Самой яркой и наиболее существенной чертой вероучения друидов была их вера в бессмертие, которая особенно поражала воображение древних. Материал по этой теме дают античные авторы, относящиеся к обеим традициям: и посидониевской и александрийской. Обратимся сначала к главным представителям посидониевской традиции: Цезарю, Страбону и Диодору. Цезарь сообщает, что основной момент учения друидов–это вера в бессмертие души. Вера в бессмертие души у друидов зафиксирована также Страбоном. Диодор по поводу кельтской веры в бессмертие излагает следующее: “У них (у кельтов) распространено мнение Пифагора, по которому души людей бессмертны и в течение определенного количества лет опять живут, проникая в другие тела”.

Здесь мы сталкиваемся с идентификацией кельтской веры в бессмертие с пифагорейской доктриной. Диодор в этом не одинок. Его свидетельство стоит первым в ряду достаточно продолжительной античной традиции, проводившей аналогии между учением о бессмертии у друидов и у Пифагора. Примерно к этому же времени должно относиться свидетельство Тимагена, ритора и историка, жившего в Риме во времена Помпея и Августа.

Этот текст звучит так: “Среди них друиды, более возвышенные в своих концепциях, связанные товарищескими союзами, как устанавливает авторитет Пифагора, были облечены изысканиями относительно вещей таинственных и возвышенных и, презирая свойственное человеку, провозглашали души бессмертными”. Таким образом, у Тимагена друиды и проповедуют бессмертие души (pronuntiarunt animas immortales), и образуют товарищества (sodalicia consortia) наподобие тех, которые создал Пифагор.

В начале I в. н. э. Валерий Максим идентифицирует друидическую веру в бессмертие с пифагорейским учением: “Рассказывают, что они одалживают друг и друга суммы, которые будут выплачены в другом мире, настолько они убеждены, что души людей бессмертны. Я бы назвал их безумными, если бы эти одетые в штаны варвары не верили в то же самое, во что верил грек Пифагор”.

Далее следуют александрийские источники. Ипполит в III в. н. э. высказывается по этому вопросу таким образом: “Друиды у кельтов в высшей степени склоняются к пифагорейской философии притом, что виновником такого образа мыслей у них явился Замолксис, раб Пифагора, фракиец по рождению, который после смерти Пифагора придя туда, стал основателем такой философии у них”. Незадолго до того, как это было написано, Клемент Александрийский тоже высказался на предмет связи между друидами и Пифагором: “Александр в своей книги “О пифагорейских символах” сообщает, что Пифагор учился у Зарата Астра.... и кроме них Пифагор был слушателем галатов и браминов”. И дальше: “Таким образом, философия, наука весьма полезная, процветала в древности среди варваров, излучая свой свет на народы, и позже она пришла к эллинам. Первыми в ее рядах были пророки египтян и халдей ассирийцев, друиды галатов и семанеи бактрийцев, и философы кельтов, и маги персов”. Теперь друиды уже не ученики пифагорейцев, а скорее сам Пифагор учился у них, и друидам приписывается главенствующее положение вообще в создании философии.

Существует разногласие относительно того, оправдана или нет эта идентификация пифагореизма с друидической верой в бессмертие. Чтобы проверить ее, первое, что следует выяснить, возможно ли вообще, чтобы Пифагор когда-нибудь входил в контакт с кельтами.

Как известно, о жизни самого Пифагора может быть сказано очень мало. Некоторые авторы рассказывают о путешествиях Пифагора, которым приписывается легендарный характер, в Египет, Халдею, Персию, Индию и даже Галлию. Что касается этой последней страны, то у нас имеется приведенное выше свидетельство Александра Полигистора, процитированное Клементом Александрийским. Но полагают, что оно не имеет исторической ценности. Затем мы имеем замечание Ипполита о роли, сыгранной Замолксисом, и приобщении друидов к пифагорейскому учению. Но оно также не имеет практического значения.

Хотя легенда, что Замолксис был рабом Пифагора, датируется V в. до н. э. , мы находим, что Геродот, который ее сообщает, сам верил, что Замолксис принадлежал к гораздо более раннему времени и был в действительности готским божеством. Р. Доддс делает попытку объяснить появляющуюся на этот счет путаницу. Пифагор, как известно, основал род религиозного ордена, сообщество мужчин и женщин, чей образ жизни был определен ожиданием жизней, которые придут. Случай с Замолксисом был, вероятно, прецедентом того же рода. Геродот рассказывает, что фракиец Замолксис собрал лучших из граждан и объявил им, что они и их потомки будут жить вечно. Они были, вероятно, избранными людьми, родом духовной элиты. Здесь, однако, имеется и отличие. Доддс считает, что Геродот писал не о том, что геты верили в бессмертие души, но что они имели возможность ускользнуть от смерти, стать бессмертными. Таким образом, в основе легенды более позднего времени о том, что Пифагор и Замолксис были хозяин и раб, лежало воображаемое совпадение идей на предмет бессмертия у гетов и Пифагора, которое должно быть поразило греков, поселившихся во Фракии, поэтому они превратили Замолксиса в раба Пифагора, и от них Геродот слышал эту историю.

Помимо приведенных выше рассуждений, нужно, видимо, сделать попытку сравнить по существу пифагорейскую доктрину и веру в бессмертие у друидов. Как известно, мистическая сторона учения Пифагора представляла веру в переселение душ. По пифагорейской доктрине, души злых людей после смерти возвращались в этот мир и продолжали выполнять искупительные существования в животных или других обитателях земли, а души праведников вели в воздушных пространствах чисто духовную жизнь.

Геродот писал, что египтяне первыми создали доктрину, что душа человека бессмертна и что, когда тело погибает, она входит в другое живое существо, которое рождается в это время. Пройдя через тела всех земных и морских животных и птиц, душа снова вселяется в тело новорожденного ребенка. Ее цикл завершается в 3000 лет. Далее Геродот замечал, что некоторые греки усвоили эту доктрину в прежние времена, некоторые позже, как если бы она была их собственного изобретения.

По этому поводу Г. Керк и Ж. Равен замечают, что происхождение этих доктрин безнадежно окутано легендой. Позднее же было открыто некоторое сходство между учением Пифагора и верованиями, существовавшими в других странах. В уже упоминавшемся свидетельстве Валерия Максима имеются данные, дающие представление о том, что вера в бессмертие у кельтов не согласуется с пифагорейской доктриной, как, например, описанный ранее обычай галлов одалживать друг другу суммы, которые будут выплачены в другом мире. Подобные же сведения даны у Помпония Мелы, который, подобно Валерию Максиму, писал в первой половине I в. н. э. Он сообщает, что друиды учат: души вечны и существует другая жизнь у Манов, и по этой причине они сжигают или погребают вместе с умершими вещи, принадлежавшие им при жизни, а в прошлом они даже откладывали завершение дел и уплату долгов до их прибытия в другой мир. И были между ними такие, которые добровольно бросались на погребальные костры своих родственников, чтобы разделить новую жизнь с ними.

Такая практика показывает, что бессмертие у галлов явно не состояло во второй жизни на земле в новом теле. Они не верили в немедленное переселение души ни в тело животных, ни в другие человеческие тела, но скорее верили в выживание личности умершего в другом мире и форме, которая может быть указана. Тексты не дают ясных сведений о том, где располагался этот другой мир кельтов, для обозначения которого у Лукана использовалось выражение “orbe alio”. Все специалисты, занимающиеся этим вопросом, считают, что словами“orbe alio” Лукан хотел обозначить другой район земли, а не другую планету или светило. Судя по отголоскам старых верований, которые содержаться в стихах Клавдиана, написанных им в 395 г. н. э. , друиды могли помещать место пребывания своих мертвых в какие-то черезвычайно удаленные земли, омываемые водами их Океана: “Там, где простирается самое удаленное побережье Галлии, есть место, окруженное водами Океана, и где, говорят, Уллис кровавыми возлияниями привел в движение молчаливый народ мертвых. Там слышится слабое посвистывание, это жалобное стенание, которое издают тени пролетая; крестьяне видят, как проходят бледные призраки, стада мертвых”.

Расположение этого другого мира меняется в зависимости от географического положения различных кельтских народов. Люди континента охотно помещали его на островах. Из легенды, переданной в VI в. Прокопием, мы узнаем, что рыбаки, жившие на берегу, расположенном напротив Британских островов, имели поручение сопровождать души умерших на континенте на острова.

Достаточно старая традиция, зафиксированная Плутархом, также помещает кельтское царство мертвых на острова, расположенные по соседству с Британией, где души ведут, видимо, ту же жизнь, что их боги.

Кроме того, Плутарх располагает недалеко от Британских островов, в пяти днях навигации, остров Сатурна, где люди беседуют с гениями.

Кельтские захоронения не только дают представление о социальной структуре общества героического типа с выделившейся аристократической верхушкой, но и позволяют сделать вывод, что загробный мир мыслится кельтами этого времени как такой, где земной статус признавался и закреплялся на вечные времена. Литературные свидетельства вступают в согласие с археологическими. Мы читаем у Цезаря: “Похороны у галлов, сравнительно с их образом жизни, великолепны и связаны с большими расходами. Все, что, по их мнению, было мило покойнику при жизни, они бросают в огонь, даже и животных, и еще незадолго до нашего времени по соблюдении всех похоронных обрядов сжигались вместе с покойником его рабы и клиенты”.

На основании литературных данных и археологических источников можно сделать вывод, что кельты представляли себе загробную жизнь более счастливым продолжением земной, происходящим где-то на удаленных оконечностях земли или на дальних островах за морем. Кроме того, идея правосудия, насколько можно судить, отсутствовала в вероучении кельтов. Они, кажется, не делали различия между судьбой добра и зла, и не похоже, чтобы у них было какое-нибудь представление об искупительной последовательности жизней, где душа была бы заключена в цепь земных тел, что является существенной чертой пифагорейского учения. Нет ни малейшего основания предполагать, что Пифагор основал свою систему на галльском учении. Допустимо думать, что мог быть какой-то нижний слой изначальной варварской веры, общей для друидизма и для пифагореизма, но все это не позволяет допустить, чтобы была какая-нибудь действительная общность между школами в их развитых формах.

Однако, чтобы иметь возможность дать более точную формулировку реального друидического верования на этот счет, следует получить несколько больше информации, чем было дано классическими авторами и археологическими источниками. Здесь мы можем обратиться к древним ирландским сагам. В ирландсих сагах имеется лишь несколько историй о переселении душ и возрождении отдельных личностей. Например, богиня Этайн была женой бога Мидера. Ревнивая соперница превратила ее в насекомое. Семь лет носилась Этайн в воздухе над Ирландией, пока не попала в чашу с вином в доме одного ирландского воина, где она была проглочена его женой и затем вновь рождена ею, удерживая то же самое имя и индивидуальность, хотя без воспоминаний о ее прежней жизни. В саге, посвященной рождению героя Кухулина, рассказывается, что но был сыном бога Луга, который поручил себя заботам Дехтире, сестры короля уладов Конхобара, и затем умер и вошел в нее под видом маленького животного, пока она пила. Обе эти истории, восходят к “Книге о коричневой корове”, т. е. ко II в. , и, судя по их качествам, являются древними легендами примитивных, дохристианских кельтов.

Эти две и немногие другие истории о возрождениях, содержащиеся в кельтской мифологии, не могут служить определенным указанием содержания примитивной кельтской религии. Но, имея их в виду, можно сказать, что сравнительная редкость таких сказок и тот факт, что в каждом случае они неразрывно связаны с божествами или с героями, ясно показывает, что привилегия метаморфоз и возрождений не была доступной для обычных смертных.

Кроме того, здесь нет намека на то, что цепь последовательных жизней была методом религиозного или этического очищения, или что это было определено доктриной морального воздаяния, и что освобождение души было последней надеждой. А это является существенной чертой развитого учения о переселении душ. Отсутствие подобных представлений в кельтских легендах является доказательством того, что эти истории о возрождениях являются не выходом религиозной философии, а результатом нормального примитивного мышления, которое может быть изучено в самых изолированных и простых обществах. Ирландская поэтическая литература, в отличие от немногих историй о возрождениях, содержит обширный материал, позволяющий получить представление о потусторонней стране кельтов, об их Элизии. Красочное, поэтическое описание этой страны дают, например, две саги, которые содержат в основном языческие концепции: “Исчезновение Кондлы Прекрасного, сына Конда Ста Битв” и “Плавание Брана, сына Фебала”. Эта чудесная потусторонняя страна (в саге о “Плавании Брана” она названа Эмайн) лежит далеко за морем. Достигают ее, плывя на стеклянной ладье. Стекло часто связано с образом “того света”. Потусторонний волшебный остров в легендах о короле Артуре называется “Стеклянным островом”. Страна эта, которая в саге о Бране определена как далекий-далекий остров, вокруг которого сверкают волны моря, представляет Равнину Блаженства. Это–заморская страна Юности. Люди там живут без скорби, без печали, без смерти, без болезней, без дряхлости. Страна эта плодородна, она усыпана множеством цветов. Там растут деревья с удивительными серебряными ветвями, на которых висят чудесные яблоки. Здесь вспоминаются некоторые представления античных мифов. Аполлодор помещает яблоки в стране Гиперборейцев. А кельтов, как известно, иногда смешивали в гиперборейцами.

На Равнине Игр сонм героев предается состязаниям: несутся серебряные и бронзовые колесницы. Там длится вечный пир, которого не надо готовить, пьют лучшие из вин. Повсюду раздается сладкая музыка, нажащая слух. В чудесную страну иногда можно перенестись живым (как Кондла и Бран), и иногда можно вернуться оттуда (как Бран).

Таким образом, это поэтическое описание потусторонней страны кельтов, содержащееся в ирландских сагах, подтверждает и развертывает сформулированное выше на основании данных литературных классических и археологических источников представление о загробной жизни кельтов как о более счастливом продолжении земной, происходящем где-то далеко за пределами моря.

Важнейшим элементом идеологической деятельности друидов было проводившееся ими воспитание молодежи, вообще представлявшее одну из их самых значительных функций.

Цезарь сообщает, что многие молодые люди, привлеченные привилегиями друидов, из которых главной было освобождение от налогов и военной службы, поступали в обучение к друидам: некоторые по собственной воле, некоторых посылали родители или родственники.

Правда, в этом отрывке Цезаря речь идет только о неофитах “ордена” друидов, о тех, которые по истечении срока ученичества должны были принять жреческий сан друида. Но друиды были и вообще воспитателями знатной галльской молодежи. Об этом говорит Мела, и Цезарь в другом отрывке, называя дисциплины, которым обучали друиды, имеет в виду в качестве из слушателей уже галльскую молодежь вообще.

Друиды учили своих учеников всему тому, что они знали и во что верили сами. Подле них молодые аристократы приобщались к тайнам природы, божества и человеческой жизни, узнавали о своих обязанностях, из которых главная состояла в том, чтобы хорошо сражаться и уметь умирать. Друиды давали своим ученикам и уроки науки, и уроки морали.

Эта система образования представляла один из самых интересных аспектов кельтского общества. Знатная молодежь подчинялась интеллектуальной дисциплине. Они проходили через период ученичества, который длился иногда 20 лет. Во время обучения молодые люди жили вместе с учителями, деля с ними пищу и кров. Конечно, это не были школьные группировки или регулярные курсы. Обучение передавалось, может быть, от человека к человеку, во всяком случае при тесной близости учителя и ученика.

Уроки проходили в торжественной обстановке; они давались вдали от людей и их жилищ, в тишине и как бы в непосредственной близости божества, в глубине пещер и лесов. На это таинственное и торжественное обучение друидов намекает Лукан, говоря, что их жилищами являются сокровенные рощи и леса, куда они удаляются. Урок проходил в форме волнующего приобщения к истинам, единственным хранителем которых был жрец и которые он доверял по секрету своему ученику. Из Цезаря мы знаем, что запрещено было записывать стихи друидов. Нужно было слушать, удерживать в памяти, чтобы ничего не забыть из раскрытых истин. Цезарь объясняет запрещение друидов записывать положения их учения таким образом: “Мне кажется, такой порядок у них заведен по двум причинам: друиды не желают, чтобы их учение делалось общедоступным и чтобы их воспитанники, слишком полагаясь на запись, обращали меньше внимания на укрепление памяти”.

Это пожелание друидов сделать их знание общедоступным можно объяснить определенной социальной направленностью их идеологии.

Друидическое знание было привилегией аристократии: одни только знатные были допущены к тому, чтобы узнать друидические истины. И жрецы запрещали записывать что-либо относительно их религии, чтобы учение не распространялось среди плебса.

Несомненно, в свое качестве учителей друиды играли важную роль в галльском обществе и, во всяком случае, до того, как римляне начали устанавливать свои школы в Галлии, они должны были оказывать значительное влияние на все аспекты кельтской мысли. То, что их учение не представляло строго научной доктрины, не влияло на их возможное могущество в этом отношении.

Для классического мира, привыкшего к публичному обучению в городах, обучение в тишине лесов представляло незнакомое явление, но индусы или ранние христианские монахи в Ирландии не увидели бы в нем ничего необычного. Устное обучение, заучивание наизусть мнемонических стихов было частью древней традиции нелитературных обществ от Индии до Ирландии, где ранние законы сохранялись “объединенной памятью, пением поэтов”. Таким образом, и эта функция друидов не позволяет выделить их жречество из разряда жречества других варварских народов, так как корпоративная природа друидического образования находится в русле тех же простых явлений, характерных для примитивных обществ, что и другие моменты идеологии друидов.