малочисленность защитников дворца и отсутствие вызванных подкреплений “съели” ее: ”Уже с вечера (25 октября-К. Д. ) юнке-ра, настроение которых сначала было превосходно, стали терять бодрость духа; позднее начала волноваться команда блиндирован-ных автомобилей; каждая лишняя минута напрасного ожидания подкреплений все более понижала “боеспособность” и у тех, и у других” (87). Меньшевик, член ВЦИК Н. Суханов пишет не только о слабости Временного правительства, но и о нерешительности _са-_мих . большевиков: ”Штаб повстанцев действовал осторожно и ощупью - можно сказать, слишком осторожно и слабо нащупывал почву.... Охрана пустого Зимнего в эти часы (утром 25 октября -К. Д. ) была совершенно фиктивна; а главный штаб, где находился глава правительства, не охранялся вовсе. Насколько можно судить по некоторым данным, у подъезда не было даже обычной пары часовых. Главный штаб, вместе с Керенским, можно было взять го-лыми руками.... ” (88). Далее Суханов размышляет - могло ли Временное правительство подавить восстание днем 25 октября? “Если уже никого нет, то, видимо, министрам самим надо взяться за оборону. Может быть, министры разъедутся по юнкерским учили-щам и по более надежным частям, чтобы побудить и их выступить? Ведь так делали не менее штатские члены ЦИК в критические мо-менты. Может быть, они еще соберут тысячу-две юнкеров и офице-ров, несколько броневиков, разгонят цепи, освободят занятые пункты, сделают попытку штурмовать Смольный.... ” (89). Возмож-ность взятия Смольного допускается Н. Сухановым из личных наб-людений, сделанных им в этом здании: ”.... Защитников налицо было много, но сомневаюсь, чтобы защита могла быть стойкой и органи-зованной” (90). Если возможность захватить Смольный действительно сущест-вовала, Временное правительство не реализовало ее, тем самым обрекши на гибель себя и только-только появившиеся ростки де-мократии. Здесь уместно привести слова английского посла в Петрограде Дж. Бьюкенена: ”Если бы я должен был написать эпита-фии царизму и Временному правительству, я написал бы два сло-ва: потерянные возможности” (92).

Всякое историческое событие рассматривается его современ-никами с двух сторон: участники события видят его изнут-ри, остальным доступна лишь его внешняя сторона. Описание “кухни” восстания мы находим у революционеров, их противники дополняют общую картину. Вот какими виделись события Дж. Бь-юкенену, английскому послу в Петрограде: ” 6 ноября. Терещенко говорит мне, что ночью происходили беспорядки в пригородах и других частях города; что большевики намеревались организовать вооруженную демонстрацию; что в последнюю минуту у них не хва-тило храбрости, и она была отменена. Кроме того, они организова-ли Военно-Революционный комитет, издавший приказ к войскам, воспрещающий им исполнять какие бы то ни было прика-зы, не контр-ассигнованные этим комитетом.

Сегодня в три часа утра были заняты типографии, в которых печатается несколько большевистских газет; последние прави-тельство решило закрыть, и Терещенко ожидает, что это вызовет большевистское восстание.

7 ноября. Вчера вечером Исполнительный комитет Совета ре-шил арестовать министров и образовать свое правительство... .. все войска гарнизона подчинились распоряжениям большеви-ков, ....весь город, включая Государственный банк, вокзалы и поч-тамт, находится в их руках.

В четыре часа сегодня утром Временное правительство вызва-ло казаков, но последние отказались выступить в одиночку...... В 8 часов утра из Кронштадта прибыл крейсер “Аврора” и три дру-гих корабля и высадил десант из матросов.... Хотя в течение дня происходила небольшая стрельба, но большевики практически не встретили никакого сопротивления, так как правительство не позаботилось о том, чтобы организовать какие-либо силы ради своей собственной защиты. 8 ноября. Вчера в шесть часов вечера бронированные автомо-били заняли позиции на всех пунктах, командующих над подходами к Зимнему дворцу, и вскоре затем туда явились делегаты от Ре-волюционного комитета с требованием его безусловной сдачи. Так как на это не было дано никакого ответа, то в 9 часов ве-чера был дан сигнал к атаке холостыми выстрелами из орудий с крепости и с крейсера “Аврора”. Последовавшая бомбардировка продолжалась беспрерывно до 10 часов, после чего последо-вал.... часовой перерыв. В 11 часов бомбардировка началась сно-ва, причем, как мы это наблюдали из окон посольства, _по Троицко-_му мосту все время ходили трамваи . ,как и всегда... .. организо-ванной защиты не было, и число убитых с обеих сторон было нез-начительно... .. В половине третьего утра партии атакующих про-никли во дворец боковыми ходами и разоружили гарнизон. Минист-ры были арестованы и отведены сквозь враждебно настроенные толпы в крепость” (92). Генерал П. Г. Курлов не добавляет яр-кости картине восстания, нарисованной Бьюкененом: ”25 октября произошел большевистский переворот, причем у меня дома не слышно было даже выстрелов.... ” (93). Описание захвата Зимнего дворца, сделанное Дж. Бьюкене-ном, дополняет С. Мельгунов: ”.... в коридор (Зимнего - К. Д. )вор-валась через защищаемый двор сотня врагов, которых деморализо-ванная охрана приняла за депутатов Думы. Вероятно, такой ошибки и не было. Ворвалась толпа за парламентариями и действительно тем самым разрушила “штыковую и огненную преграду” между наступающими и обороняющимися: площадь стала вливаться во двор, из двора во дворец и растекаться по лестницам и коридо-рам” (94).

Слова С. Мельгунова подтверждаются неизвестным офицером, за-щищавшим Зимний дворец.

Несмотря на то, что Октябрьская революция является одной из самых кровавых в истории, началась она вполне мирно. В свиде-тельствах той и другой стороны неоднократно повторяются слова о “нежелании кровопролития”. И это было правдой. Вот что писал английский посол Дж. Бьюкенен: ”Организованной защиты (Зимнего - К. Д. ) не было, и несчастных случаев с той и с другой стороны было сравнительно немного” (95). Неизвестный офицер, защитник Зимнего: ”Надо отметить то удивительное настроение, которое бы-ло у этого гарнизона, никто из нас не желал кровопролития. На выстрелы нападающих мы отвечали возможно реже... .. За всю оса-ду с нашей стороны были легко ранены три юнкера” (96). Меньшевик Н. Н. Суханов согласен с вышеприведенными мнения-ми: ”Сопротивление (со стороны Временного правительства - К. Д. ) не было оказано. Начиная с двух часов ночи, небольшими силами, выведенными из казарм, были постепенно заняты вокза-лы, мосты, осветительные учреждения, телеграф, телефонное агентство. Группки юнкеров не могли и не думали сопротив-ляться. В общем, военные операции были похожи скорее на смены караулов в политически важных центрах города.... ” (97). При захвате Зимнего атакующие ограничились разоружением и арестом противника. Так же поступали и осаждаемые, когда во дворце появлялся солдат или матрос, проникший туда через окно или подвал.

Однако мнение А. И. Деникина контрастирует с вышеприведенны-ми относительно количества жертв переворота: ”Только военная молодежь - офицеры, юнкера, отчасти женщины - в Петрограде и в особенности в Москве - опять устлали своими трупами столичные мостовые, без позы и фразы умирая.... за правительство, за рево-люцию? Нет. За спасение России” (98). Никто, кроме Деникина, не отмечает в описаниях путча мостовых, покрытых трупами. Дума-ется, что это преувеличение, тем более что Деникин не был оче-видцем штурма Зимнего дворца.

Жертвы появились тогда, когда силы контрреволюции попыта-лись свергнуть большевистское правительство. Вот что расска-зывал А. Саймонс комиссии американского конгресса о ноябре 1917 в Петрограде: ”.... воздух был насыщен самым дьявольским террором, какой когда-либо пришлось испытать культурному чело-веку” (99). П. Сорокин, депутат Учредительного собрания: ”По за-кону все депутаты имеют иммунитет против ареста, но закон - одно дело, а большевистская практика другое. Все дороги ведут сейчас не в Рим, а в тюрьму” (100).

Вот когда появились потоки крови, которые мы видим на кар-тине И. Глазунова”Великий эксперимент”. Точнее, бушующее море крови, захлестнувшее то, что олицетворяло старую Россию: Медного всадника, Кремль, Исакиевский собор. “О, Революция, о Книга между книг!

Слепили кровь и грязь высокие страницы, И, как набат, звучит твой яростный язык, Но нет учителя и некому учиться”.

Е. Г. Полонская (101).

До нас дошла и документальная хроника событий 25 октября. Из сообщения газеты “Новая жизнь” “...о попытках Временного правительства предупредить вооруженное восстание.

С утра 24 октября начались уже активные действия прави-тельства. Утром к Зимнему дворцу подошли юнкера и сменили несших дежурство самокатчиков... .. К двум часам дня все мосты были заняты юнкерами, и с трех часов движение через мосты.... было прекращено. Около четырех часов дня мосты начали разводиться. В то же время наряды юнкеров заняли электрическую станцию, вокзалы, правительственные учреждения, и были расстав-лены большие пикеты на углах больших улиц” (102). А вот содержание телеграммы, отправленной главным начальни-ком Петроградского гарнизона Полковниковым в 0 ч. 15 минут 25 октября в Главковерх: ”.... положение в Петрограде угрожаю-щее. Уличных выступлений, беспорядков нет, но идет планомерный захват учреждений, вокзалов, аресты. Никакие приказы не выполня-ются. Юнкера сдают караулы без сопротивления, казаки несмотря на ряд приказаний до сих пор из своих казарм не выступа-ли. Сознавая всю ответственность перед страною, доношу, что Вре-менное правительство подвергается опасности потерять власть, причем нет никаких гарантий, что не будет попытки к захвату Временного правительства” (103). Прочитав эту телег-рамму, ловишь себя на мысли, что это был конец. В качестве эпилога к происшедшему восстанию приведу слова А. И. Деникина: ”Снова, как восемь месяцев тому назад, на улицы столицы вышел вооруженный народ и солдаты, но теперь уж без всякого воодушевления, с еще меньшим, чем тогда, пониманием со-вершающегося, в полной неуверенности и в своих силах, и в пра-воте своего дела, даже без чрезмерной злобы против свергаемого режима.

.... самый переворот перейдет в историю без легенды, без вся-кой примеси героического элемента.... ” (104). Очевидно, послед-ние слова Деникина оказались пророческими. Легенда, созданная большевиками, оказалась недолговечной. А теперь - ход событий глазами восставших. Штурму Зимнего дворца предшествовала не только организационная подготов-ка, захват Петропавловской крепости, идеологическая обработка толпы. По выработанному Лениным плану следовало захватить центры городских коммуникаций: почту, телеграфные и телефонные станции.

Занятие почты и телеграфа облегчалось тем, что там были или большевистские “ячейки”, или сочувствующие большевикам работ-ники. Вот что пишет Кадлубовский К. Я. ,большевик, работавший на почтамте: ”Главный почтамт был захвачен нами изнутри”. Это было 24 октября. В тот же день большевики сменили юнкерский караул у телеграфа на “своих” солдат, отбили там атаку юнкеров с бро-невиком, разоружили внутреннюю телеграфную охрану. При этом не было потерь, так как юнкеров отразили _на подступах . к телегра-фу, задержав их баррикадой. Кадлубовский пишет: ”Центральная телефонная станция сначала была захвачена юнкерами. Она была взята нами после упорного боя” (105).

Обращает на себя внимание быстрота захвата правительствен-ных учреждений. В качестве иллюстрации служит свидетельство А. А. Игнатьева, председателя ротного солдатского комите-та: ”.... рота выступила, и через четверть часа уже заняла Нико-лаевский вокзал, окружив его цепью сильных караулов” (106). За 15 минут можно _занять . здание, выставив караулы, но не отбить его. Николаевский вокзал не охранялся. Через несколько часов после занятия вокзала туда прибыл целый грузовик с юнкера-ми, которые были разоружены, не сделав ни одного выстрела. Л. Д. Троцкий также обращает внимание на быстроту, с которой восстание произошло: ”Но ведь взять власть - значит повернуть руль истории; неужели же такое событие может зависеть от про-межутка в 24 часа? Да, может. Когда дело дошло до вооруженного восстания, то события измеряются не длинным аршином политика, а коротким аршином войны” (107).

Общую картину событий 25 октября мы находим у председателя ВРК Н. И. Подвойского: ”25 октября. Ночь. Но весь Петроград в ог-нях. Всюду - на фабриках и заводах, в полках, дивизиях, экипажах идут беспрерывные собрания, выносятся резолюции о поддержке Советов.

3 часа 30 минут утра. Крейсер “Аврора” отдает якорь у Нико-лаевского моста. Приказываю выключить телефоны Зимнего дворца и штаба округа: телефонная станция уже в наших руках.

Из Гельсингфорса прибывают миноносцы.... По улицам громыхают броневики. Первое продвижение войск к Зимнему дворцу удалось начать только в 6-7 часов утра 25 октября... .. решено было сосредото-чить руководство в Петропавловской крепости... .. К утру исход восстания был уже решен. Все ключевые пункты были в руках восставшего пролетариата. Временное правительство было блоки-ровано в Зимнем дворце, лишено власти, осталось почти без сил”.

.... 14. 35. На открывшемся заседании Петроградского Совета Ленин заявил о конце Временного правительства: ”Товарищи! Рабо-чая и крестьянская революция, о необходимости которой все вре-мя говорили большевики, совершилась.... ”. “К 3 часам дня в Петропавловской крепости подготовка к штурму была закончена... .. К 6 часам вечера Зимний был словно опутан солдатскими цепями. Юнкера, забаррикадировавшись штабелями дров у ворот двор-ца, зорко следили за движениями наших головных цепей и всякое перемещение их встречали ружейным и пулеметным огнем”.

Записки Ленина, которые он посылал то мне, то Антоно-ву-Овсеенко, то Чудновскому.... становились все более жестки-ми, Ленин грозил предать нас партийному суду, расстрелять. От плана бескровного переворота, казавшегося таким реальным и за-манчивым, приходилось отказаться: Зимний не желал сдаваться, его нужно было брать штурмом.

.... Выстрелы из орудий Петропавловской крепости наполнили ночь гулом. Это были три холостых выстрела - наши части двину-лись вперед, открыли ураганный пулеметный и винтовочный огонь. Баррикады встретили их решительным отпором... .. Вдруг над головами у нас поплыл тупой гул, за ним второй... .. это “Аврора” из шестидюймовых посылала свои тяжелые снаряды. Оче-видно, эти снаряды внесли большое смятение в ряды защитников Зимнего.

.... Воспользовавшись замешательством противника, матросы, красногвардейцы и солдаты ринулись вперед.

.... Летят на лестницы. На ступенях схватываются с юнкера-ми. Опрокидывают их... .. Как ураган, несутся на третий этаж, вез-де по дороге сметая юнкеров... .. В Зимнем дворце все было кончено. Я взглянул на часы: четверть третьего” (108).

Думаю, Подвойскому удалось передать атмосферу насыщенности действием, нервозности наступавших и их руководителей. Даже А. Р. Вильямс, американский публицист, бывший вместе с солдата-ми, осадившими Зимний, подметил ее. Солдаты “горели” побыстрее захватить дворец, на что красногвардеец отвечал им: ”Нам пока нельзя наступать... .. Дворец охраняется женским батальоном. Га-зеты будут писать, что мы стреляли в женщин. И потом, товари-щи, мы должны соблюдать дисциплину: никаких действий без прика-за комитета” (109).

Анализируя написанное Подвойским, напрашивается вывод о яв-ной противоречивости его рассказа с описаниями “штурма”, сде-ланными контрреволюционерами. Подвойский явно облагородил его, придав описанию больше выстрелов, атаку под “ура”, схватки внутри дворца. Это стремление председателя ВРК очень естест-венно - своим описанием он поддерживал легенду, утвержденную большевистскими вождями. Один из интереснейших моментов, связанных с восстанием, мож-но обнаружить у Л. Д. Троцкого: ”Помню, огромное впечатление про-извело на Ленина сообщение о том, как я вызвал письменным при-казом роту Литовского полка, чтобы обеспечить выход нашей пар-тийной и советской газеты.... Ленин был в восторге.... Потом он стал молчаливее, подумал и сказал: ”Что же, можно и так. Лишь бы взять власть”. Я понял, что он только в этот момент окончатель-но примирился с тем, что мы отказались от захвата власти путем конспиративного заговора. Он до последнего часа опасался, что враг пойдет наперерез и застигнет нас врасплох. Только те-перь.... он успокоился и окончательно санкционировал тот путь, каким пошли события” (110).

Приведенные слова Льва Троцкого говорят о том, что Ленин до последнего момента не переоценивал силы большевиков, осознавал риск выступления и боялся его. Таким мы не видели Ленина ни-когда; его образ был связан с непоколебимостью, самоуверен-ностью раз и навсегда. Но захват власти - это всегда авантю-ра, которая карается смертью. Думается, нерешительность Ленина именно отсюда.

Итак, восстание произошло, настало время осмыслить его ре-зультаты. *

    “.... О, эти наши дни последние,
    Остатки неподвижных дней.
    И только небо в полночь меднее,
    Да зори голые длинней.... ”.

З. Н. Гиппиус (111). Свержение Временного правительства не было чем-то неожи-данным. О таком исходе думали многие, их мысли дошли до нас; по-ражаешься, как точны были их прогнозы. Г. В. Плеханов: ”Несвоев-ременно захватив политическую власть, русский пролетариат не совершит социальной революции, а только вызовет гражданскую войну, которая, в конце концов, заставит его отступить далеко назад от позиций, завоеванных в феврале и марте нынешнего года.

.... Власть должна опираться на коалицию всех живых сил страны, то есть на все те классы и слои, которые не заинтересо-ваны в восстановлении старого порядка... .. сознательные элементы нашего пролетариата должны пре-достеречь его от величайшего несчастья, какое может только с ним случиться” (112). Эти слова Плеханов адресовал петрог-радским рабочим, но их “сознательные элементы” не смогли пре-дотвратить восстание. Временное правительство не только не создало коалицию в свою поддержку, но осталось вообще без ка-кой-либо поддержки кого бы то ни было. В связи с этим встает вопрос: была ли победа большевиков в Петрограде их победой над всей Россией? Противники большевиков полагали, что да. Р. Ро-бинс, полковник армии США, начальник американской миссии Красного Креста в России: ”.... в одночасье Советы, по крайней мере номинально, взяли под полный контроль Российское госу-дарство” (113).

П. Н. Милюков: ”Победа большевиков была полная и окончатель-ная. Их победой в Москве решался вопрос о их победе в России” (114).

В очередной раз небезинтересно сравнить результаты фев-ральского и октябрьского восстаний. В. В. Шульгин после увиден-ного им в Таврическом дворце (февраль-К. Д. ) писал: ”Все, что можно было испакостить, испакощено - и это символ. Я ясно по-нял, что революция сделает с Россией: все залепит грязью, а по-верх грязи положит валяющуюся солдатню” (115).

“В марте 1927 г. ,к десятилетию революции, “Сегодня” (эмиг-рантская газета, издававшаяся в Риге) провела анкету, назвав ее “парламентом мнений”. Одним из вопросов был: ”В какой связи находились февральская революция и ее развитие с октябрьским переворотом? ”. Ниже приводятся мнения эмигрантов-участников революции:

“ _И. Бунин . :Древняя мудрость Индии говорит: ударивший в бара-бан уже не может удержать грохот барабана.

_А. Аргунов . (эсер - К. Д. ): Октябрьский переворот, который мо-жет быть назван контрреволюцией, народился в тесной связи с февральскими событиями. Война и связанная с ней разруха.... при-вели к октябрю.

_В. Зензинов . (эсер - К. Д. ): Между февралем и октябрем нет внутренней связи. По существу, октябрь был отрицанием февра-ля.... Октябрьский переворот - это восстание против февра-ля. Выводить октябрь из февраля, как это делают большевики и правые, значит грешить против истории.

_А. Карташев . (прокурор Святейшего синода при Временном пра-вительстве К. Д. ): При условии февральской революции и не-достатке той же государственной мудрости, государственных инстинктов у элементов Временного правительства ничего, кроме октября, и не могло наступить.

_В. Шульгин . : Февральская революция и ее развитие с октябрем находятся в связи с алфавитной: кто скажет “а”, тот скажет “б”.

_Н. Марков-2 . (монархист - К. Д. ): Как только крестьянские массы поняли, что “февральские господа” хотят длить войну, они отвернулись от них и от Антанты.... Не будь февраля, октяб-ря, конечно, не было бы” (116).

Приведенные мнения не обывательские: фамилии респондентов широко известны - это партийные деятели, участвовавшие в поли-тической борьбе и управлении Россией. То, что их мнения расхо-дятся - следствие различных политических платформ, на которых они стояли.

И. Г. Церетели вспоминает речь Шульгина в Думе в конце апре-ля 1917: ”Вместе с большими завоеваниями, которые получила за эти два месяца Россия, -говорил Шульгин, -возникают опасения, не заработала ли за эти два месяца Германия. Отчего это происхо-дит? .... честное и даровитое правительство, которое мы хотели бы видеть облеченным всей полнотой власти, на самом деле ею не облечено, потому что взято на подозрение. К нему приставлен часовой, которому сказано: смотри, они буржуи, а потому зорко смотри за ними и, в случае чего, знай службу” (117). А вот выдержка от 11 ноября 1917г. из дневника Луи де Робьена, атташе посольства Франции в Петрограде: ”.... рухнул ре-жим, рожденный Февральской революцией, которая сначала смогла объединить вокруг себя чуть ли не весь народ, а потом оберну-лась в нечто смешное и сохранила поддержку лишь части каза-ков, женского батальона и юнцов” (118). Аналогичное мнение сложилось и у английского посла Дж. Бьюкенена: ”Правительство Керенского пало, подобно царизму, без борьбы” (119). П. Соро-кин: ”Большевизм победил. Это было очень просто. Временное пра-вительство и первый Всероссийский Совет были свержены так же легко, как и царский режим... .. Чтобы уничтожить предыдущее правительство и образовать новое, потребовалось всего лишь двадцать четыре часа” (120).

Хочется привести выдержки из дневника генерала Маркова, на
ходившегося во время октябрьских событий в тюрьме: ”

.... 23 сентября. Власти нет, даже мираж ее испарился го-лод, холод, дороговизна, обесценивание денег - вот контрреволю-ция. Революционная демократия показала полную свою несостоя-тельность. Я не знаю, но мне кажется, что судьба еще милостива ко мне, засадив меня за решетку, иначе на свободе я бы из-велся, наблюдая развал кругом, теперь хоть вынужденная пассив-ность и бездействие.

.... 26, 27 октября: Ставка потеряла голову. Черемисов ведет круп-ную игру. Керенский бежал в Псков.... мне делается омерзитель-ной вся эта выплывшая на поверхность сволочь. 27-го получено сведение о новом составе министерств с Лениным во главе и На-хамкисом в качестве военного министра. Как пала Россия - шпи-он стал во главе ея, а жид - во главе армий.

.... 1 ноября. Новости как из рога изобилия. Керенский бе-жал. Краснов юлит. В городах бойня продолжается. Чернь вышла на улицу и все крушит. Ставка ожидает своего часа” (121).

Общее мнение, думается, выразил Б. В. Савинков, считавший ок-тябрьский переворот концом русской революции: ”1917 год был праздником русской революции. До большевистского переворота в России было много людей, которые верили, что русская революция ускорит победу союзников и даст России прочный, почетный и вы-годный мир. Надеждам этим не было суждено оправдаться. 1918, 1919 и 1920 годы принесли с собою позор Брест-Литовского мира и гражданскую, беспощадную и с неравными силами войну” (122).

С мнением Савинкова согласен писатель А. Аверченко: ”Разве та гниль, глупость, дрянь, копоть и мрак, что происходит сейчас - разве это революция? ” (123). Что это такое - ответил Петр Струве, общественный деятель, экономист, историк: ”Русская рево-люция оказалась национальным банкротством и мировым позором - таков непререкаемый морально-политический итог пережитых нами с февраля 1917 года событий” (124).

“В марте 1927 г. ,к десятилетию революции, “Сегодня” (эмиг-рантская газета, издававшаяся в Риге) провела анкету, назвав ее “парламентом мнений”. Один из вопросов звучал так: ”Что сохра-нится от русской революции в грядущей России? ”. Ответы на этот вопрос уместно привести в разделе об итогах револю-ции, что и делается:

“ _И. Бунин . :Останется сознание, что “повеселились” мы за очень дорогую цену и что следующий раз надо быть маленько осторож-нее.

_А. Аргунов . ( эсер - К. Д. ): В октябре Россия сбилась с пути демократии и свободы, но история предсказует грядущему свой путь с теми завоеваниями, которые демократии удалось осущест-вить в краткий период своего существования. _В. Зензинов . ( эсер - К. Д. ): Революция навсегда останется ру-бежом между старой и новой Россией.

_Б. Мякотин . (лидер народных социалистов - К. Д. ): Россия боль-ше не вернется к самодержавию.

_П. Долгоруков . (князь, кадет - К. Д. ): Останется институт пат-риаршества, и церковь сделается более независимой. Прежние ла-тифундии исчезнут, но частновладельческое начало восстановится.

_П. Милюков . :Останутся политическая и социальная ликвидация старого режима и полное уничтожение старого правящего класса.

_А. Карташев . ( прокурор Святейшего синода при Временном пра-вительстве К. Д. ): Отдаленное будущее России мне представля-ется великим и светлым.... Правовое государство со свобод-ным, демократическим режимом и сильной центральной и децентра-лизованной местной властями, с осуществлением федерального на-чала, с крепким социально-консервативным институтом кресть-янства.

_П. Струве . :Октябрьская революция - это реакция и регресс.

_В. Шульгин . :Сохранятся революцией ускоренные преобразования Столыпина и областные автономии.

_Н. Марков - 2 . (монархист, “Союз русского народа”): Сохра-нится долгая и прочная ненависть к революциям, демократии и всем видам социализма, не говоря уже об антисемитизме” (125).

Маленький очерк настроений русского общества, изложенный в письме, ”.... полученном политическим деятелем из Петрограда” 27 июня 1920 года, свидетельствует об оптимизме, который не иссяк вопреки всем несчастьям, обрушившимся на народ: ”Еще из области настроений: очень немногие думают, что Россия развали-лась и погибла; почти все остальные - что воссоздание Единой России скоро и неизбежно и что центростремление окраин вели-ко, лишь бы убрать большевиков и дожить до приличного прави-тельства.

.... В армии совершенно царский режим - железная дисципли-на, расстрелы и мордобой; шпионство партийных коммунистов, но все-таки дезертирство сильно... .. Духовенство забито и мол-чит; лишь отдельные личности смело говорят проповеди, за что и попадают за решетку. Троице-Сергиева лавра в Москве разграбле-на; церкви повсюду многие закрыты, в некоторых устроены кинема-тографы. Очень отчетливое настроение у крестьян: ждут “прика-за” (откуда неизвестно! ), чтобы вырезать коммунистов; с восторгом вспоминают исправников и становых. Но пока мол-чат, так как очень боятся”. То же встречаем в дневнике у исследователя русской литературы Б. М. Эйхенбаума от 7 августа 1918 г. :”Приезжающие из деревни говорят, что там все ждут “хо-зяина” - короля или президента” (126).

Продолжение письма политическому деятелю: ” Среди ученых ко-лоссальная убыль мрут ужасно; остальные же, за малым исключе-нием, обнаружили неприличную линию поведения.

.... Некоторые ухитряются, например инженеры, иметь до 11 мест разом; профессора некоторые тоже занимают 5-6 должностей. Кроме того, все поголовно воруют.... Отсутствие морали полное. Кому не-чего воровать, тот продает на рынке последнее.

.... что самое главное, чувствую, что больше дышать не могу и отчетливо сознаю какую-то неладность в мозгу; что-то где-то застревает, задыхаюсь, не могу не работать, ни.... ” (127).

Совершенно контрастны оптимизм первого абзаца и остальное содержание письма. Но что поражает, так это сохранение надежды в условиях, созданных большевиками, хотя чувствуется, что к кон-цу письма у его автора кончились силы. Очень интересную зарисовку деревенской жизни дает писатель Соколов-Микитов: ”Сытых все же больше, и сила в их руках... .. Точно боясь, что “придут и возьмут”, сытые спешат наесться до отвалу. И наряду с отчаянным и смертным голодом в деревне невероятное обжорство: съедают по семи фунтов хлеба на брю-хо, режут на варево молочный скот.... и до паралича обжираются бараниной и свиным салом. В то же время голодному, умирай он от голода тут же на глазах, сытый не даст и куска” (128). Эта за-рисовка напоминает шолоховскую “Поднятую целину” с кулака-ми, режущими скот, отнимаемый советской властью.

Победоносное восстание имело следствием сведение счетов со “старым” миром. Оно выражалось в банальном насилии над тем, что его олицетворяло. Луи де Робьен в дневнике от 4 декабря 1917: ”Большевиками быстро овладевает автократическое мышле-ние. Они безжалостно уничтожают все, что им сопротивляется” (129). Так что одним из результатов восстания можно назвать тол-чок к тому, что впоследствии переросло в гражданскую войну. Тот же Луи де Робьен характеризует новый политический режим в России: ”Нынешний режим в России можно охарактеризовать как солдатскую диктатуру. Они, солдаты, поддержали большевиков, обе-щавших мир, но теперь хотят обойти большевиков, взять верх над Лениным. Эти простолюдины, которым в течение четырех лет позво-ляли убивать и за это награждали крестами, ныне убивают по инерции, неосознанно. Им незнакомы другие аргументы, кроме”аргу-ментов ружья”. Сегодня городские рабочие и красногвардейцы предстают хранителями порядка перед лицом разнузданной сол-датни, которая не подчиняется какому-либо принуждению, како-му-либо праву, погрязла в анархии.... ” (130).

Лишь очень немногие, видя подобную картину, верили в долго-вечность диктатуры большевиков. Английский посол Дж. Бьюкенен:

“Авксентьев, председатель Совета Республики, который зашел ко мне сегодня, уверял меня, что, хотя большевикам удалось сверг-нуть правительство благодаря преступному отсутствию пре-дусмотрительности у последнего, но они продержатся несколько дней. На состоявшемся вчера ночью заседании Всероссийского Съезда Советов большевики оказались совершенно изолированны-ми, так как все прочие социалистические группы осудили их ме-тоды и отказались принимать какое бы то ни было дальнейшее участие в заседаниях Съезда. Совет Крестьянских Депутатов также высказался против большевиков” (131).

Аргументы, выдвинутые оппозицией, были сформулированы Л. Мар-товым на втором Съезде Советов: ”Прежде всего надо обеспечить мирное разрешение кризиса. На улицах Петрограда льется кровь. Необходимо приостановить военные действия с обеих сторон. Мир-ное разрешение кризиса может быть достигнуто созданием власти, которая была бы признана всей демократией. Съезд не мо-жет оставаться равнодушным к развертывающейся гражданской войне, результатом которой может быть грозная вспышка контрре-волюции” (132).

Даже недавние союзники - левые эсеры - не избежали реп-рессий. После июльского 1918г. восстания партия левых эсеров ощутили на себе действие большевистской карательной машины. Сидя в тюрьме в ожидании казни, одна из лидеров левых эсеров М. Спиридонова написала “Открытое письмо Центральному Комитету партии большевиков”. Читая этот документ, отлично понимаешь при-чины выступления левых эсеров. В письме звучат обвине-ния, обоснованность которых сегодня очевидна. Их должно при-вести в качестве результата революции, тем более что левые эсеры тоже участвовали в управлении страной (входили в ВЦИК, СНК).

М. А. Спиридонова : ” Никогда еще в самом разложившемся парла-менте, в продажной бульварной прессе и прочих махровых учреж-дениях буржуазного строя не доходила травля противника до та-кой непринужденности, до какой дошла ваша травля, исходящая от социалистов-интернационалистов, по отношению к вашим близ-ким товарищам и соратникам....

.... Разгром нашей партии (левых эсеров - К. Д. ) -это разгром советской революции. Вся дальнейшая история этих месяцев го-ворит об этом. А вы так и не поняли этого. Вы отупели до то-го, что всякие волнения в массах объясняете только агитацией или подстрекательством.

Вы перестали быть социалистами в анализе явлений, совер-шенно уподобясь царскому правительству, которое тоже всюду искало агитаторов и их деятельностью объясняло все волне-ния.

.... Как могли вы, кричавшие о Керенском, с его смертной казнью на фронте, здесь, в тылу, убивать без суда и следствия лучших сынов революции? ....... Этой крови вам не смыть, не от-чиститься от нее даже во имя самых высоких лозунгов”. А вот что писал о революционных лозунгах И. Бунин: ”.... все револю-ции, все их “лозунги” однообразны до пошлости: один из главных - режь попов, режь господ! Так писал, например, еще Рылеев:

Первый нож - на бояр, на вельмож, Второй нож - на попов, на святош! ” (133). М. Спиридонова приводит примеры насилия большевиков над крестьянами. Вот один из них: ”Идет уездный съезд. Председа-тель, большевик, предлагает резолюцию. Крестьянин просит сло-ва.

    Зачем?
    Не согласен я.
    С чем не согласен?

А вот, говоришь, комитетам бедноты вся власть, не сог-ласен: вся власть Советам, и резолюция твоя неправильная. Нельзя ее голосовать. Как...... Да ведь это правительственной партии.

Что ж, что правительственной”.

Председатель вынимает револьвер, убивает наповал кресть-янина, и заседание продолжается. Голосование было единог-ласное”.

Русский офицер Г. Литвиненко в апреле 1919 года написал пись-мо знакомому из Омска, где сообщал ему об отношении крестьян к солдатам белой армии и значении крестьянской поддержки для всего белого движения : ”.... в этой войне белых с красными мы, белые, имеем одно преимущество - на нашей стороне со-чувствие подавляющего большинства населения и, в част-ности, всего или почти всего крестьянства. В этом нет никакого преувеличения и это сочувствие настолько могущественный наш союзник, что без него мы давно были бы разбиты. Я сам свиде-тель, как наш Барнаульский полк превратился из большевистски настроенного в ярого врага красных; это превращение происходи-ло на моих глазах, когда полк шел походным порядком по дерев-ням.

.... Если бы Вы знали, как все эти мобилизованные крестьяне Красной Армии мечтают о переходе к нам и как в то же время они боятся, что попадут из огня да в полымя. А между тем стоило бы нашей армии проявить хотя бы половину той мудрости, какой требует этот государственной важности вопрос, и к нам потекли бы толпы пленных, и Красная Армия бы растаяла в один месяц... .. Мы роем себе могилу, настроение крестьян и отношение к нам меняется. И в тот момент, когда они скажут: ”все равно, что красные, что белые” - мы погибнем” (134). М. Спиридонова: ”.... Лозунги “кулацких” восстаний (как вы их на зываете) не вандейские. Они революционны, социалистичны. Как смеете вы кроваво подавлять эти восстания вместо удовлетворе ния законных требований трудящихся? Вы убиваете крестьян и рабочих за их требования перевыборов советов, за их защиту себя от ужасающего, небывалого при царях произвола ваших застенков-чрезвычаек, за защиту себя от произвола большеви ков-назначенцев, от обид и насилий реквизиционных отрядов, ЗА ВСЯКОЕ ПРОЯВЛЕНИЕ СПРАВЕДЛИВОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО НЕДОВОЛЬСТВА. И не вина масс, что их требования схожи с нашими лозунга-ми. Все то, чему мы учили народ десятки лет и чему он крова-вым опытом, кажется, научился - НЕ БЫТЬ РАБОМ И ЗАЩИЩАТЬ СЕ-БЯ, - вы как будто хотите искоренить из его души истязаниями и расстрелами”.

.... Октябрьская революция, в которой мы(левые эсеры-К. Д. ) шли с вами вместе, должна была кончиться победой, так как основа-ния и лозунги ее объективно и субъективно необходимы в нашей исторической действительности, и они были дружно поддержаны всеми трудящимися массами.

Это была действительно революция трудящихся масс, и со-ветская власть буквально покоилась в недрах ее. Она была не-рушима, И НИЧТО, никакие заговоры и восстания не могли ее по-колебать.

.... Поистине, у нас началось новое рождение человечества, в силе и свободе. И ТРУДЯЩИЕСЯ БУДУТ И ХОТЯТ ТЕРПЕТЬ ВСЕ МУКИ БРЮХА, ОТСТАИВАЯ ПРАВДУ, ДОЖИДАЯ ДО ЕЕ ЗАСИЯНИЯ. Перед нами открылись беспредельные возможности, свет которых не могли обтускнить ни вспышки красного террора, исходящие от самих трудящихся, ни темные стороны их погромных проявлений. И, ко нечно, в этот пафос освобождения, в этот энтузиазм нашей ре волюционной эпохи, нельзя было вносить ваш догматизм, дикта торский централизм, недоверие к творчеству масс, фанатичную узкую партийность, САМОВЛЮБЛЕННОЕ ОТМЕЖЕВАНИЕ ОТ ВСЕГО МОЗГА СТРАНЫ, нельзя было вносить вместо любви и уважения к массам только демагогию и, главное, нельзя было вносить в это вели-кое и граничащее с чудом движение психологию эмигрантов, а не творцов нового мира”.

А эти слова М. Спиридоновой можно привести в качестве резуль-тата революции: ”......ваша политика объективно оказалась ка-ким-то сплошным надувательством трудящихся.

Вместо социализированной промышленности - государственный капитализм и капиталистическая государственность; принуди-тельно эксплуатационный строй остается, с небольшой разницей насчет распределения прибыли - с небольшой, так как ваше мно-гочисленное чиновничество в этом строю сожрет больше кучки буржуазии.

Вместо утвержденной при всеобщем ликовании 3-м съездом Со-ветов рабочих и крестьян социализации земли вы устроили сабо-таж ее и сейчас, развязав себе руки разрывом с нами, Левыми Социалистами-Революционерами, тайно и явно, обманом и насили-ем подсовываете крестьянству национализацию земли - то же государственное собственничество, что и в промышленности”. И далее: ”Своим циничным отношением к власти советов, своими белогвардейскими разгонами съездов и советов и безнаказанным произволом назначенцев-большевиков вы поставили себя в лагерь мятежников против советской власти, единственных по силе в России. Власть советов - это при всей своей хаотичности БОЛЬ-ШАЯ И ЛУЧШАЯ ВЫБОРНОСТЬ, чем вся “учредилка”, Думы и Земства.

......Подмена интересов трудящихся интересами тех, кто сог-ласен голосовать за вашу партию, создание какого-то римского плебса, ведет, конечно, к разложению живых творческих сил ре-волюции. Массы-то все видят, все понимают, лучше нас видят, и никогда еще все общественные силы не были так истощены, ни-когда не господствовал в такой степени мещанский эгоизм, са-моспасение, дух корыстной наживы, спекуляции, обходы законов, ограждающих личность и задерживающих эксплуатацию одного че-ловека другим, как сейчас, при вашем партийном сек-тантстве.

.... Понятие классовой борьбы, этой философско-исторической доктрины, вы подменили не только марксистским понятием только борьбы двух экономических категорий, а подменили понятием борьбы просто волчьей.

Рабочие идут на крестьян, чтобы не умереть с голоду, отни-мая у них последние куски хлеба......

.... Именем рабочего класса творятся неслыханные мерзости над теми же рабочими и крестьянами, матросами и запуганным обыва-телем, так как НАСТОЯЩИЕ-ТО враги рабочего класса “чрезвы-чайке” попадаются очень РЕДКО. Ваши контрреволюционные заго-воры, кому бы они могли быть страшны, ЕСЛИ БЫ ВЫ САМИ ТАК ЖУТКО НЕ ПОРОДНИЛИСЬ С КОНТРРЕВОЛЮЦИЕЙ? ”.

Думается, здесь уместно привести близкие вышеприведенным слова философа, профессора петербургского университета С. А. Аскольдова: ”.... все, что до революции ставилось в вину ста-рому режиму в области всякого рода правонарушений, - обыски, аресты, казни, убийства, - все это в кошмарной пропорции начало практиковаться при самодержавии демагогов пролетариата под аккомпанемент самодовольного “так и надо”.

М. Спиридонова продолжает: ”.... Она (революция-К. Д. ) еще не умерла, но она уже НЕ ВАША, НЕ ВАМИ ТВОРИМА. Вы теперь только ее гасители” (135). Не все социалисты были так пессемистичны относительно перспектив большевизации России, как М. Спиридонова. Мнение К. Каутского тому примером: ”Трудности, встающие на их ( боль-шевиков -К. Д. ) пути колоссальны, и если удасться их преодо-леть, то перед нами совершиться нечто неслыханное: наступит новая эпоха в истории человечества” (136). А вот мнение русского философа и публициста Н. Бердяева о новой России: ”Она не будет такой, какой представляют ее себе деятели и идеологи революции. Она не будет цельной по своему духовному облику. В ней будут резко разделены и противоположны христианские и ан-тихристианские начала. Антихристианские духи революции родят свое темное царство. Но и христианский дух должен явить свою силу. Сила этого духа может действовать в меньшинстве, если большинство отпадет от него” (137).

В результате развития революции “вширь” захват власти про-изошел во многих городах России, причем в некоторых, например, в Екатеринославе, - без вооруженного восстания: ”Заняв большой особняк князя Урусова, Революционный штаб, состоявший из двух рабочих петроградской партии.... и одного рабочего брянского завода.... сразу взялся за реквизиции, аресты и расстрелы” (138).

Ниже З. Ю. Арбатов пишет, что после “революции” “Власть ушла от всяких забот о кормлении населения и, жестоко и отчаянно расстреливая крестьян, обстреливая деревни оружейным огнем, а нередко и сжигая деревни до основания, выколачивала продо-вольственный налог для прокормления чекистов, членов комму-нистической партии и армии” (139). Доказательства этого - в документах. Из акта расследования по делам о злодеяниях боль-шевиков в станицах Лабинского отдела.... : ”Урожай 1918 года большевики вооруженной силой заставили снять казаков-хозяев, а собранное зерно и солому поделили между своим населением. Ра-ботали постоянно под угрозой расстрела; в ст. Вознесенской без всякой причины работавшие в поле казаки были подвергнуты расстрелу из пулеметов” (140). Такие акты составлялись белыми после отступления большевиков, “по горячим следам”. З. Гиппи-ус: ”Надо помнить, что у комиссаров есть все: и дрова, и свет, и еда. И _всего много, так как их самих - мало . ” (141). Октябрьская революция действительно расколола Русское об

щество на “наших” и “не наших”. Непримиримое отношение белых к большевикам нашло отражение в листовке-воззвании штаба бе лой армии к “красным офицерам и солдатам! ”, озаглавленном: ”.... за что вы боретесь и за что мы подняли оружие?

    Вы боретесь за комиссародержавие
    Мы боремся за Учредительное Собрание
    Вы боретесь за интернационал
    Мы восстанавливаем Национальное Единство
    Вы насаждаете коммуны
    Мы отстаиваем право собственности
    Вы разрушаете церкви и уничтожаете православную религию
    Мы восстанавливаем поруганную религию и полуразрушенные
    храмы

Вы втянуты в бесконечную войну со всем миром Мы несем мир земле русской” (142). Аналогичные листовки печатались с той и с другой сторо-ны, дабы разложить противника. Конечно, обе армии не доскональ-но следовали целям, изложенным в своих воззваниях.

Сила у большевиков была представлена Красной армией, о которой писал публицист и общественный деятель А. С. Изгоев: ”Произнося фразы о красной армии, они (большевики - К. Д. ) на самом деле создавали только полицейские отряды против “внутренних вра-гов” и для добывания у крестьян хлеба” (143). А вот что писал о большевистской армии И. Бунин: ”.... миллионная армия про-фессиональных убийц, палачей из самых страшных выродков, психо-патов, садистов.... ” (144). Революция коснулась всех сторон жизни людей, в том числе и духовной. Здесь большевикам вменяется в вину особенно много преступлений - церковь была их идеологическим соперником, при-чем более древним и привычным. А. С. Изгоев: ”Социализм боролся с религией, национализмом, патриотизмом как явлениями реакцион-ными, служащими препятствием на пути человечества ко всеобщему счастью. Но люди, которых социализм освободил от религии, оказа-лись даже не людьми, а кровожадными, хищными зверями, опасными для всякого человеческого общежития. Лишенные связи с Богом так, как они Его раньше понимали, эти люди отупели и морально и умственно. Они почувствовали себя покинутыми пловцами в безб-режном море, лишенными всякой опоры, объятыми вечным страхом окончательной гибели... .. С крушением веры в Бога у массы лю-дей порвались и всякие социальные связи с ближними, исчез не-зыблемый критерий отношения к ним, т. е. исчезла основа нравственности” (145).

Свой взгляд на религию при большевиках имел поэт О. Ман-дельштам: ”Культура стала _церковью ...Произошло отделение церк-ви-культуры от государства”. То есть, Мандельштам считает, что всю “старую” культуру впитала в себя церковь, которая стала вообще олицетворением всего старого.

На смену религиозной пришла атеистическая нравственность со своими идеалами, догматами, пророками и пр. Новую нравствен-ность сразу впитали активные участники революции, но ведь их было не более 8 процентов населения. Остальным пришлось при-нимать новшество “со скрипом”. Наиболее рьяные приверженцы старой веры были насильно обращаемы в новую посредством тю-рем, каторжных работ и пр. Последствия революции сказались даже на языке, о чем писал

филолог В. Иванов: ”Язык наш свят: его кощунственно оскопляют богомерзким бесивом - неимоверными, бессмысленными, безликими словообразованиями, почти лишь звучаниями, стоящими на границе членораздельной речи, понятными только как перекличка сообщни ков.... Язык наш богат: уже давно хотят его обеднить, свести к насущному, полезному, механически-целесообразному; уже давно его забывают и растеривают - и на добрую половину позабывали и порастеряли. Язык наш свободен: его оскопляют и укрощают; чуже земною муштрой ломают его природную осанку, уродуют поступь. Величав и ширококрыл язык наш: как старательно подстригают ему крылья, как шарахаются в сторону от каждого вольного взмаха его памятливых крыл! ” (146). З. Н. Гиппиус - о том же: ”Мы так давно живем среди потока слов (официальных) - “раздавить”, ”залить кровью”, ”заколотить в могилу” и т. д. и т. п. ,что каждодневное повторение непечатной ругани этой - уже не действует, кажется старческим шамканьем” (147).

Правовые последствия революции рассматривает публицист и общественный деятель А. С. Изгоев: ”Отринув право в полити-ке, большевики упразднили его и в повседневной жизни, разрушив суды, заменив положительный закон “революционным сознанием” и т. д. Вместо ожидаемого царства справедливости в жизни воцари-лись обыкновенный “буржуазный” разбой и господство грубой фи-зической силы. Вооруженные люди отымали имущество у невоору-женных и слабых, делая это то в одиночку, то толпой. К этому и свелась вся “социальная революция”, лишенная какого бы то ни было идеализма... .. На словах обещая рай, социалисты на деле дали самую обыкновенную деспотию... .. В жизни нашей.... стали применяться самые жестокие виды смертной казни и позорящих наказаний, расправ без суда и разбирательства.

.... Социализм в области права оказался возвращением к бесп-равию” (148). И. А. Бунин в дневнике приводит отрывок из газеты “Русское слово”, в котором говорится, что тамбовские мужики села Пок-ровского составили следующее уложение о наказаниях за преступления: ”Если кто кого ударит, то потерпевший должен уда-рить обидчика 10 раз.

Если кто кого ударит с поранением или со сломом кости, то обидчика лишить жизни.

Если кто совершит кражу или.... примет краденое, то лишить жизни. Если кто совершит поджог и будет обнаружен, то лишить того жизни” (149). Перефразируя Изгоева, социализм в области права оказался возращением к временам Русской Правды.

Изгоев продолжает: ”Социализм в области политической жизни дал картину самого отвратительного деспотизма с исключитель-ными законами, неравенством граждан, повседневными насилия-ми, отсутствием каких бы то ни было свобод, с истязаниями в тюрьмах и участках, с массовыми и единичными расстрелами безо-ружных. Единственное различие между самой черной реакцией и красным социализмом сводится к тому, что у первой дела сог-ласуются со словами, с реакционными учениями, тогда как у соци-ализма звериная жестокость и несправедливость сопровождаются сентиментальными излияниями во славу свободы, равенства и братства” (150). А вот что пишет Изгоев об экономических последствиях революции: ”Альфой и омегой нового социалисти-ческого порядка большевики объявили “рабочий контроль”: ”про-летариат сам берет дело в свои руки”.

.... Эти слова звучали всегда как начало гибели предприя-тия. Немедленно уничтожалась всякая дисциплина. Власть на фаб-рике и заводе переходила к быстро сменяющимся комитетам, фак-тически ни перед кем и ни за что не ответственным... .. Произ-водительность труда понижалась обратно пропорционально повы-шению заработной платы... .. По марксистскому учению социа-листический переворот будет вызван тем, что производительные силы перерастут формы производства и при новых социалисти-ческих формах получат возможность дальнейшего прогрессивного развития.... Опыт обнаружил всю лживость этих россказней. При “социалистических” порядках наступило чрезвычайное понижение производительности труда. Наши производительные силы при “со-циализме” регрессировали к временам допетровских крепостных фабрик.

.... Желая захватить в свои руки финансовую мощь “буржуазно-го общества”, большевики красногвардейским налетом “национали-зировали” все банки. Реально они приобрели только те несколько жалких миллионов, которые им удалось захватить в сейфах. Зато они разрушили кредит и лишили промышленных предприятий всяких средств. Чтобы сотни тысяч рабочих не остались без заработ-ка, большевикам пришлось открыть для них кассу Государственно-го банка, усиленно пополняемую безудержным печатанием бумажных денег... .. Уничтожение кредита , окончательное расстройство транспорта, “национализация” предприятий и “рабочий контроль” загубили русскую промышленность.

.... Для марксизма и научного социализма.... наивное объясне-ние экономической катастрофы “контрреволюционной агитацией” звучало язвительной эпитафией над гробом банкрота. Как люди действия, большевики вместо всяких “экономических законов” схватились прямо за дубину, ружье и пулемет.... ” (151). У А. С. Изгоева было время хорошенько поразмыслить над сущ-ностью социализма и большевизма как его разновидности: входя в ЦК кадетской партии, он в 1918 - 1922 годах находился на окопных работах, в тюрьме и концлагере. Причиной немилости большевиков к Изгоеву служила его публицистическая работа. На-писанная им летом 1918 года статья “Социализм, культура и большевизм” отражает размышления относительно природы социа-лизма. Изгоев считает, что социалисты не поняли психологи-ческую природу деятельности человека, и их ошибки идут именно от этого.

Писатель Иван Соколов-Микитов приводит пример превращения революционного солдата в мирного землепашца: ”Стоило солда-там, вернувшимся с фронта, сбросить шинель и взяться за соху, - через две-три недели он опять становился мужиком: мать-земля брала свое” (152). “Чудо” превращения объясняется банально просто: всему причиной _земля ...Самая обыкновенная земля - корми-лица крестьян, труд на которой облагораживал и заставлял не думать ни о чем, кроме нее.

Невозможность сломать человеческую природу привела к тому, что красные стали внедрять буржуазные элементы в социа-листическое государство. ”То, что есть творческого в евро-пейском социализме, по существу своему “буржуазно”, основыва-ется на идеях, противоречащих социализму. Огромное, мировое зна-чение деятельности русских большевиков в том, что они проде-монстрировали эту истину всему миру ... .. Они (русские социа-листы - К. Д. ) представляли себе, будто на самом деле “буржуи” мыслят по-буржуазному, а пролетариат особо, по-социалисти-чески. Первое же столкновение с действительностью разрушило все эти научные замки. Рабочие оказались сплошь такими же “буржуями”, как и остальные люди. Побудительные мотивы к труду и к обмену продуктами оказались у них буквально те же са-мые, что и у прочих людей. И когда социалисты, разрушив, вопреки обыкновенным законам буржуазной политической экономии, все по-буждения к труду, задумали заменить их социалистической орга-низацией труда, они не замедлили убедиться, что пролетариат глубоко заражен “мелкобуржуазным ядом” и не желает работать за общий со всеми паек, без индивидуальной выгоды” . Далее Из-гоев отвечает на вопрос: как большевики вышли из этой ситуа-ции: ”Вся экономическая политика русских социалистов сводилась к тому, что все новые и новые.... круги народа объявлялись бур-жуазными, мелкобуржуазными и контрреволюционными. Начали с тор-говцев, перешли к кооператорам, интеллигентам, крестьянам, рабо-чей аристократии и даже к простым рабочим...... .. Все население России, кроме кучки красноармейцев и большевистских властей, оказалось “мелкобуржуазным”, да и “социалистичность” этих последних подвергалась большому сомнению. Скоро выясни-лось, что социалистическая форма хозяйства может быть установ-лена у нас при одном только условии: при обращении огромного большинства народа в такое же рабство, которое, например, егип-тянам дозволило построить их пирамиды ... .. пролетарии оказа-лись людьми, ничем не отличающимися от “буржуев”. “Диктатура пролетариата” имела то же самое течение, как и обыкновенная диктатура обыкновенных групп, захватывающих власть. Такие дик-татуры либо рождают из своей среды Кромвеля и Наполео-на, оформляющих то, что было реального в состоявшемся переме-щении социальных сил, либо гибнут, отдавая страну на произвол хищным и государственно более крепким соседям” (153).

А вот что писал о диктатуре пролетариата правовед И. Пок-ровский: ”Пролетариат”...выделили себя из общего тела народа и занял по отношению ко всему остальному нетерпимое, воинствую-щее положение. Классовая борьба вылилась в самую озлобленную ненависть ко всему, что “не с нами”. Нет народа, а есть только мы, ”пролетарии”; все другие либо вовсе не должны существо-вать, либо должны нам беспрекословно служить. Так обрисовалась знаменитая отныне “диктатура пролетариата”: озлобление и нена-висть составляют ее душу, разрушение - ее стихию, всеобщее рабство - ее результат” (154). Покровский подтверждает мысль Изгоева о примитивном толковании жизни социалистами: ”Материа-листическое понимание истории” претворилось в грубейшее мате-риалистическое понимание жизни. Все высшие проявления челове-ческого духа совесть, честь, потребность в истине, правде и т. д. - исчезли под напором самых элементарных похотей те-ла. ”Экономика” теории превратилась на практике в кошмарный разгул ничем не сдерживаемых звериных инстинктов, в оргию убийств, издевательств и грабежей. Пренебрежение и “идеологи-ческим надстройкам” выросло в чудовищную враждебность ко все-му, что носит на себе печать интеллигентности и культур-ности” (155). Но вернемся к Изгоеву. Основная мысль его статьи предельно ясна: те извращения, которые принял социализм в России, доказывают, что социалистическая теория идеалистична, ложна в корне своем. Социализм в марксовом понятии невозможно построить, но если такая попытка будет предпринята, это будет возвращением к феодальным временам: ”.... сами большевики, учинив такой “прыжок”, фатально очутились не впереди, а где-то наза-ди, на одном из этапов, давно пройденном “буржуазным челове-чеством” , а два или три века тому назад и Российским госу-дарством” (156).

Из приведенных цитат следует, что последствия революции бы-ли одинаково плачевны как для языка, так и для экономики России. Противники большевиков считали революцию шагом назад буквально во всем, и они были правы: потенциал нового строя еще не начал работать. Пока же было только разрушение старого и борьба с ним.

И вся эта ужасная веха в истории России началась 25 октяб-ря.... Хотя.... много ли осталось после революции от России? Полковник С. А. Коренев: ”.... проходит всего одна ночь, и Россия становится Совдепией” (157). Этим коротким предложением русский офицер попал в “десятку”. На месте старой России воз-никло новое государство, стремившееся уничтожить и испошлить самую память о ней. Как выразился Л. Троцкий о старой России: ”Бывшая империя царей” (158). Два поколения русских жили в ненависти к дореволюционной России - таким был итог большевистской пропаганды. Сейчас стало очевидным, что было с Россией в 1917-м, и то, читая воспоминания об этом - мороз по коже. А что чувствовали те, кто остался в России и кто, не обла-дая пролетарским происхождением и будучи неспособным себя за-щитить, был обречен на смерть? Один из таких людей, чиновник министерства финансов С. К. Бельгард, оставил нам дневник, в ко-тором записывал свои наблюдения и мысли о жизни в Петрогра-де. Вот выдержки из этого дневника: ”По городу блуждают немец-кие офицеры, снабженные разрешениями большевистского прави-тельства. Попадаются на улицах и немецкие солдаты. Нет никаких сомнений, что все восстание организовано немцами и на немецкие деньги.... и при благосклонном участии черносотенцев.

.... 28 ноября. Прошло время для партийной борьбы, наша рево-люция приобрела стихийную силу, которую политикой не остано-вишь.

.... 8 декабря. Четыре месяца продолжается на Руси анархия. Не довольно ли? Отчего над Петроградом не летают германские це-пеллины? Отчего наши союзники не прислали сюда карательных от-рядов? Доколе будет продолжаться углубление революции?

.... На улицу вечером пренеприятно выходить: всюду темно-та, слышны выстрелы. Да и дома сидеть невесело: из-за забастовки дворников нет никакой охраны и всякий может войти во двор и влезть в квартиру.

.... Начались по вечерам ограбления и раздевания буржуев... .. Я выхожу в стареньком красногвардейском пальто и оставляю часы и кольца дома... .. 12 декабря. Вся наша теперешняя жизнь - сплошное ожида-ние. Мы ждем мира, покоя и порядка” (159). Очень хорошо написа-ла об этом З. Гиппиус: ”.... была у нас не жизнь, а воистину “жи-тие” (160).

Ни мира, ни покоя большевики Бельгарду не дали. Он получил лишь новый порядок, насаждаемый оружием, порядок, в который не вписывались подобные ему люди. Россию захлестнул примити-визм; все достижения культуры и образования были забыты. По сути, русских отрезали от целой эпохи в жизни их страны. Аналогичные Бельгарду чувства испытывал Петр Струве: ”В настоящий момент, когда мы живем под властью советской бюрок-ратии и под пятой красной гвардии, мы начинаем понимать, чем были и какую культурную роль выполняли бюрократия и полиция низвергнутой монархии. То, что у Гоголя и Щедрина было шар-жем, воплотилось в ужасающую действительность русской револю-ционной демократии” (161). Струве, боровшемуся с царизмом с 1888г. ,его недостатки показались ничтожными после увиденного большевистского террора: все познается в сравнении. То же мы видим у русского писателя А. М. Ремизова: ”Хочу неволи вместо свободы, хочу рабства вместо братства, хочу уз вместо наси-лия” (162). Неверным было бы полагать, что террор исходил только от красных. То же самое было и у белых, ведших со своими против-никами непримиримую войну. Истребляли и грабили и та, и другая стороны. Другое дело - в масштабах злодеяний. Здесь большеви-кам действительно равных нет. Они продолжили борьбу с врагами уже после окончания гражданской войны, и борьбе этой не было конца. А пока журналист З. Ю. Арбатов - о результате “недели бедноты”, проведенной большевиками в Харькове: ”Город был ог-раблен так, как не грабили его ни пьяные казаки генерала Ирма-нова, ни дикие чеченцы пьяного Слащева”. Грабили целую неде-лю. Арбатов приводит слова председателя харьковского губиспол-кома Василия Аверина: ”Мы.... должны сейчас пройти по квартирам мелкой, средней и высшей буржуазии и организованно ограбить у нее все излишки, которые позволяют буржуазии, не служа и не ра-ботая у советской власти, нормально питаться и ждать из Киева поляков, а из Крыма Врангеля.... Мы должны ограбить у буржуазии те народные миллиарды, которые хитрая буржуазия превратила в шелковое белье, меха, ковры, золото, мебель, картины и посуду.... Мы должны все это у буржуазии отобрать и раздать пролетариям и заставить буржуазию за паек пойти на работу к советской власти” (163).

Струве останавливается на природе красного террора, и его рассуждения, на мой взгляд, чрезвычайно глубоки: ”Отвлечен-ное социологическое начало классовой борьбы, брошенное в русские массы, было ими воспринято, с одной стороны, чисто пси-хологически, как вражда к “буржуям”, к “господам”, к “интелли-генции”, к “кадетам”, “юнкарям”, к дамам в “шляпах” и к т. п. категориям, не имеющим никакого производственно - экономи-ческого смысла: с другой стороны, оно как директива социально - психологических действий было воспринято чисто погромно-меха-нически, как лозунг истребления, заушения и ограбления “буржу-ев”. Поэтому организующее значение классовой борьбы в русской революции было и продолжает быть ничтожно; ее разрушительное значение было и продолжает быть безмерно. Те две основные идеи новейшего социального движения: идея социализма и идея классо-вой борьбы - в русское развитие вошли не как организующие, со-зидательные силы строительства, а только как разлагающие, раз-рушительные силы ниспровержения” (164).

Примеров большевистского террора в работе приводилось достаточно, но хочется привести содержание нескольких подлин-ных документов. Это акты “расследования по делам о злодеяниях большевиков в 1919 году в г. Новочеркасске и др. местах Донской области.

.... Политику террора проводили в жизнь созданные большеви-ками в Новочеркасске учреждения Совет пяти и железнодорожный военно-революционный трибунал. Совет пяти заменил собою городскую милицию, избранную насе-лением уже во время революции, и исполнял, кроме того, функции суда. Этот Совет, руководствуясь.... ”революционной совестью”, .... выносил постановления об арестах и расстрелах жителей и сам же приводил в исполнение свои приговоры... .. Суд революционной совести превратился в сплошной са-мосуд толпы или отдельных матросских и красноармейских банд по самым различным поводам и предлогам”.

А вот что было в Ростове-на - Дону: ”Войска большевистской .... республики заняли город.... и тотчас красноармейцы приступи-ли к поискам оружия и “кадетов”, как они называли своих боевых и политических противников, к обыскам и арестам”. В Таганроге “.... преступный элемент города поголовно примкнул к большевикам” и принял участие в их восстании в ян-варе 1918 года (165).

В записях Бельгарда от 8 декабря читается вопрос: надолго ли это? Когда же кончится революция? В послеоктябрьские дни этот вопрос “висел в воздухе”. Его задавали многие, и далеко не все склонялись к мысли об окончательной победе большевиков. К числу сомневающихся относился А. Демьянов: ”Торжество большеви-ков было, однако, не полным. Никто их торжеству всерьез не ве-рил, да и сами большевики не были уверены, что властью они зав-ладели по-настоящему. Это сказывалось между прочим в том, что на ту отрасль правления, которая выражалась в государственной деятельности министерств, они в первое время почти совсем не обращали внимания. Прошло достаточно времени, пока, например, в министерстве юстиции не явился большевистский комиссар, а зая-вившись, вновь не стушевался. То же было и в других ми-нистерствах” (166).

Гораздо решительнее большевики действовали в отношении прессы: ”.... в течение этого дня (25 октября-К. Д. ) была прикры-та вся столичная буржуазная пресса......Больше ни в чем новая власть пока не проявлялась. Но этот дебют ее произвел, с непри-вычки, сильное впечатление. Подобных массовых расправ с печатью никогда не практиковалось царизмом....

Разгром буржуазной печати, будучи полной практической бессмыслицей, сильно повредил большевикам. Он отпугнул, отшатнул и возмутил, заставил насторожиться решительно все нейтральные и колеблющиеся элементы, каких было немало. Вот как начинает править новая власть! Больше пока ничего нет, но погром и бессмысленное насилие уже есть. Оплевание ценностей револю-ции, втаптывание в грязь принципов демократической грамоты - уже налицо.... ” (167). В автобиографии М. Волошина встречаем такие слова: ”.... там, где начинается свобода печати, свобода мысли кончается” (168). Видимо, большевики мыслили аналогично. Здесь к месту привести рассуждения публициста и общественного деятеля А. С. Изгоева: ”.... мудрое правительство знает, что и при-менение силы имеет свои пределы, что тут излишество так же вредно, как и недостаток. Дурное правительство всегда пускает в ход больше насилия, чем это необходимо. Когда правительству приходится вносить свой меч в мелкие бытовые ячейки челове-ческой жизни, такое правительство дурно и недолговечно. Оно бе-рет на себя явно непосильную задачу, так как для осуществления своей цели оно должно из пяти граждан превратить троих в на-чальника, шпиона и вооруженного полицейского против двух остальных. Дурным было правительство старого строя, но больше-вистское оказалось с этой точки зрения еще худшим” (169). Рассуждения Изгоева о “мудром” правительстве в отношении большевиков - заблуждение. Все учение о социализме пропитано духом жесткого классового противостояния, в котором побеждает тот, кто будет более решительным и менее разборчивым в выборе средств борьбы. Насилие - неотъемлемая часть теории социализ-ма, но именно здесь крылась слабость его, будущая причина гибе-ли, казалось, незыблемого режима.

Думается, точнее всех ситуацию выразил А. Ф. Керенский: борь-ба “.... в 1917 году закончилась видимым торжеством красной ре-акции, но.... далеко еще не завершилась” (170). Сам Керенский при отъезде из Мурманска на французском корабле был настроен на продолжение борьбы с большевизмом: ”Я был делегирован той частью России, которая отказалась признать сепаратный мир с Германией. Моя задача заключалась в том, чтобы добиться немед-ленной военной помощи союзников для того, чтобы _восстановить _русский фронт и тем обеспечить России место в будущих мирных _переговорах . ” (171).

Новой России предстояло многие годы бороться с внутренними

и внешними врагами. Эта борьба истощила ее, не дав победы, кото рая была ей не нужна: без состояния постоянной напряженности новое государство не могло существовать. Ему нужна была вой на, которая сплачивала нацию и укрепляла строй. З. Н. Гиппи ус: ”Большевистская власть в России - порождение, детище вой ны. И пока она будет - будет война. Гражданская? Как бы не так! Просто себе война, только двойная еще, и внешняя, и внутрен няя. И последняя в своей омерзительной форме террора, т. е. убийства вооруженными - безоружных и беззащитных” (172). И далее: ”Принудительная война, которую ведет наша кучка захват чиков, еще тем противнее обыкновенной, что представляет из себя “дурную бесконечность” и развращает данное поколение в корне создает из мужика “вечного” армейца, праздного авантю-риста. Кто не воюет или пока не воюет, торгует (и ворует, конеч-но). _Не работает никто ...Воистину “торгово-продажная” республи-ка, - защищаемая одурелыми солдатами - рабами” (173).

Разделение старого и нового прошло и по основной ячейке общества - семье. “Девочка-подросток рассказывает товарищам и подругам в комсомольском клубе.... :”Мы (с родителями - К. Д. ) так на две половины и живем. Старые по-своему, мы по-своему. У них школы, да лампады, да душеспасительные книги. У нас портрет Ленина, “Красные всходы”, “Безбожник” (174). Отрицание, всегда свойственное молодым, нашло поддержку у большевизма, и оказа-лось чрезвычайно благодарным для него. Новое поколение выбра-ло “новую” жизнь, и строило ее с воодушевлением.

Н. Бердяев: ”Новый антропологический тип вышел из войны, ко-торая и дала большевистские кадры. Это тип столь же милитари-зованный, как и тип фашистский” (175).

А тогда, в послеоктябрьские дни, многие размышляли: что впе-реди у России? Мнение уже упоминавшегося С. К. Бельгарда, дума-ется, выражает мысли оппозиции о перспективе революции: ”18 но-ября. Гадали о том, что нас ожидает. Я лично смотрю очень мрачно. Впереди еще много несчастий: 1. Катастрофическое повальное бегство солдат из окопов, все разрушающее и уничтожающее на своем пути и распространяющее еще большую анархию по всей стране, кроме разве Области Войска Донского, где казаки окажут сопротивление. 2. Голод всеобщий, но в особенности в Петрограде. Россия разде-лится на Север и Юг, и Юг не даст хлеба для дальнейшего “уг-лубления” революции на Севере. 3. Жестокая безработица. Масса солдат явится в города, так как в деревне им делать нечего, много заводов принуждено будет зак-рыться.... В результате - банды озлобленных, голодных и неудов-летворенных пресловутой свободой товарищей. 4. В виде апофеоза - всеобщие жидовские погромы....

В этом апофеозе выльется вся безграничная злоба, которая во всех накопилась, без различия сословия и партий, и после бу-ри, наконец, наступит успокоение страстей... .. Отдельные части России будут “самоопределяться” донеже это им самим не омер-зеет и потом они снова сольются в русском море, возглавленном монархией” (176).

Чуть позже, 2 апреля 1918г. ,Бельгард продолжил свою

мысль: ”.... большевистское настроение охватило всех, весь на род-богоносец, и против него политически бороться нель зя. Единственный выход - время; надо терпеливо ждать, когда большевизм сам собою утихнет, во что-нибудь эволюциониру ется, и, наконец, разум, а не политическая партия, начнет управ-лять людьми” (177). “Рецепт” Бельгарда настолько верен, насколько может быть верна выжидательная тактика вообще. Очевидно, что в тех услови-ях бороться с большевизмом было бесполезно, хотя число актив-ных участников революции и не превышало 8% от числа всего населения России. Малочисленность и разрозненность сил конт-рреволюции оставляли ей только выжидательную тактику. Время показало ее оправданность. Мнение З. Гиппиус, сумевшей уехать из России в 1920 году, от-личается от мнения С. Бельгарда: ”Первая перемена произойдет лишь вслед за единственным событием, которого ждет вся Россия, - свержением большевиков. Когда?

Не знаю времени и сроков. Боюсь слов. Боюсь предсказаний, но

душа моя все-таки на этот страшный вопрос “когда? ” - отвеча-ет: скоро” (178). Гиппиус преувеличила возможности противников большевиков. Внутренних “врагов” они нейтрализовали, с осталь-ным миром заключили мирные договоры. Осталась только внутри-партийная борьба за власть, которая саму себя свергать не со-биралась. 74 года - сравнительно небольшой срок; это всего лишь жизнь одного поколения. В этом смысле правление больше-виков было действительно недолгим. Революционеры, в отличие от своих противников, воспринимали революцию более оптимистично. Их записи, дошедшие до нас, были сделаны не по “горячим следам” большевики строили “новый мир”, им было не до дневников. А по прошествии времени в памяти остается больше хорошего, тем более, что оно (хорошее) имело такое славное продолжение.

Дышало оптимизмом и первое обращение ВРК “К гражданам России”, написанное Лениным утром 25 октября: ”Временное прави-тельство низложено. Государственная власть перешла в руки Во-енно-Революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.

Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение де-мократического мира, отмена помещичьей собственности на зем-лю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, _это дело обеспечено . ” (179).

Картину порядка после переворота рисует и Д. Фурма-нов, председатель Совета Иваново-Вознесенска: ”В городе полное спокойствие. Чувствуется, что власть в крепких и надежных руках солдат и рабочих” (180).

Л. Д. Троцкий, вспоминая ход 2 Съезда Советов, отметил немало-важный момент, когда масса начала входить во вкус переворо-та: ”Когда я доложил о совершившейся ночью смене власти, воца-рилось на несколько секунд напряженное молчание. Потом пришли аплодисменты, но не бурные, а раздумчивые. Зал переживал и выжи-дал. Готовясь к борьбе, рабочий класс был охвачен неописуемым энтузиазмом. Когда же мы шагнули через порог власти, нерассуж-дающий энтузиазм сменился тревожным раздумьем. И в этом ска-зался правильный исторический инстинкт. Ведь впереди еще может быть величайшее сопротивление старого мира, борьба, голод, хо-лод, разрушение, кровь и смерть. Осилим ли? - мысленно спраши-вали себя многие. Отсюда минута тревожного раздумья. Осилим, -ответили все. Новые опасности маячили в далекой перспективе. А сейчас было чувство великой победы, и это чувство пело в кро-ви” (181). “Чувство великой победы” пело не у всех, присутствовавших сегодня на съезде. Авантюризм и противозаконность совершенного были очевидны, а чувство безнаказанности пришло немного поз-же. Толпу сдерживал страх, она, по привычке, боялась расплаты за совершенное преступление.

Троцкий не может отвечать за всю толпу, но переносит на нее свои собственные чувства.

Не поддаваясь лирике, результат революции можно описать достаточно сухо, как, например, это сделал журналист Е. Ефре-мов: ”Временного правительства больше не существовало. Власть перешла в руки рабочих и крестьян” (182). Телеграмма, переданная в Центробалт Дыбенко, также была ко

роткой и лаконичной: ”Правительство Керенского свергнуто. Пет ропавловская крепость в наших руках. Зимний занят. ”Аврора” ве дет себя геройски... .. Ленин избран главой правительст ва” (183). Восторженный тон находим и в воспоминаниях Н. И. Подвойского: ”В то время как в Зимнем дворце закончилось владычество буржуазии, низвергнутой вооруженным народом, в Смольном Ленин открывал первую страницу нарождающегося нового мира” (184). Как бы то ни было, это был действительно важный момент в русской истории; такие, как Подвойский, понимали это.

Как бы ни относились к большевикам их противники, многие из контрреволюционеров прекрасно понимали масштабы грядущей большевизации России и бесперспективность собственных усилий по восстановлению существовавшего ранее порядка. Временное правительство ускорило большевизацию своей верностью союзни-кам в войне с Германией, тем самым подписав себе приговор. К октябрю 1917-го Россия была готова к смене власти; происшедший переворот не вызвал удивления - Временное правительство шло к нему в течение восьми месяцев.

В этой связи показательно свидетельство М. В. Фрунзе, в то время председателя Шуйского уездного совета: ”Известие (о восстании в Петрограде - К. Д. ) было восторженно встречено ши-рокими массами.... Не помню ни одного случая протеста или не-довольства со стороны каких бы то ни было групп. Все против-ники переворота из числа интеллигенции и городского мещанства не могли бы слова сказать против при том настроении, какое имело место в народе... .. новая власть была принята как нечто совершенно очевид-ное и неизбежное” (185).

Как писалось выше, большевиков отличало наличие четкой цели и знание путей ее достижения. Подтверждением этому служат сле-дующие слова Л. Д. Троцкого: ”С 25 октября во главе России стал Ленин, самая большая фигура русской политической истории. Его окружал штат сотрудников, которые, по признанию злейших вра-гов, знали, чего хотели, и умели бороться за свои цели” (186). И снова мы возвращаемся к сравнению октября с февралем. Это дает нам возможность не только проследить развитие русской революции, но и узнать реакцию общества на эти события. Ниже приводятся отрывки из писем, написанных в конце февраля 1917. Жена врача-большевика Перимова Е. И. ,в письме к дочери из Москвы: ”.... У нас прекрасно, идут шествия по улицам, но доб-рые, без ругани и происшествий. Сегодня физиономия города при-нимает обычный вид: пошли трамваи, люди принялись за работу... .. Трудно описать вам все, что происходит кругом, надо быть в городе почувствовать дыхание свободы, которое оживляет всех, подымает настроение.... ” Т. Луначарская - О. Перимовой, из Москвы: ”.... как интересно и

хорошо стало жить после революции! Решительно все зашевели лось, все организуется, люди стараются устроить жизнь по-новому и по-хорошему, не нудят, не спят, мечутся целые дни, собира ются, хлопочут... ... .чувствуется такая страстная энер гия, что.... хочется верить, что ничего, кроме хорошего, из этого оживления выйти не может” (187). А вот как описывал молодой дворянин В. Челищев свои сборы на демонстрацию: ”Я счастлив, со-бираюсь - где бы красную ленту достать? Красной ленты нет.... идея! Беру белую тряпку, разрезаю руку, тряпка красна.... ”. И далее в городе: ”Снег тает, город улыбается красными флага-ми, всюду открытые лица, _все святые . ,нет ни преступников, ни из-возчиков, ни солдат, ни городовых, ни мясников, все-все - братья.... все люди.... только люди.... ” (188).

Теоретик партии эсеров В. М. Чернов, приехав в Петроград после падения царизма, был, как и все социалисты, охвачен рево-люционной “лихорадкой”: ”Как хочется верить, как охотно вери-лось в полноту и неистребимость всего происшедшего.... ” (189).

А вот что писал один из руководителей эсеров В. М. Зензинов об увиденном 26 февраля: ”.... меня опять поразила эта уже под-меченная мною черта - незнакомые люди, случайно встретившиеся на минуту, с таким братским доверием относились один к друго-му, так охотно открывали друг другу сердца, что было очевид-ным: все в эту минуту переживали одно и то же - высокий, небы-валый, ни с чем не сравнимый духовный праздник! .. ” (190).

Сравнением двух переворотов занимался и Л. Д. Троцкий: ”Исто-рически дополняя друг друга на протяжении восьми месяцев, два петроградских переворота контрастностью своих черт как бы за-ранее предназначены для того, чтобы помочь лучше понять приро-ду восстания вообще.

Февральское восстание именуют стихийным... .. в феврале ник-то заранее не намечал путей переворота; никто не голосовал по заводам и казармам вопроса о революции; никто сверху не призы-вал к восстанию. Накоплявшееся в течение годов возмущение прорвалось наружу, в значительной мере неожиданно для самой массы. Совсем иначе дело обстояло в октябре. В течение восьми месяцев массы жили напряженной политической жизнью. Они не только творили события, но и учились понимать их связь; после каждого действия они критически взвешивали его результаты. Со-ветский парламентаризм стал повседневной механикой полити-ческой жизни народа. Если голосованием решались вопросы о стачке, об уличной манифестации, о выводе полка на фронт, могли ли массы отказаться от самостоятельного решения вопроса о восстании? ” (191). Вызывает недоумение лишь утверждение Троц-кого о самостоятельном решении массами “вопроса о восста-нии”. Восстание было подготовлено и проведено большевика-ми; массы же поддерживали их и участвовали в нем. Троцкий пере-оценивает роль масс, чтобы показать контраст февраля и октяб-ря, при этом октябрьский переворот предстает в более выгодном свете.

Далее Троцкий пишет о роли солдат в переворотах: ”Накануне свержения монархии гарнизон представлял для обеих сторон ве-ликое неизвестное. Сами солдаты еще не знали, как они будут ре-агировать на восстание рабочих. Только всеобщая стачка могла создать необходимую арену для массовых столкновений рабочих с солдатами, для проверки солдат в действии, для перехода солдат на сторону рабочих.

.... Накануне свержения Временного правительства подавляющее большинство гарнизона стояло открыто на стороне рабочих” (192). В целом обе стороны революционеры и контрреволюцио-неры - считали октябрьский переворот наступлением нового вре-мени в истории России. Только одни называли это время “славной страницей русской истории”, а другие - “кровавым хаосом”. Однобоко рассмотрев исторический опыт революций, большевики пренебрегли им. ”Народы и правительства никогда ничему не нау-чились из истории”. Это Гегель. Время доказало бессмысленность большевистской попытки переделать человеческую приро-ду. Общественный деятель и публицист А. С. Изгоев - о власти большевиков: ”Она не могла быть ни сильной, ни организованной потому, что во всех своих построениях опиралась на ложное представление о человеческой природе” (193). Даже если боль-шевики в своих действиях руководствовались благими намерения-ми, ими, как говорится, ”вымощена дорога в ад”.

Большевики хотели построить новое, справедливое общество, но в его основу было положено, или пролито, слишком много кро-ви, чтобы это общество было справедливым. В 1922 году Е. Замя-тин сочинил маленькую сказку, которая подтверждает мои сло-ва. Вот она в сокращенном варианте: ”Порешил Иван церковь богу поставить. Да такую, чтоб небу жарко, чертям тошно стало, чтобы на весь мир про иванову церковь слава пошла”. Чтобы денег добыть, пришлось Ивану купца с кучером убить. “Ну, что поделаешь: для Бога ведь. Закопал Иван обоих, за упокой души помянул, а сам в город каменщиков нанимать, столяров, богомазов, золотильщиков. И на том самом месте, где купец с кучером закопаны, вывел Иван церковь - выше Ивана Великого. Кресты в облаках, маковки синие с звездами, колокола малиновые: всем церквам церковь”. Приехал сам архиерей службу служить.

“И только это службу начали, глядь архиерей пальцем Ивану вот так вот от чего, - говорит, - у тебя тут дух нехороший? .. ” . ”Мертвой человечиной пахнет, ну просто стоять невмочь. И из церкви народ - диаконы тишком, а попы задом.... ”. “Поглядел архиерей на Ивана - насквозь, до самого дна и ни слова не сказал, вышел. И остался Иван сам - один в своей церкви. Все ушли - не стерпели мертвого духа” (194).

Безусловно, ”красные” выиграли и восстание, и гражданскую войну, и многочисленные войны с внутренними и внешними врагами. Но они проиграли РЕВОЛЮЦИЮ, и ее цель достигнута не была.

Эпиграфом к следующей части работы могут служить известные слова Чаадаева, приведенные публицистом и общественным деятелем А. С. Изгоевым: ”Невольно вспоминаются знаменитые слова Чаадаева: ”Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок. Наставление, которое мы призваны преподать, конечно, не будет потеряно; но кто может сказать, когда мы обретем себя среди человечества и сколько бед суждено нам испытать, прежде чем исполнится наше предназначение”. Поистине в этих словах, написанных 90 лет тому назад, слышится какое-то пророчество” (195).

Слова Чаадаева находят отклик у религиозного философа и общественного деятеля С. Франка: ”.... Россия произвела такой грандиозный и ужасный по своим последствиям эксперимент всеобщего распространения и непосредственного практического приложения социализма к жизни, который не только для нас, но, вероятно, и для всей Европы обнаружил все зло, всю внутреннюю нравственную порочность этого движения” (196).

“Портрет” русской революции был бы неполон без свидетельств интеллигенции, то есть той части общества, которая концентрирует в себе его духовный потенциал. Реакция интеллигенции на революцию была освещена в многочисленных публикациях последних лет. Общий вывод, сделанный мной по их прочтении, таков: большинство интеллигенции негативно отнеслось к революции. Поэтесса З. Гиппиус: ”.... к чести русской интеллигенции надо ска-зать, что громадная ее часть, подавляющее большинство, состоит именно из “склонившихся”, из тех, кто с великим страданием, со стиснутыми зубами несут чугунный крест жизни. Эти виноваты лишь в том, что они не герои, т. е. герои, но не активные. Они нейдут активно на немедленную смерть, свою и близких; но нести чугунный крест - тоже своего рода геройство, хотя и пассивное” (197).

Русские интеллигенты с восторгом встретили февральскую революцию, когда перестало существовать самодержавие. Об этом просвещенная Россия мечтала весь 19 век, видя регрессивную роль, исполняемую царствующим домом. Временное правительство, несмотря на свои недостатки, рассматривалось как легитимное, чего не скажешь о СНК, захватившем власть незаконным путем. Свершилась революция, о которой интеллигенция писала как об освободительном акте русского народа. Но результат революции, ее последствия привели к непризнанию интеллигенцией нового государства. С. Л. Франк: ”Интеллигенция, в момент осуществления высших своих надежд, в момент наступления чаемого в течение более полувека “царства божия” - именно наступления революции и торжества ее идеалов, - вдруг поняла, что бог-спаситель ее заветной веры есть ужасное, всеистребляющее чудовище или мертвый истукан, способный вдохновлять лишь безумных и лишь на безумные и убийственные дела” (198).

Перейдем к конкретным оценкам. Представители интеллигенции не принимали участия в вооруженном восстании, поэтому для его описания воспользуемся записями американских публицистов Д. Рида и А. Вильямса. Но прежде - их мнение о Ленине. А. Вильямс: ”Вера в массы не мешала ему, однако, лично браться за любую проблему, которая вставала перед ним, и вскрывать те, что были глубоко запрятаны” (199). То, что Ленин лично решал многие вопросы говорит о том, что у новой власти не было отлаженного механизма исполнения решений. Сама масса не могла самостоятельно решать государственные вопросы вследствие необразованности. Да и новые руководители государства не имели опыта в этой области. Все, что делалось, - делалось впервые, ошибки и перегибы в государственной политике были неизбежны.

А вот мнение о “вождях” А. С. Изгоева: ”Эти люди имели, наконец, мужество осуществить свои идеи в жизни. Они показали социализм в осуществлении. Иным он быть не мог. Иных результатов ждать от него нельзя. Урок получился страшный, но, быть может, иного пути к нашему выздоровлению не было” (200). Поэтесса З. Н. Гиппиус: ”.... Россией сейчас распоряжается ничтожная кучка людей, к которой вся остальная часть населения, в громадном большинстве, относится отрицательно и даже враждебно. Получается истинная картина чужеземного завоевания. Латышские, башкирские и китайские полки (самые надежные) дорисовывают эту картину. Из латышей и монголов составлена личная охрана большевиков: китайцы расстреливают арестованных (заключенных)... .. Чем не монгольское иго? ” (201).

“.... происходит, приблизительно, то, что было после битвы при Калке: татаре положили на русских доски, сели на доски - и пируют” (202). Из приведенных отрывков видно: Гиппиус считает, что большевики - это не Россия. Это захватчики, типа монголов, опирающиеся на иностранную вооруженную силу. Думается, что фигуру Ленина как вождя Октябрьской революции будет интересно сопоставить с личностью другого вождя революции, только Февральской, Керенского. О последнем писал философ, профессор Петроградского университета С. А. Аскольдов: ”.... в Керенском, этой центральной фигуре начала русской революции, выразилась вся идейная скудость и духовная беспочвенность того слоя общества, который был носителем гуманистического начала. Этот герой, так легко пленявший русское общество и народ первые три месяца революции пустой революционной фразеологией, скоро должен был почувствовать, что влияние, оказанное гуманистической идеологией на народное сознание, было лишь негативным, т. е. освобождающим, но ничего не созидающим. Гипноз красивых слов скоро миновал. И испытанные, и заслуженные деятели пали под натиском их же долголетними усилиями освобожденного народа, не думавшего уже ни о прошлом, ни о будущем, а об одном только текущем моменте настоящего” (203). Весьма неприглядным предстает перед нами Керенский в описании Аскольдова, тем более, что в своей статье Аскольдов ставит его в один ряд с Распутиным - “героем” первой русской революции.

З. Н. Гиппиус - о Зиновьеве и Троцком: ”Любопытно видеть, как “следует” по стогнам града “начальник Северной Коммуны”. Человек он жирный, белотелый, курчавый. На фотографиях, в газете, выходит необыкновенно похожим на пышную, старую тетку. Зимой и летом он без шапки. Когда едет в своем автомобиле открытом, - то возвышается на коленях у двух красноармейцев. Это его личная охрана. Он без нее - никуда, он трус первой руки. Впрочем, все они трусы. Троцкий держится за семью замками, а когда идет, то охранники его буквально теснят в кольце, давят кольцом” (204).

Любопытно прочесть мысли о героях революции у русского философа и публициста Н. Бердяева: ”После бесовства русской революции святость русской революционной интеллигенции не представляется уже столь канонически бесспорной. Духовного возрождения России нужно искать во внутреннем изобличении этой революционной лжесвятости и в освобождении от ее обаяния. Революционная святость не есть настоящая святость, это - ложная святость, обманчивая видимость святости, подмена. Внешние гонения, воздвигнутые старой властью против революционеров, внешние страдания, которые им пришлось претерпеть, очень способствовали этой обманчивой видимости святости. Но никогда в революционной святости не происходило истинного преобразования человеческой природы, второго духовного рождения, победы над внутренним злом и грехом.... Человеческая природа хотела достигнуть.... новой, высшей жизни чисто внешними, материальными средствами. Но человек, фанатизированный ложной идеей, способен выносить внешние лишения, нужду и страдания, он может быть аскетом не потому, что силой своего духа преодолевает свою грешную и рабскую природу, а потому, что одержимость одной идеей и одной целью вытесняет для него все богатство и многообразие бытия.... ” (205). Революционеры не только не изменили других, но и сами остались такими, какими были созданы - обычными, обуреваемыми страстями людьми. Им не удалось изменить даже собственную природу, и опять же потому, что они были обычные люди.

Рассуждения Бердяева о вождях русской революции полностью подтверждаются Аскольдовым: ”Их действиями руководила лишь жажда власти и желание во что бы то ни стало сейчас же осуществить свои замыслы, нисколько не заботясь об их прочности в будущем” (206). Эта цитата наводит на рассуждения о том, хотели большевики блага России или нет. Раньше это воспринималось как нечто само собой разумеющееся; сейчас это утверждение многими оспаривается. Приведем еще раз высказывание английского посла Дж. Бьюкенена: ”Для большевика не было ни родины, ни патриотизма, и Россия была лишь пешкой в той игре, которую играл Ленин” (207). Таким образом, согласно Дж. Бьюкене-ну, для большевиков с их интернациональной идеологией не существовало понятия “Россия”. Они хотели блага, но блага для всего мира, абстрактного счастья для всех. Романтизм этой идеи был бы привлекателен, если бы не способы, которыми она достигалась. В отношении большевиков здесь уместна поговорка: ”Благими намерениями вымощена дорога в ад”, хотя Аскольдов считает, что не ад втянул в себя большевиков, но они сами - порождение ада, и в особенности - их вожди: ”.... не надо быть пророком, чтобы понять, что соблазн антихристова движения подойдет к человечеству не в обличье злого волка, а именно в обличье человека, одушевленного благороднейшими идеалами и умеющего проводить их в жизнь в заманчивых и этически безупречных формах. Но существо его останется то же самое - создание общественных форм на основе подчинения человеку, как богу... .. Индивидуальное лицо антихриста лишь воплотит и олицетворит в себе все вожделения забывшего и отвергнувшего Бога человечества, как бы вручившего ему все свои родовые полномочия и форму власти” (208). Речь идет о третьем “герое” революции, после Распутина и Керенского, - Ленине. Именно его Аскольдов считает истинным “зверем”, которому, однако, не удастся низвергнуть мир в пропасть: ”Слишком очевидно, что человечество не подошло еще к последним граням и тяжело больная Россия выздоровеет, хотя бы и приблизив своей болезнью и себя, и все человечество к настоящей смерти” (209).

О Ленине - поэт Н. Клюев:

“.... Лениным - вихрь и гроза Причислены к ангельским ликам” (210). Князь Вяземский, имея ввиду дворянское происхождение Ленина: “В Европе сапожник, чтоб барином стать,

Бунтует, понятное дело!

У нас революцию делает знать - В сапожники, что ль, захотела? ” (211). С Д. Ридом и его коллегами в Зимнем дворце после его “взятия” произошел такой случай: солдаты заподозрили их в воровстве и шпионстве. Они их окружили и, несмотря на мандаты, хотели было с ними расправиться, когда американцы обратились к члену ВРК, глядевшему “очень беспомощно” и признавшему сначала по-французски: ”Плохо дело”. Его речь к солдатам говорит отнюдь не о железной дисциплине: ”Товарищи, товарищи! - воскликнул он. Я комиссар Военно-Революционного комитета. Ведь мне вы верите? . Так вот, я вам говорю, что эти мандаты подписаны теми же именами, что и мой собственный! ” (212). Происшедшее в комментарии не нуждается, это было преддверием грядущего произвола.

Из встреч с большевиками, впечатлений от увиденного в Пет-рограде американцы составили представление о подготовке к восстанию, которое выразил А. Вильямс: ”Революция не могла бы произойти так организованно и, я бы даже сказал, с такой обманчивой обыденностью, если бы ей не предшествовала колоссальная подготовительная работа и тщательное продумывание дальнейших деталей” (213). Думается, что Вильямс, как и Троцкий, преуменьшает элемент стихийности в восстании. К тому же Вильямс не мог видеть “колоссальную подготовительную работу”, о ней он узнал из бесед с большевиками; Вильямс пишет о том, что не видел.

    О ходе восстания - стихи О. Э. Мандельштама:
    “Когда октябрьский нам готовил временщик
    Ярмо насилия и злобы,
    И ощетинился убийца-броневик
    И пулеметчик низколобый,
    Керенского распять! - потребовал солдат,
    И злая чернь рукоплескала:
    Нам сердце на штыки позволил взять Пилат,
    И сердце биться перестало.... ” (214).

Американские журналисты, занимая нейтральную позицию, имели возможность наблюдать события “с двух берегов” сразу. Днем 25 октября они находились в Зимнем дворце, других государственных учреждениях, вечером и ночью - у большевиков. О защитниках Временного правительства у журналистов составилось неблагоприятное впечатление: ”В этот момент где-то неподалеку началась перестрелка. Все люди, какие были на площади (перед Зимним-К. Д. ), бросились врассыпную. Многие ложились на землю ничком. Извозчики, стоявшие на углах, поскакали во все стороны. Поднялась страшная суматоха. Солдаты бегали взад и вперед, хватались за ружья и кричали: ”Идут! Идут! ”. Но через несколько минут все снова успокоилось” (215). Мнение иностранцев совпадает с другими свидетельствами о защитниках Зимнего, не оказавших сопротивления нападавшим. Результат восстания американские журналисты смогли оценить, присутствуя на 2 Съезде Советов. А. Вильямс: ”Солдаты бросились обниматься. Зал дрожал от вырвавшихся наружу чувств. Теперь Петроград бесповоротно в их руках. Делегаты съезда выходили из зала, весело толкая друг друга, покачиваясь от усталости под тяжестью винтовок, опьяненные счастьем, сознанием своей силы и романтики этой ночи” (216).

Для солдат эта ночь была действительно романтичной, а вот что испытывала остальная Россия - об этом писали философ Ф. Степун и писатель, поэт И. Бунин. Ф. Степун: ”.... монархическая Россия была не только заживо сожжена на кострах обезумевшей революции, но и с проклятиями прахом развеяна на все четыре стороны.... ” (217).

И. Бунин: ”Я был не из тех, кто был ею застигнут врасплох, для кого ее размеры и зверства были неожиданностью, но все же действительность превзошла все мои ожидания: во что вскоре превратилась русская революция, не поймет никто, ее не видевший. Зрелище это было сплошным ужасом для всякого, кто не утратил образа и подобия Божия....

.... одна из самых отличительных черт революций - бешеная жажда игры, лицедейства, позы, балагана. В человеке просыпается обезьяна” (218). Сравнение большевиков с животными у контрреволюционеров встречается довольно часто, например, у Е. Г. Полонской:

“В жилах победителей волчья кровь
С молоком волчицы всосали волчью любовь” (219).

Это сравнение происходит от увиденных жестокостей, которыми изобиловало то время. Причем животные в сравнении с людьми явно выигрывают, так как у них нет наслаждения от убийства или издевательства.

Как видим, Бунин и Степун испытывали совершенно другие чувства, нежели солдаты-победители.

Образованные люди, Бунин и Степун видели отсутствие привычной им культуры у новых хозяев жизни. Построение социализма требовало иного образования, чем в дореволюционной России. Да и большинство “старых” ценностей было большевиками не понято, что позволило таким людям, как А. С. Изгоев, публицист и общественный деятель, писать: ”Огромные культурные ценности - наука и искусство - суть ценности “буржуазного мира”. Опыт русских большевиков засвидетельствовал, что эти ценности не могут существовать в “социалистическом государстве”. Там для них нет воздуха” (220).

Русский писатель А. М. Ремизов в 1917 году написал “Слово о погибели русской земли”, напоминающее известное “Слово о полку Игореве”. Даже в коротком отрывке, приводимом мною, явственно слышится плач по Руси: ”Широка раздольная Русь, родина моя, принявшая много нужды, много страсти, вспомянуть невозможно, вижу тебя, оставляешь свет жизни, в огне поверженная.

Были будни, труд и страда, а бывал и праздник с долгой всенощной, с обеднями, а потом с хороводом громким, с шумом, с качелями.

Был голод, было и изобилие.
Были казни, была и милость.

Был застенок, был и подвиг: в жертву приносили себя ради счастья народного. Где нынче подвиг? Где жертва?

Гарь и лик обезьяний” (221).

З. Гиппиус, как и Ремизов, воспринимала революцию эмоционально: ”Я следила, как умирал старый дворец, на краткое время воскресший для новой жизни, - я видела, как умирал город.... Да, целый город Петербург, созданный Петром и воспетый Пушкиным, милый, строгий и страшный город - он умирал.... Последняя запись моя это уже скорбная запись агонии”. И далее: ”Если не видеть и не присматриваться к отдельным точкам в стихийном потоке революции, можно перестать все понимать. И чем меньше этих точек, отдельных личностей, - тем бессмысленнее, страшнее и скучнее становится историческое движение. Вот почему запись моя, продолжаясь, все более изменялась, пока не превратилась, к концу 19-го года, в отрывочные, внешние, чисто фактические заметки. С воцарением большевиков - стал исчезать человек как единица. Не только исчез он с моего горизонта, из моих глаз; он вообще начал уничтожаться, принципиально и фактически... .. Жизнь все суживалась, суживалась, все стыла, каменела - даже самое время точно каменело. Все короче становились мои записи. Что делать? _Нет людей, нет событий . ”. “Если большевики падут лишь “в конце концов” - то, пожалуй, под свалившимся окажется “пустое место”. Поздравим тогда Европу. Впрочем, будет ли тогда кого поздравлять - в “конце-то концов” (222).

З. Гиппиус записывала в дневник не столько события, сколько свои ощущения времени и людей:

“.... густой, совсем особенный по тяжести, воздух...” (223).

“.... глубокая, темная яма, называемая Петербургом...” (224).

“Ощущение лжи вокруг - ощущение чист физическое... .. Как будто с дыханием в рот вливается какая-то холодная и липкая струя. Я чувствую не только ее липкость, но и особый запах, ни с чем не сравнимый” (225).

“Ощущение тьмы и ямы. Тихого умопомешательства... .. Странное состояние.... механика смерти” (226).

    “Господи! А как выдержать этот “мир”? Стены тьмы окружили
    стены тьмы! ” (227).
    “.... в могиле Петербурга ничего не изменилось” (228).

Такое мог написать только человек, чувствующий рядом с собой смерть. Недаром Петербург назван “могилой”.

    То же самое - у поэта Н. Клюева:
    “Есть в Смольном потемки трущоб
    И привкус хвои с костяникой,
    Там нищий колодовый гроб
    С останками Руси великой” (229).
    О. Э. Мандельштам:

“О, этот воздух, смутой пьяный, На черной площади Кремля! ” (230). Исследователь русской литературы Б. М. Эйхенбаум в дневнике от 8 августа 1918 г. : ”Будущее - неизвестно, ощущения настоящего нет, потому что _нечего . ощущать. Точно старость подошла - совсем так” (231).

Революция повлияла и на праздники, бывшие в России. Их вовсе отменили. По словам Надежды Тэффи “Только школьники поплакали, но им обещали рождение ленинской жены, троцкого сына и смерть Карла Маркса - они и успокоились” (232).

Пожалуй, наиболее лаконично о результате революции написал Д. Рид: ”Ленин и петроградские рабочие решили - быть восстанию, петроградский Совет низверг Временное правительство и поставил Съезд Советов перед фактом государственного переворота. Теперь нужно было завоевать на свою сторону всю огромную Россию, а потом и весь мир” (233).

А приводимые ниже слова З. Гиппиус говорят об отсутствии у русской революции вообще каких-либо результатов : ”Мне хотелось бы предложить рабочим всех стран следующее. Пусть каждая страна выберет двух уполномоченных, двух лиц, честности которых она бы верила.... И пусть они поедут инкогнито ......в Россию. Кроме честности, нужно, конечно, мужество и бесстрашие, ибо такое дело - подвиг. Но не хочу я верить, что на целый народ в Европе не хватит двух подвижников! И пусть они, вернувшись (если вернутся), скажут ”всем, всем, всем”: есть ли в России революция? Есть ли диктатура пролетариата . ?Есть ли сам пролетариат? Есть ли “рабоче-крестьянское” правительство? Есть ли хоть что-нибудь похожее на проведение в жизнь принципов “социализма”? Есть ли Совет, т. е. существует ли в учреждениях, называемых Советами, хоть тень выборного начала? В громадном нет, которым ответят на все эти вопросы _честные социалисты, вскроется и коренной, абсурдный смысл происходящего” (234).

Вопрос о причинах победы большевиков и причинах поражения контрреволюционеров логически завершает данную работу.

О причинах победы большевиков писали и контрреволюционеры. Приведу лишь два мнения по этому поводу. Ф. Степун: ”.... они одержали полную победу над русской жизнью умелой эксплуатацией народной стихии.... ” (235).

Б. Соколов, депутат Учредительного Собрания: ”.... победа большевиков меньше всего проистекала от их силы, меньше всего от того, что за ними пошло большинство страны. Их сила, сама по себе ничтожная и заключающаяся в их необычайной активности, вышла победительницей из этой борьбы единственно благодаря пассивности русской интеллигенции, в частности, демократической интеллигенции, благодаря тому, что активному Ничтожеству было противопоставлено пассивное Величие” (236). Здесь уместен вопрос: в чем была сила “демократической интеллигенции”? Что она могла противопоставить большевикам, кроме “Величия”? Однако мысли об активности большевиков и об “умелой эксплуатации народной стихии”, думается, верны.

Причины поражения Временного правительства также нашли от-ражение в работах контрреволюционных авторов. Приведем отрывки из некоторых произведений. Писатель Н. Брешко-Брешковский: ”Слабая, бездарная власть по-теряла голову. Не будь она бездарной и слабой, она легко пода-вила бы мятеж, подавила бы только с помощью полиции и юнке-ров” (237). Это мнение перекликается с тем, что писал Н. Суха-нов: при желании и отваге подавление мятежа было реально даже теми небольшими силами, что находились в распоряжении прави-тельства. П. Краснов: ”Ни один солдат не встал за Временное прави-тельство. Мы были одиноки и преданы всеми” (238).

А. Деникин: ”Власть падала из слабых рук Временного прави-тельства, и во всей стране не оказалось, кроме большевиков, ни одной действенной организации, которая могла бы предъявить свои права на тяжкое наследие во всеоружии реальной силы. Этим фактом в октябре 1917г. был произнесен приговор стране, народу и революции” (239).

А. Демьянов: ”Они (правительство-К. Д. ) не обладали надлежа-щим духом сопротивляемости, были людьми не волевыми, и как последствие всего этого, были очень скоро побеждены, ибо борьба была неравная” (240).

Вышеприведенные мнения сходятся в одном: отвечая на воп-рос: кто виноват? - они в качестве виновника называют само Временное правительство, допустившее открытую подготовку пере-ворота.

Вопрос о виновниках является риторическим - у правительст-ва _были . возможности расправиться с большевиками, но эти воз-можности остались нереализованными.

Причины падения Временного правительства английский посол Дж. Бьюкенен рассматривал одновременно с причиной паде-ния самодержавия: ”И Император, и Керенский намеренно закрывали глаза на угрожавшие им опасности, и оба допустили, чтобы поло-жение вышло из-под контроля, прежде чем приняли какие бы то ни было меры для своей собственной защиты... .. Он (Керенский-К. Д. )выжидал и мешкал. Когда же наконец он настроился действовать, то оказалось, что большевики обеспечили себе поддержку гарнизона, и что не им, а ему предстоит быть раздавленным... .. Он думал больше о спасении революции, чем о спасении своей Родины, и кончил тем, что дал погибнуть и той, и другой. Но хотя в качестве главы правительства, наделенного всей полнотой власти, которую он так печально использовал, он должен нести главную ответственность за выдачу России больше-викам, другие партийные вожди также не могут быть оправда-ны. Умеренные социалисты, кадеты и другие несоциалистические группы, - все они внесли свою долю в дело окончательной ка-тастрофы, ибо в течение кризиса, взывавшего к их тесному сот-рудничеству, они не сумели оставить свои партийные разногласия и со всею искренностью работать сообща ради спасения Роди-ны” (241). А вот что пишет об этом сам А. Керенский: ”В то время как большевики слева действовали с напряженной энергией, а больше-вики справа всячески содействовали их скорейшему триумфу, в политических кругах, искренне преданных революции и связанных в своей судьбе с судьбой Временного правительства, господство-вала какая-то непонятная уверенность, что “все образуется”, что нет никаких оснований особенно тревожиться и прибегать к ге-роическим мерам спасения.... (242)... .. Упадок духа и малодушие, овладевшее верхами революцион-ных кругов; полное всеобщее почти непонимание всего рокового смысла развивающихся событий; отсутствие у одних сознания не-разрывной связи судьбы самой Февральской революции с судьбой в ее недрах рожденной власти; тайные опасения у других, как бы слишком скорый провал большевиков не послужил к торжеству “реакции”; надежда у третьих руками большевиков покончить с ненавистной демократией; наконец, целый вихрь личных интриг и вожделений, - все эти процессы разложения на верхах революци-онной общественности свели на нет все тогдашние попытки пре-дотвратить крах, который, впрочем, был , быть может, неизбежен” (243).

Ниже Керенский возражает П. Краснову, расходясь с ним от-носительно того, кто же защищал законную власть и была ли за-щита вообще: ”Героическое восстание юнкеров 29-го в Петербур-ге, уличные бои в Москве, Саратове, Харькове и т. д. ,сражения между верными революции и восставшими войсковыми частями на фронте - все это достаточно свидетельствует, что мы были не совсем одиноки в нашей последней борьбе за честь, достоинство и само существование нашей родины” (244). Керенский пишет о “всеобщем” непонимании происходящего, но с ним не согласен русский философ и публицист Н. Бердяев: ”С Россией произошла страшная катастрофа. Она ниспала в темную бездну. И многим начинает казаться, что единая и великая Россия была лишь призраком, что не было в ней подлинной реаль-ности. Нелегко улавливается связь нашего настоящего с нашим прошлым... .. При поверхностном взгляде кажется, что в России произошел небывалый по радикализму переворот. Но более углуб-ленное и проникновенное познание должно открыть в России ре-волюционный образ старой России, духов, давно уже обнаруженных в творчестве наших великих писателей, бесов, давно уже владею-щих русскими людьми.

.... На поверхности все кажется новым в русской революции - новые выражения лиц, новые жесты, новые костюмы, новые формулы господствуют над жизнью; те, которые были внизу, возносятся на самую вершину, а те, которые были на вершине, упали вниз; власт-вуют те, которые были гонимы, и гонимы те, которые властвова-ли; рабы стали безгранично свободными, а свободные духом под-вергаются насилию. Но попробуйте проникнуть за поверхностные покровы революционной России в глубину. Там узнаете вы старую Россию, встретите старые, знакомые лица. Бессмертные образы Хлестакова, Петра Верховенского и Смердякова на каждом шагу встречаются в революционной России и играют в ней немалую роль, они подобрались к самым вершинам власти” (245). То, что хотел передать Бердяев, очень просто: ”новая” Россия не пришла откуда-то извне, она _всегда . жила в старой России, но в зароды-шевом состоянии. Революция развила “новую” Россию, которая, про-будившись, росла до тех пор, пока не уничтожила все, что было связано со “старой” Россией. Новые явления в России были _ор-_ганичны ... Если юнкера и солдаты смогли организовать сопротивление новой власти, то интеллигенция, отвергающая насилие, была обре-чена на роль свидетеля русской революции. Вот что писал про-фессор Московского университета Ю. Готье в дневнике от 28 ию-ля 1918г. :”Мы не способны снести совершающегося переворота - он слишком труден, как трудно зараженному организму перенести сразу две острых болезни” (246). Ю. Готье под первой “бо-лезнью” имеет в виду, видимо, Февральскую революцию, которую он, как и Октябрьскую, считает “острой”. У интеллигенции было два выхода: или за паек служить советской власти, или умирать от голода. Был еще и третий выход - уехать из России. Не всем удалось сделать это, а те, кто оказались за границей, были обре-чены на вечную тоску по покинутой родине. Писатель И. С. Шмелев уехал с женой в Германию, но спокойствия не испытал: ”Мы с Олей разбиты душой и мыкаемся бесцельно.... Мертвой душе свобода не нужна” (247). Писатель А. М. Ремизов: ”И теперь - сегодня удиви-тельный день, прямо весна! сейчас, в жесточайших днях, когда дни не идут, а рвутся с мясом, когда человек плечо к плечу прет на человека - еда поедом! - ополоумели вы, что ли? - когда на земле стало тесно, бедно, безрадостно - жалобы все глушат и ме-ра мира не радость, а _как-нибудь . !.... ” (248). Голодный и за-мерзший человек не воспринимает весну, он перестал радоваться всему, кроме еды и топлива: ”Только один фронт - холод” (249). Человек жив лишь благодаря инстинкту самосохранения, который вытеснил все прочие чувства. Поэтесса З. Гиппиус - о жителях “революционного” Петрограда: ”Что осталось - ушло в под-полье. Но в такое глубокое, такое темное подполье, что уже ни звука оттуда не доносилось на поверхность. На петербургских улицах, в петербургских домах в последнее время царила пугаю-щая тишина, молчание рабов, доведенных в рабстве разъединен-ности до совершенства” (250).

Состояние жителей Петрограда передают прекрасные стихи Е. Г. Полонской: “Полынь-звезда взошла над нашим градом,

    Губительны зеленые лучи.
    Из-за решетки утреннего сада
    Уж никогда не вылетят грачи.
    О, не для слабой, не для робкой груди
    Грозовой воздух солнц и мятежей,
    И голову все ниже клонят люди,
    И ветер с моря и свежей.
    Родимым будет ветер сей поэту.
    И улыбнется молодая мать:

О, милый ветер, не шуми, не сетуй, Ты сыну моему мешаешь спать” (251).

Не вся интеллигенция чувствовала себя плохо при новом ре-жиме. М. Волошин: ”Ни война, ни революция не испугали меня и ни в чем не разочаровали: я их ожидал давно и в формах, еще более жестоких. Напротив: я почувствовал себя очень приспособленным к условиям революционного быта и действия. Принципы коммунисти-ческой экономики как нельзя лучше отвечали моему отвращению к заработной плате и к купле-продаже”. Волошин был исключением из общей массы интеллигентов. Большинство их в вопросе “зара-ботной платы” придерживалось “буржуазных” взглядов (252).

Профессор Петербургского университета, философ С. А. Аскольдов рассматривает духовные результаты револю-ции: ”Эта революция, совершившаяся по принципу классовой враж-ды, будила одни лишь инстинкты ненависти, захвата и мести. В ней восстал во весь рост не просто зверь, а именно злой зверь, жив-ший в народной душе......Да, под флагом социальной революции в русском народе возобладало над всем другим злое звериное на-чало” (253). И, ниже: ”Вообще не в разбушевавшихся звериных инстинктах главное зло так называемого “большевистского”пере-ворота и овладения Россией, а в той лжи и в том обмане, в том потоке фальшивых лозунгов и фраз, которыми наводнили сознание народа... .. Ложь и обман, сознательно проводимые и сознательно приемлемые, уродуют и искажают душу, дают роковой уклон самым корням душевной жизни и, являясь более глубоким слоем зла, де-лаются уже долговечными факторами будущих беззаконий” (254). Аналогичные мысли встречаем и у русского философа и публи-циста Н. Бердяева: ”Изолгание бытия правит революцией. Все приз-рачно. Призрачны все партии, призрачны все власти, призрачны все герои революции. Нигде нельзя нащупать твердого бытия, нигде нельзя увидеть ясного человеческого лика. Эта призрачность, эта неонтологичность родилась от лживости” (255). А вот что писал филолог В. Иванов: ”Глупые сказки о “пролетариях” и “буржу-ях”, которыми прикрывались.... преступления и злодейства, сочине-ны для детей. Сплошь и рядом убийцы и грабители были самыми подлинными “буржуями”, хотя и величали себя большевиками, соци-алистами и коммунистами. Огромное большинство их жертв.... не имели ничего общего с “миллионерами” и “эксплуататорами” чу-жого труда, а были лишь талантливыми тружениками, добывавшими средства к жизни работой своих рук и своего мозга” (256). З. Гиппиус: ”Надо отметить главную характерную черту в Совде-пии: есть факт, над каждым фактом есть вывеска, и каждая вывеска - абсолютная ложь по отношению к факту” (257). Она же: ”Да, на-до повалить основные абсурды. Разоблачить сплошную, сумасшед-шую, основную ложь.

Основа, устой, почва, а также главное, беспрерывно действующее оружие большевистского правления - ложь” (258). Вину за пробуждение “зверя” Аскольдов возлагает на революци-онную интеллигенцию, которая своей демагогией освободила народ от чувства страха перед властью и богом. Далее Аскольдов про-должает свои мысли: ”Неимевший ранее преступает пределы спра-ведливости.... берет более, чем следует, и неправедно мстит. Все зиждется на психологии самоутверждения и, в конце концов, даже польза как норма жизни не осуществляется, зло переливает через ее предел и создает хаос самоутверждающихся воль, то есть ад” . Некоторые мыслители действительно сравнивали приход большевиков с явлением нечистых сил, пришедших неизвестно от-куда, целью которых было разрушение России.

Аскольдов, как и многие современники революции, сравнивает события февраля и октября: ”Если политическая революция февра-ля совершилась во имя принципов свободы, равенства и братства, то социальный октябрьский переворот произошел исклю-чительно во имя материальных благ и интернационализма, вся суть которого в данный момент сводилась к освобождению от тя-жестей войны”. Приведенные слова Аскольдова, неприязненно от-несшегося к октябрьским событиям, характерны для контрреволю-ционеров.

Далее Аскольдов делает неутешительные выводы о русской ре-волюции вообще: ”Социальная революция на фоне русской действи-тельности, несомненно, не выдержала испытания даже с точки зре-ния пользы. Русскому народу по существу не было никакого дела до социализма и вообще каких-либо теорий; ему нужна была толь-ко земля, власть и связанные с достижением этой власти матери-альные блага, более же всего освобождение от тяжестей вой-ны”. И далее: ”.... государственный переворот октября 1917 года имел в себе очень мало “социального”. Он был противообществен-ным во всех отношениях, ибо, нарушая все основные условия об-щественной жизни - собственность, функции управления, междуна-родные обязательства, суд, все основные права свободы, выбивая из жизненного строя под злобной кличкой “буржуев” все неугод-ные крайним демагогам классы и слои общества, он останавливал жизненные функции государства. Только умственная слепота и ослепление страстями наживы и мести могли помешать тому наро-ду, ради которого будто бы проводились эти неистовые экспери-менты, видеть, что вместе с буржуазией терпели катастрофу и все необходимые при всяком социальном строе общественные органи-зации, а в недалеком будущем подготовлялись неустранимые бедствия и для того самого пролетариата, который лишь временно извлекал выгоды из создавшегося положения. По существу под флагом социализма медленно происходил процесс анархического разложения, лишь отчасти сдерживаемый усилиями, правда, доста-точно энергичной и смелой, но все же не могущей справиться с разбуженными страстями советской власти” (259).

Публицист Н. Устрялов в книге “Перелом” делает попытку осмыслить причины поражения контрреволюции более глубо-ко: ”По-видимому, их (причины поражения-К. Д. ) нужно искать в двух плоскостях. Во-первых, события убеждают, что Россия не из-жила еще революции, то есть большевизма, и воистину в победах Советской власти есть что-то фатальное - будто такова воля истории. Во-вторых, противобольшевистское движение.... слишком связало себя с иностранными элементами и поэтому невольно ок-ружило большевизм известным национальным ореолом, по существу чуждым его природе. Причудливая диалектика истории неожиданно выдвинула Советскую власть с ее идеологией Интернационала на роль национального фактора современной русской жизни - в то время как наш (“белый”-К. Д. ) национализм.... поблек на практике вследствие своих хронических альянсов и компромиссов с так называемыми “союзниками” (260). По прошествии десяти лет после революции эмигрантская га-зета “Сегодня” провела небольшой опрос среди участников собы-тий 1917 года, некоторые данные из которого уже приводились выше. Один из вопросов анкеты был сформулирован так: ”Почему большевизм мог просуществовать в России 10 лет? ”. Организато-рам опроса, и не только им, все же не давала покоя мысль: почему порядок, существовавший в России века, рухнул “в одночасье”, а новый режим, принесшей России столько бед, продержался уже 10 лет и не собирается сдавать позиций. Ниже приводятся ответы некоторых респондентов: _Бельгард А. В. . ,сенатор, деятель русских эмигрантских монархи-ческих организаций: “Большевики держатся у власти потому, что русские люди впали в состояние безволия и индефферентизма, а иностранные правительства относятся враждебно к возможности установления сильного русского государства и видят в продол-жении власти большевиков верное средство для ослабления и развала России”.

_Врангель П. Н. . :”Главным образом потому, что большевики имели союзниками огромное большинство государств, из коих одни под-держивали большевизм, используя его как оружие для угрозы дру-гим государствам, другие - надеясь из ослабления России изв-лечь для себя выгоды.... ”.

_Деникин А. И. . :”Большевизм мог просуществовать десять лет по Божьему попущению, вследствие инертности русского народа и благодаря поддержке иностранных государств”.

_Загорский С. О. . ,экономист, зав. отделом изучения России при международном бюро труда Лиги Наций в Женеве: ”Аграрный харак-тер, преобладавший в большевистской революции, удовлетворившей стремление крестьянства к обладанию всей землей, отсутствие достаточно крепкой городской буржуазии; веками воспитанная в русском народе привычка к политическому рабству и отсутствие какой-либо школы и понимания политической демократии; экономи-ческая отсталость страны, делающая подавляющую часть населе-ния, крестьянство, мало чувствительным к экономическому разоре-нию и, наконец, традиционно ложная идеология “равенство в нище-те”, как признака демократичности, присущая русской интеллиген-ции и городским классам, вообще - эти причины все вместе сде-лали возможным существование советского строя в течение деся-ти лет”.

_Кизеветтер А. А. . ,историк, бывший профессор Московского уни-верситета: ”В России все жизненные процессы протекают медлен-но.... Медленно развертываются поэтому и те процессы, совокуп-ностью которых будет вызвано крушение большевистского режи-ма”.

_Кускова Е. Д. . ,политический деятель и публицист: ”Потому что он (большевизм К. Д. ) оказался единственной силой, находив-шейся в различных слоях народа, в национальностях, населяющих Россию, в армии, в крестьянстве - опору и достаточные кадры для связной организации. Когда ткани бывшей России распались с неимоверной быстротой.... спасти единство России мог лишь ло-зунг.... :власть на местах. Властью на местах воспользовались те активные силы революции, которые ее творили и ею выдвига-лись. Большевизм был лишь.... своего рода формой, под которой совершалось это выдвижение.... Когда новые выдвиженцы истории почувствуют “крепость в ногах”, они сменят форму или подчинят ее своим новым требованиям” (261).

На мой взгляд, лучшим ответом на вопрос: ”Почему мы не побе-дили? ” являются следующие слова С. А. Аскольдова: ”Во всех этих падениях виновными являются все классы и слои русского об-щества, выразители всех его основных стремлений и направле-ний, поскольку все в той или иной мере были соучастниками, хотя бы только духовными, творившихся зла и неправды в области основных трех начал духовной природы русского народа. ”Каждый за всех и во всем виноват” - вот формула, которую поистине каждому надлежит применить прежде всего к самому себе и внут-ренне пережить при взгляде на все совершившееся в роковые дни внешнего и внутреннего позора нашей родины” (262).

Изгоев ответил на вопрос: кто виноват? На вопрос: что де-лать? - отвечает правовед И. Покровский : ”Велик грех, велико должно быть и искупление. За месяцами греха должны последовать долгие десятилетия покаяния и трудной работы для воссоздания рассыпавшегося отечества” (263). Оптимист, Покровский возлага-ет все надежды возрождения России на русский народ: ”Кошмар пока растет и ширится, но неизбежно должен наступить пово-рот: народ, упорно, несмотря на самые неблагоприятные условия, на протяжении столетий.... строивший свое государство, не может пропасть. Он, разумеется, очнется и снова столетиями начнет исп-равлять то, что было испорчено в столь немногие дни и меся-цы. Народ скажет еще свое слово! ” (264). Вера в народ сохраня-лась и у религиозного философа и общественного деятеля С. Франка: ”.... русский народ - не народ, нищий духом и лишенный творческого богатства, а народ.... лишь потерявший способность использовать свое богатство и в своем общественном бытии расточающий по ветру это богатство и отдающий предпочтение худшему перед лучшим, злу перед добром.... ” (265). Почти все контрреволюционеры писали только о негативных сто-ронах социалистического учения. Лишь немногие, такие как Изго-ев, Струве решались выявить положительные стороны этого уче-ния. Итак, А. С. Изгоев: ”Теперь мы должны уметь отличить в социа-лизме то здоровое, что в нем есть, от утопических фанта-зий, столь гибельных для государства и народа. Социальные ре-формы в направлении постепенного обобществления созревших для этого производственных сил национального государства, демокра-тическая гуманность, перешедшая к социализму от христианства, - вот и все, что есть в социализме ценного и жизненного. Все же остальное.... все это литературные фантазии, основанные на нез-нании человеческой натуры, пагубные для народа и госу-дарства, отдаваемых силой иностранных армий ослепленным изуве-рам для производства социалистических опытов” (266). П. Б. Струве: ”В том, что русская революция в своем разрушитель-ном действии дошла до конца, есть одна хорошая сторона. Она по-кончила с властью социализма и политики над умами русских об-разованных людей. На развалинах России, перед лицом поруганного Кремля и разрушенных ярославских храмов мы скажем каждому русскому юноше: России безразлично, веришь ли ты в социализм, в республику или в общину, но ей важно, чтобы ты чтил величие ее прошлого и чаял и требовал величия для ее будущего, чтобы бла-гочестие.... всех миллионов русских людей, помещиков и кресть-ян, богачей и бедняков, бестрепетно, безропотно и бескорыстно умиравших за Россию, были для тебя святынями. Ибо ими, этими святынями, творилась и поддерживалась Россия, как живая собор-ная личность и как духовная сила. Ими, их духом и их мощью мы только и можем возродить Россию. В этом смысле прошлое России, и только оно, есть залог ее будущего” (267).

МЕТОДИЧЕСКАЯ ЧАСТЬ.

Материалы этой работы могут быть использованы на уроках отечественной истории при изучении тем, связанных с Фев-ральской революцией, двоевластием, Октябрьской революцией в 5 - 11 классах как иллюстрация теоретического материала. Для углубленного изучения Октябрьской революции целесооб-разно использование материалов дипломной работы на школьном факультативе.

Разработка занятия, проведенного мной в десятых классах 23 школы, прилагается. Занятие представляло собой лекцию, разнооб-раженную вопросами, связанными и несвязанными с темой. Во время урока ученики рисовали схему, объясняющую расстановку сил и их составляющие. Эта схема может помочь им при подготовке к экза-менам.

В заключительной части занятия учащиеся ответили на воп-рос: кто из участников революции (революционеров, контрреволю-ционеров, нейтралов) прав? Ответ не категоричен, так как каждая из названных групп по-своему права, но одновременно несет и часть вины за случившееся. В ответе на этот вопрос выражен отход от тенденции рассматривать исторические события поляр-но, в черно-белом цвете. В целом занятие, проведенное мной, могло способствовать расширению знаний десятиклассников о русской революции 1917 года. Новый подход к историческим событиям поможет по-новому взглянуть и на другие социальные движения нашего времени.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Выводы по каждому разделу работы логически завершают ее. В ходе написания дипломной я уже делал некоторые обобщения, ко-торых, однако, оказалось недостаточно для составления четкой картины написанного.

Итак, выводы непосредственно по каждому разделу работы.
ВОЖДИ И МАССЫ.

Контрреволюционеры считали октябрьское восстание авантюрой немногих. Называются два наиболее активных революционера - Троцкий и Ленин. Именно они привлекли массы демагогическими лозунгами, обещая царство справедливости и равенства социа-лизм. И хотя массы не знали, что такое социализм, методы, кото-рые использовали большевики в борьбе с Временным правительст-вом, были им очень знакомы. Этому их научили три года вой-ны, сделавшие возможным октябрьское восстание. Большевики были скорее разрушительной, чем созидательной силой, причем их пар-тия была организацией, _реально . воплощавшей разрушительные принципы в жизнь. Однако, несмотря на кажущееся единство боль-шевистского лагеря, вожди революционеров не были свободны в своих действиях. Власть толпы над ними была велика, и эта сти-хия диктовала свои правила поведения. Контрреволюционеры счи-тали революционные массы похожими на звериные стаи, и в этом была доля правды: свидетельства побывавших в России в то время говорят о возвращении русского народа в какое-то первобытное состояние.

Даже революционеры признавали, что восстание - результат работы _нескольких . лиц, и решение о восстании принималось не без внутрипартийной борьбы. Общее же мнение революционного ла-геря заключалось в признании массами и партийными руководите-лями необходимости восстания как единственного средства к улучшению жизни народных масс, прекращению войны и т. п.

ПОДГОТОВКА К ВОССТАНИЮ.

В анализе подготовки к восстанию контрреволюционеры реа-листично подходили к силам Временного правительства. Однако возможность соглашения с большевиками правительством _принци-_пиально . не рассматривалась. Довольно распространено мнение о возможности предотвратить восстание или, хотя бы, помешать ему. Но правительство и демократический лагерь не создали коали-цию, способную противостоять большевикам, хотя были попытки сделать это. Утверждение о достаточности сил для подавления восстания встречается так же часто, как и свидетельства распы-ленности сил правительственного лагеря. И, тем не ме-нее, восстание увенчалось успехом “благодаря” _отсутствию . сил у правительства. Поэтому захват власти произошел “явно и откры-то”. Временное правительство не использовало шанс восстановить порядок, данный Корниловым. Оно было просто обречено на _воору-_женную . борьбу с большевиками, хотя бы потому, что тактика последних состояла именно в этом.

Революционеры и в этом разделе называют Ленина и Троцкого в качестве руководителей подготовки восстания, сумевших использовать исключительно благоприятный для этого момент.

ХОД ВОССТАНИЯ.

Рассматривая ход восстания, контрреволюционеры отмечают его быстроту. Причина ее проста: _минимальное сопротивление . со сторо-ны правительства. В качестве эпитафии к деятельности послед-него могут служить слова английского посла в Петербурге Дж. Бьюкенена: ”потерянные возможности”. Малое число жертв и сравнительно лояльное отношение большевиков к пленным объ-ясняется еще сохранявшимся чувством страха перед возможным возмездием со стороны сил, поддерживавших старый строй. Чувство полной вседозволенности придет позднее, после первых побед над “белыми”.

Революционеры, в отличие от своих противников, отмечали нео-быкновенный героизм восставшего народа и его руководите-лей. Восстание однозначно названо _подвигом ... Так же, как и у контрреволюционеров, обращается внимание на быстроту захвата власти (Л. Троцкий: в 24 часа). Интересен еще один момент: вожди большевиков прекрасно понимали _чем . они рискуют. Но ведь боль-шевистская партия была прежде всего “партией подпольных действий”, - так что выжить в тех условиях для революционного руководства было вполне реально.

РЕЗУЛЬТАТЫ ВОССТАНИЯ.

Мнение, что победа большевиков знаменовала собой _конец _русской революции . ,не подвергается сомнению никем из контрре-волюционеров. Это был не февральский праздник. Но и оптимизм последних был велик. А. Керенский: борьба “.... в 1917 году за-кончилась видимым торжеством красной реакции, но.... далеко еще не завершилась”. Противники большевиков также указывают на их связь с Германией, и делают вывод: победа большевиков - это по-беда Германии. В качестве результата контрреволюционеры указы-вают “полную несостоятельность русской революционной демокра-тии”. После октября события в России назвать революцией было нельзя. Это, по утверждению М. Спиридоновой, была уже контррево-люция, и большевики выступали ее защитниками, подавляя “спра-ведливое революционное недовольство” масс. Собственно, больше-вики были контрреволюцией _всегда ... Их победа и их “реформы” знаменовали собой банкротство и дискредитацию марксизма и на-учного социализма. Относительно будущего советского режима мнения также не расходятся: у него нет никакого будущего. Ведь “красные” взяли все худшее от старого режима, только добавили сюда с лихвой террора. После революции началось насилие над побежденными, которое все возрастало, вылившись в банальную гражданскую войну. Анархия, свидетелями которой были контрре-волюционеры, была явлением преходящим: непрерывная война спло-тила и укрепила большевистский лагерь, который наводил порядок в России “твердой рукой”. И, хотя большевики оказались в по-литическом вакууме, они не заплакали от это, а начали действо-вать доступными им террористическими методами. Главным объек-том террора было крестьянство, и здесь запятнали себя не толь-ко большевики, но и их противники. Преобразования большевиков были кажущимися: они ничего не дали России. _Они сделали револю-_цию для себя против всех ... Это - шаг назад в истории России. Главный же ущерб России был нанесен в _духовной сфере ... Но, несмотря ни на что, большевикам не удалось изменить челове-ческую природу. Время показало неудачу их эксперимента.

Со стороны большевиков в оценке результатов восстания нельзя было ожидать ничего, кроме бесконечного оптимизма. Труд-но было сделать первый шаг, а потом большевиков охватил рево-люционный энтузиазм; началось строительство советского госу-дарства.

РЕВОЛЮЦИЯ И ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ.

В основной своей массе русская интеллигенция была контрре-волюционной, в смысле антибольшевистской, и высказывала нега-тивное отношение к революции вообще, и к революционным вождям - в частности. Вожди виделись фанатиками идеи, безразличными к судьбе России. Интеллигенты прекрасно понимали, что их уделом будет или вымирание от голода, или унизительная служба больше-викам. Видя, как “умирает” старая Россия, ее дети тосковали по ней, проклиная бездарное и бессильное Временное правительст-во, способствовавшее воцарению большевиков. Общее мнение ин-теллигенции таково: Октябрьская революция была не нужна России. Это результат деятельности крайних демагогов, конец ко-торых неизбежен. Но _силой . русскую революцию не остановить. Надо ждать, пока в Советской России созреют новые, здоровые си-лы, способные сокрушить порядок, установленный Лениным. И уж если наибольший ущерб большевики нанесли духовности, возрожде-ние России возможно только через духовное перерождение русского народа .