Генерал-прокурор А.А.Вяземский - (курсовая)

Дата добавления: март 2006г.

    КЕМЕРОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
    Городской классический лицей
    РЕФЕРАТ
    ПО ТЕМЕ:
    "Генерал-прокурор А. А Вяземский"
    Выполнил: ученик 10 кл. "Г"
    Пустовит С. С.
    Научный руководитель:
    Сафонов Н. А.
    Кемерово 1998
    НАЧАЛО ВОСХОЖДЕНИЯ

Князь Александр Алексеевич Вяземский, заменивший А. И. Глебова на посту генерал-прокурора, занимал эту должность дольше всех российских прокуроров почти тридцать лет. Его деятельность не ограничивалась надзором и контролем за отправлением правосудия и организацией работы прокурорской системы, а была весьма разнообразна и временами настолько расширялась, что охватывала все основные отрасли государственного управления. Он пользовался полным доверием Екатерины II и был надежным и верным проводником всех ее идей и новшеств в области государственного устройства и управления, юриспруденции, финансов и др.

А. А. Вяземский родился в 1727 году в семье флотского лейтенанта. Он принадлежал к старинному русскому княжескому роду, начало которому положил внук Владимира Мономаха - князь Ростислав-Михаил Мстиславович Смоленский. Родоначальником же рода Вяземских считается его правнук, князь Андрей Владимирович, прозванный "Долгая рука", который получил в удел Вязьму. Он был убит в битве на реке Калке. От его сына Василия и пошла ветвь рода Вяземских, к которой принадлежал Александр Алексеевич.

Свое образование Вяземский получил в сухопутном кадетском корпусе. В 1747 году двадцатилетним юношей он окончил корпус, получив довольно прочные знания в области математики, фортификации, географии и истории, и в

чине прапорщика был причислен к армии. В его аттестате было отмечено: "Скончал геометрию и регулярную фортификацию, учился иррегулярной с атакою, рисует ландшафты красками хорошо, разумеет и говорит по-немецки, переводит с российского на немецкий язык, нарочито сочиняет немецкие письма по диспозиции и переводит с немецкого на российский язык, учился истории универсальной, географии по гоманским картам и истории специальной новейших времен, фехтует несколько, танцует минуеты".

В этом лаконичном аттестате уже наглядно просматриваются разносторонние дарования молодого князя, позволившие ему в дальнейшем занять и прочно удерживать не одно десятилетие такую высокую должность в Российской империи, какой была должность генерал-прокурора. Природные способности Вяземского полнее проявились благодаря его усидчивости и трудолюбию, честности и искренности. Не всем приближенным к императрице вельможам эти качества были присущи, поэтому неудивительно, что Вяземский имел немало врагов и недругов в среде Высочайшего двора.

В 1756 году началась война с Пруссией, получившая название "семилетней войны". Вместе с русскими войсками, которыми командовал на первых порах Апраксин, Вяземский вступил на прусскую землю. Одержав несколько важных побед над прусскими войсками при Гросс-Эгерсдорфе (1757 г. ), Цорндорфе (1758 г. ), Кунерсдорфе (1759 г. ), русские войска в 1760 году вступили в Берлин. В этой войне Вяземский не только участвовал в сражениях, но и выполнял специальные, тайные, поручения командования, едва не стоившие ему жизни. К концу войны он занимал уже довольно высокий чин генерал квартирмейстера и был хорошо известен Екатерине II, которая ценила его работоспособность и честность.

Когда в 1762 году начались серьезные волнения горнозаводских крестьян на Урале, без меры притесняемых владельцами заводов, Екатерина II именно князю Вяземскому поручила труднейшую миссию по их усмирению и улаживанию взаимоотношений с хозяевами. Он возглавил специально созданную для этих целей Следственную комиссию, получив от императрицы практически неограниченные полномочия, которыми он, как надеялась Екатерина II, сумеет распорядиться разумно и осмотрительно, не усугубит положение и не прольет крови. И эти надежды Екатерины II Вяземский полностью оправдал.

В декабре 1762 года Вяземский получил подробнейшее наставление и инструкцию от императрицы по усмирению горнозаводских крестьян и о разборе взаимных жалоб между ними и владельцами.

В инструкции подробно описывалось, когда надо было ему ехать, какие взять на месте свидетельства о заводах и т. п. Вяземскому предлагалось взять с собой "потребное число из губерний канцелярских приказных и сведущих тамошнее общество людей и служителей". Прибыв на место волнений, он обязан был вначале объявить Манифест Екатерины II и выслушать от крестьян жалобы. В инструкции предписывалось сказать крестьянам, что "ежели они не усмирятся и работать того же часа не приступят, то вооружённою рукою к тому приведены будут, а зачинщики их возмущения казнь достойную примут".

Вяземский должен был объявить Манифест и делать увещевания "многократно", привлекая к этому делу офицеров, священников и приказных людей. "Стращать их не токмо нашим гневом, — отмечалось в инструкции, — но и жестокою казнию". В то же время он должен был действовать "сколько можно простыми внушениями и уговариваниями". "И сие особливо придается на ваше благоразумие и умеренность", — подчеркивалось в инструкции.

Объявив Манифест и выслушав жалобы, Вяземский должен был "взять от крестьян поверенных по их добровольному выбору" или же самому определить "делегатов". Потом взять от поверенных или делегатов все жалобы на утеснения с доказательствами и без "всякого пристрастия, не наклонясь ни на чью сторону, обосторонне исследовать".

Ему предлагалось обратить особое внимание на "прекращение возмущения крестьянского в заводах, к которым большим числом и в дальних расстояниях крестьян приписано", а также на те местности, о которых он больше прослышит "крестьянских предерзостей". Он должен был туда "сам поспешать, не полагаясь ни на кого". Наряду с усмирением крестьян и прекращением волнений ему предписывалось "рассмотреть состояние заводов, а именно: богатство руды, и в каком они от завода расстоянии, в количестве лесов и в отдалении их" и т. п. Вяземский почти год занимался этим делом, но не сумел до конца выполнить возложенную на него трудную миссию, так как был отозван в Петербург. О своих действиях он регулярно докладывал императрице. Она осталась довольна его службой. В апреле 1763 года Екатерина II писала в специальном указе Вяземскому: "Мы ревностью и трудом вашим по сему делу весьма довольны и обнадеживаем вас непременной нашей вам за то благодарностью". Успешные действия Вяземского по усмирению горнозаводских крестьян, проявленные им при этом сдержанность, гуманность и благоразумие, в сочетании с твердостью, прямотой и решительностью, натолкнули Екатерину II на мысль поставить его во главе прокурорских органов. Она уже давноподумывала о замене генерал-прокурора Глебова, но не было подходящей кандидатуры. Не каждый сановник, приближенный ко Двору, по мнению императрицы, способен был справиться с генерал- прокурорскими обязанностями. Позднее Екатерина II говорила по этому поводу своему статс-секретарю А. В. Храповицкому: "Знаешь ли, что ни из князей Голицыных, ни Долгоруких нельзя сделать генерал-прокурора". В декабре 1763 года императрица вызвала из Екатеринбурга Вяземского. На его место, для окончания работы следственной комиссии, был определен генерал-майор Александр Ильич Бибиков. Екатерина II предложила ему принять от Вяземского "не только все до той комиссии принадлежащие дела, но и словесные, по новости вашей нужные вам обо всем известия и его наставления".

Бибиков с успехом закончил начатую Вяземским миссию, окончательно привел в повиновение крестьян, проявив при этом большую гуманность. Он также тщательноразобрался и с причинами, вызвавшими волнения, о чем доложил императрице. 3 февраля 1764 года Екатерина II издала указ: "В рассуждение некоторых обстоятельств, касающихся до генерал-прокурора Глебова, повелеваем впредь до указа отправлять генерал-прокурорскую должность генералу и квартирмейстеру князю Александру Вяземскому".

Вяземскому было в то время 37 лет. Это назначение вызвало искреннее удивление у многих приближенных к Высочайшему двору сановников — ведь Вяземский не считался фаворитом императрицы и, по их мнению, не мог рассчитывать на столь высокую должность в государственной иерархии. Генерал-прокурор времен Екатерины II пользовался большим авторитетом и властью. Граф Н. А. Румянцев с большой долей иронии говаривал Екатерине II по этому случаю: "Ваше Величество делаете чудеса, из обыкновенного квартирмейстера у Вас вышел государственный человек". Порошин в своем дневнике за 17 ноября 1765 года сделал такую запись: "Никита Иванович Панин изволил долго разговаривать со мною о нынешнем генерал-прокурореВяземском и удивляется, как фортуна его в это место поставила; упоминаемо тут было о разных случаях, которые могут оправдать сие удивление". Но Екатерина II обращала мало внимания на эти разговоры. При выборе генерал-прокурора для нее важнее всего были интересы государства.

    "СЕКРЕТНЕЙШЕЕ НАСТАВЛЕНИЕ"

Екатерина II придавала должности генерал-прокурора исключительно важное значение. Выбрав для этого князя Вяземского, она уже не меняла его, всячески поддерживала и только направляла в нужное ей русло деятельность главы прокурорского надзора. В то же время она присматривалась к нему довольно долго и не торопилась утверждать в должности (первые три года Вяземский лишь "исправлял должность" генерал-прокурора). Императрицу не устраивали прежние генерал-прокуроры —ни Трубецкой, ни тем более Глебов. На преданность таких людей она надеяться не могла. Ей нужен был генерал-прокурор, которому она могла полностью доверять. При вступлении в должность генерал-прокурора Вяземский получил от Екатерины II собственноручно написанное ею "секретнейшее наставление". Это примечательный документ той эпохи. Ни до этого, ни после генерал-прокуроры Российской империи не получали от монархов таких подробных наставлений по всем основным вопросам их деятельности. Причем в нем не очерчивались какие-либо границы его служебных обязанностей, а давались принципиальные установки его взаимоотношений с Сенатом и сенаторами, обращалось внимание на те вопросы, которым он должен был уделить внимание в первую очередь. Екатерина II со всей откровенностью писала, почему ее не устраивал предшественник Вяземского на посту генерал-прокурора. "Прежнее худое поведение, корыстолюбие, лихоимство и худая вследствие сих свойств репутация, не довольно чистосердечия и искренности против Меня нынешнего генерал-прокурора, —все сие принуждает Меня его сменить, и совершенно помрачает и уничтожает его способность и прилежание к делам; но и то прибавить должно, что немало к тому его несчастию послужило знание и короткое обхождение в его еще молодости с покойным гр. Петром Шуваловым, в руках которого совершенно он находился и напоился принципами, хотя и не весьма для общества полезными, но достаточно прибыльными для самих их. Все сие производит, что он более к тиомным, нежели к ясьным делам имеет склонность, и часто от Меня в его поведении много было сокровенного, чрез что по мере и Моя доверенность к нему умалялась; а вреднее для общества ничего быть не может, как генерал-прокурор такой, которой к своему Государю совершенного чистосердечия и откровенности не имеет, так как и для него хуже всево не иметь от Государя совершенной доверенности, понеже он по должности своей обязывается сопротивляться наисильнейшим людям, и следовательно власть Государская одна его подпора".

Императрица далее писала, с кем придется иметь дело генерал-прокурору. Она обещала ему свое полное доверие и поддержку, а от него требовала "верности, прилежания и откровенного чистосердечия". "Я весьма люблю правду, — писала она, —и вы можете ея говорить, не боясь ничего и спорить против Меня без всякого опасения, лишь бы только от благо произвело в деле. Я слышу, что вас все почитают за честного человека".

Екатерина II подчеркивала, что она не требует от него "ласкательства", то есть лести и подхалимства, но "единственно чистосердечного обхождения и твердости в делах". Особое значение императрица придавала взаимоотношению генерал-прокурора и Правительствующего сената. Поэтому она предостерегала Вяземского от опрометчивых решений, от ввязывания в интриги двух противоборствующих в Сенате партий, за которыми она, по ее признанию, "смотрела недреманным оком". "Обе партии стараться будут ныне вас уловить в свою сторону, — наставляла Екатерина II. — Вам не должно уважать ни ту, ни другую сторону, обходиться должно учтиво и беспристрастно, выслушать всякого, имея только единственно пользу отечества и справедливость в виду, и твердыми шагами итти кратчайшим путем к истине. В чем вы будите сумнителен, спроситесь со Мною, и совершенно надейтесь на Бога и на Меня, а Я, видя такое ваше угодное Мне поведение, вас не выдам, вы же чрез выше писанные принципии заслужите почтение у тех и у других, бездельникам будете в страх, а честным людям в покровительство ".

Екатерина II имела все основания быть недовольной деятельностью Сената. В то время там было еще мало порядка, о чем императрица была хорошо осведомлена. Сенат нередко слишком вольно трактовал законы, раздавал без меры вельможам чины и награды, сильно "утеснял" судебные места. Когда одна коллегия, например, высказала в Сенате свое собственное мнение по решаемому вопросу, Сенат объявил ей за такую строптивость выговор. Императрица, узнав об этом, отменила сенатское решение и заявила сенаторам: "Радоваться надлежит, что законы исполняют". Гонения на подчиненные Сенату присутственные места очень беспокоили ее, и она по этому поводу писала, что от "раболепства персон" присутственных мест перед Сенатом "добра ждать не можно". Вяземскому, как генерал-прокурору, надлежало строжайше следить за тем, чтобы Сенат точно исполнял все законы Российской империи. И об этом она писала ему со всей откровенностью: "Сенат же, вышед единожды из своих границ, и ныне с трудом привыкает к порядку, в котором ему надлежит быть. Может быть, что и для любочестия иным членам прежныя примеры прелестны; однако ж, покамесь Я жива, то останемся как долг велит. Российская Империя есть столь обширна, что кроме Самодержавного Государя всякая другая форма правления вредна ей, ибо все прочие медлительнее в изсполнениях и многое множество страстей разных в себе имеет, которыя все к раздроблению власти и силы влекут, нежели одного Государя, имеющего все способы к пресечению всякого вреда и почитая общее добро своим собственным, а другия все, по слову Евангельскому, наемники есть". В "секретнейшем наставлении" императрица предложила Вяземскому тщательно следить за "циркуляцией денег" в государстве, досконально вникнуть в дело о "выписывании серебра", продумать вопрос об ограничении корчемства, в котором, по ее словам, столько виноватых, что пришлось бы наказывать целые провинции. Она обращает его внимание на трудности, с которыми ему придется столкнуться при управлении Сенатской канцелярией, чтобы "не быть подчиненными обманутым".

Императрицу очень беспокоили недостатки и несовершенство российских законов. По этому поводу она писала Вяземскому: "Законы наши требуют поправления, первое, чтоб все ввести в одну систему, которой и держатся; другое, чтоб отрешить те, которыя оной прекословят; третье, чтоб разделить временныя и на персон данныя от вечных и непременных, о чем уже было помышляемо, но короткость времени Меня к произведению сего в действо еще не допустило".

Эта идея вскоре вылилась в создание Комиссии по составлению проекта нового Уложения, руководство которой было возложено на генерал-прокурора Вяземского.

Наконец, императрица предлагала генерал-прокурору добиться "легчайшим способом", чтобы Малороссия, Лифляндия и Финляндия, которые имели "конфирмованные привилегии", а также Смоленская провинция обрусели и "перестали бы глядеть, как волки к лесу". Она считала, что нарушать предоставленные им привилегии было бы "весьма непристойно, однако же и называть их чужестранными и обходится с ними на таком же основании есть больше нежели ошибка, а можно назвать с достоверностью глупостью". Один из путей решения этой проблемы, по ее мнению, — избрание "разумных" людей начальниками в тех провинциях. Этого наставления Вяземский строго придерживался во все время своего генерал-прокурорства, чем и заслужил благосклонность императрицы.

    В КОМИССИИ ПО СОСТАВЛЕНИЮ ПРОЕКТА НОВОГО УЛОЖЕНИЯ

14 декабря 1766 года был обнародован Манифест Екатерины II об учреждении Комиссии о сочинении проекта нового Уложения и о созыве для этого со всей империи депутатов от Сената, Синода, всех коллегий и канцелярий, уездов, городов, жителей разных званий и состояний и даже от "кочующих народов". В Манифесте Екатерины II отмечала, что, вникая со всевозможным прилежанием в каждое доходившее до нее дело, она в первые три года своего царствования усмотрела, что существует во многих случаях недостаток узаконений, в других — большое их число, а также "несовершенное различие между непременными и временными" законами и, наконец, несходство старых узаконений с новыми обычаями, что служило постоянным препятствием к правильному течению правосудия. Для отвращения такого состояния она начала готовить Наказ, который должен был служить основанием для проекта нового Уложения. Основная идея нового Уложения должна заключаться в "постановке доброго учреждения внутренних распорядков" и создании новой, лучшей, системы управления.

Придавая важное значение этому делу, Екатерина II лично приехала в Сенат, чтобы объявить Манифест об учреждении Комиссии.

Все подготовительные работы по устройству Комиссии и само ее открытие были возложены на исправлявшего должность генерал-прокурора Вяземского, который был сам выбран депутатом от Москвы. Всех депутатов было выбрано 652 человека. 24 июля 1767 года состоялся именной указ Правительствующему сенату от открытии Комиссии. В тот же день А. А. Вяземский был утвержден в должности генерал-прокурора.

К открытию Комиссии, которое состоялось 30 июля, в Москву съехалось до 460 депутатов. У многих из них в петлицах на золотых цепочках были золотые овальные медали с изображением на одной стороне вензелевого имени Екатерины II, а на другой —пирамиды, увенчанной короной с надписью; "Блаженство каждого и всех", а внизу "1766 года декабря 14-го".

Князь А. А. Вяземский приехал в Чудов монастырь раньше всех и приготовился к встрече императрицы. В комнатах, которые были отведены для депутатов, сенатские экзекуторы указывали депутатам их места и инструктировали о порядке торжественного открытия Комиссии.

    Все ждали появления императрицы.

Екатерина II в императорской мантии и малой короне на голове выехала из Головинского дворца в Кремль в десятом часу утра. Проезд ее был величественный и торжественный. Вначале появилась вереница парадных экипажей, в которых находились церемониймейстер, придворные кавалеры великого князя, камер-юнкеры, камергеры, секретарь Государыни, полные генералы и гофмаршалы с жезлами. За ними следовали гоффурьер, камер-лакеи и лакеи. Верхом — ездовые конюхи, ясельничий и полковник. Потом шли скороходы, арапы и придворные гайдуки. Вся процессия разодета была в яркие и богатые придворные ливреи. Карета, в которой ехала императрица, была запряжена восьмеркой лошадей. Возле кареты гарцевали обер-шталмейстер, генерал-адъютант, шталмейстер и генерал-полицмейстер. За каретой следовал взвод кавалергардов во главе с их шефом графом Григорием Григорьевичем Орловым. Вслед за кавалергардами ехал в карете великий князь Павел Петрович, а уже за ним следовали обер-гофмейстерши, статс-дамы и фрейлины. Когда императрица прибыла в Успенский собор, началось шествие депутатов. Впереди шел генерал-прокурор с маршальским жезлом. За ним следовали депутаты, по два в ряду, вначале от высших правительственных учреждений и присутственных мест, затем от губерний. В таком порядке они вошли в собор, за исключением тех, кто не исповедовал христианскую веру. Началась Литургия и после нее соборный молебен, который совершил Митрополит Новгородский и депутат от Синода Димитрий. Ему помогали пять архиереев. После службы депутаты подписали текст присяги и вслед за генерал-прокурором проследовали в Кремлевский дворец. Екатерина II уже сидела на троне. Справа от нее стоял покрытый бархатом стол, а на нем лежали: Наказ Комиссии о составлении проекта нового Уложения, Обряд управления Комиссией и Наказ генерал-прокурору. Митрополит Новгородский Димитрий произнес небольшую речь, после него выступил вице-канцлер князь Голицын.

Затем Екатерина II торжественно вручила Вяземскому Наказ Комиссии, Обряд управления Комиссией и Наказ генерал-прокурору. После этого она уехала. Вяземский объявил депутатам, что они должны собраться на следующий день на первое заседание.

Первое заседание Комиссии состоялось 31 июля. Депутаты начали собираться в Грановитую палату в 7 часов утра; они прохаживались по залам, обменивались первыми впечатлениями. В 10 часов генерал-прокурор Вяземский объявил, чтобы депутаты занимали свои места. Затем он обошел все скамьи, наблюдая, все ли в порядке, и остался доволен. Заседание открылось чтением Обряда управления Комиссией. Документ был довольно длинный, и депутаты стали заметно скучать. Некоторые из них переговаривались, другие — вставали со своих мест. Вяземскому пришлось призвать депутатов к порядку. После чтения Обряда приступили к выборам маршала, то есть предводителя Комиссии. В числе кандидатов на этот пост были названы граф Иван Орлов, граф Захар Чернышев и Александр Бибиков. Списки с этими кандидатами генерал-прокурор представил Екатерине II. На докладе она 2 августа 1767 года написала: "Как граф Орлов нас просил о увольнении, а граф Чернышев обязан многими делами, то быть предводителем Костромскому депутату Александру Бибикову". На следующий день генерал-прокурор объявил об этом решении депутатам и торжественно вручил свой жезл депутатскому маршалу Александру Бибикову. На очередных заседаниях Комиссии состоялось чтение Наказа Екатерины II, других актов, избрание специальных комиссий: Дирекционной, Экспедиционной и Комиссии по разбору депутатских наказов, а также 18 частных комиссий, каждая из которых имела свое определенное назначение. С избранием маршала обязанности генерал-прокурора по руководству Комиссией не прекратились. Он в равной степени с маршалом сохранял полное влияние на ход ее заседаний. На Вяземского вместе с Бибиковым возлагалось управление Дирекционной комиссией. Когда один из них выполнял свои обязанности в большом собрании Комиссии, другой председательствовал в Дирекционной. Генерал-прокурору и маршалу было предоставлено также право находиться вместе как в большом собрании, так и в Дирекционной комиссии. В помощь себе как Вяземский, так и Бибиков могли выбрать по четыре человека из числа депутатов (с их согласия). Вяземский избрал себе помощниками графа Федора Орлова, Всеволода Всеволжского и Петра Хитрово. В непосредственном подчинении генерал-прокурора и маршала Комиссии находились определенные для "письменного производства" лица, назначаемые из числа "способных и доброго поведения дворян". К работе в Комиссии был привлечен, в частности, 23-летний Николай Иванович Новиков, будущий знаменитый русский просветитель и издатель.

Выступавшие со своими мнениями депутаты обращались к маршалу, а в случае его отсутствия— к генерал-прокурору. Всем предписывалось говорить кратко и ясно и с той смелостью, которая необходима для пользы дела. Никому не разрешалось говорить более получаса. Приезжавшие в столицу губернаторы имели право посещать заседания Комиссии и представлять депутатам свои соображения по лучшему устройству губерний, устранению недостатков и т. п.

В Наказе для генерал-прокурора, который был написан Екатериной II, Вяземскому предлагалось осуществлять особое наблюдение за тем, чтобы "противного разуму, в пунктах наставления содержащемуся, Комиссиею ничего сочинено не было". Генерал-прокурорский Наказ в основном содержал в себе целый ряд понятий теоретического характера. В нем даны объяснения, как их понимала сама императрица: права божественного или святой веры; права церковного (то есть обряда, основанного на вере); права естественного, права народного; права государственного общего и особенного (частного); права гражданского и права домашнего (то есть семейного).

В целях более эффективного наблюдения за работой Комиссии генерал-прокурору Вяземскому предписывалось определить себе четырех "знающих юрисконсультов", которые могли бы при случае "разобрать в собрании встречающиеся по их ведомству случаи и находящиеся в законодательстве противоречия ".

В особенно сложных случаях генерал-прокурору предоставлялось право запрашивать мнения университета, Академии наук и "юриспрудентского класса" кадетского корпуса. "Все сие служить будет для объяснения случаев, — писала Екатерина II в Наказе, —и чтоб из сих материалов, или разобранного, генерал-прокурор мог легко избрать положение, сходственнейшее с пользою империи; понеже юриспруденты не могут многого знать, что генерал-прокурор по своей должности владеет".

Комиссия по составлению проекта нового Уложения работала по 12 января 1769 года. Начиная с декабря 1767 года ее заседания проходили в Петербурге. Всего было проведено 203 заседания. Комиссией была проведена значительная подготовительная работа по выработке нового Уложения, подготовлены многие законопроекты. Однако свою работу она не завершила. Екатерина II прервала работу Комиссии, ссылаясь на военное время. 18 декабря 1768 года маршал Бибиков объявил на очередном заседании, что Комиссией получен именной указ императрицы, в котором она объявляла, что, по случаю нарушения мира, многие из депутатов, принадлежащие к военному званию, должны отправиться к занимаемым ими по службе местам. В связи с этим Екатерина II повелела, чтобы депутатов, за исключением тех, которые были выбраны в частные комиссии, распустить до тех пор, пока они вновь будут созваны.

Членам частных комиссий предлагалось остаться и продолжить свои занятия. На места членов этих комиссий, отправившихся для прохождения службы в связи с военным временем, предложено выбрать депутатов из большого собрания, которые не подлежали направлению в армию. Частные комиссии еще некоторое время продолжали работать, однако уже никакого особого влияния на подготовку проекта нового Уложения они не оказывали.

В дальнейшем Комиссия в полном составе так больше никогда и не созывалась.

    ДОВЕРЕННЕЙШЕЕ ЛИЦО ИМПЕРАТРИЦЫ

Вступление Вяземского в должность генерал-прокурора совпало со многими важными реформами, проводимыми Екатериной II, Они коснулись как высших государственных органов, так и местных. В своей преобразовательской деятельности императрица рассчитывала опираться на своего генерал-прокурора. Она понимала, что не все, даже самые приближенные к трону сановники полностью одобряют ее политику и стоят за проведение реформ. Поэтому не случайно она писала Вяземскому в "секретнейшем наставлении", что генерал-прокурор должен пользоваться ее "совершенной доверенностью". С его помощью она хотела действовать против "наисильнейших" людей в государстве и Сенате, если бы им вздумалось выйти из дозволенных границ. В царствование Екатерины II происходит резкое возвышение генерал-прокурора над другими должностными лицами и учреждениями. Он становится гораздо ближе к императрице, чем его предшественники, пускает все более глубокие корни практически во всех сферах деятельности. Генерал-прокурор получает возможность существенно влиять на законодательную практику и весь ход управления. Екатерина II фактически сделала генерал-прокуратуру самостоятельным органом, действующим не только вместе с Сенатом, как это было ранее, но и помимо Сената.

Разделение Сената на департаменты в 1763 году еще более усилило власть генерал-прокурора. Теперь он стал руководителем целой коллегии обер-прокуроров, находившихся по одному при каждом департаменте (кроме Первого).

Как писал исследователь истории российской прокуратуры А. Градовский, "генерал-прокуратура явилась удачным дополнением личного начала к учреждениям коллегиальным ".

Н. Д. Чечулин также отмечал, что "возможная основательность, разносторонность и беспристрастие решений обеспечивались коллегиальностью обсуждения дел; необходимая быстрота и энергия в исполнении значительно выигрывали от того, что исполнителем являлось одно лицо".

В первые годы после разделения Сената на департаменты генерал-прокурор, кроме общего руководства органами прокуратуры, оставался при Первом департаменте, в котором были сосредоточены все важнейшие дела государственного управления.

Первому департаменту были подведомственны, в частности, дела "государственные и политические", а именно: "ведомости о числе народа", дела по ревизиям душ мужского пола, дела финансовые, в том числе сюда поступали все сведения о доходах и расходах, дела по герольдии, по Синоду, а также по важнейшим коллегиям: камер-, ревизион-, берг-, мануфактур-, коммерц-коллегии, штатс-конторе, по коллегии иностранных дел (с пограничными комиссиями и канцелярией опекунства иностранцев), дела по соляной и банковской конторам, по Тайной экспедиции, по монетному департаменту, по канцелярии конфискации, по магистратам и управлениям разными заводами. Следовательно, на все решаемые в Сенате дела по этим ведомствам генерал-прокурор мог оказывать прямое влияние.

Генерал-прокурор был основным докладчиком от Сената перед императрицей. Он объявил в Общем собрании Сената все Высочайшие повеления для немедленного их исполнения и каждую неделю представлял Екатерине II копии с этих повелений с отметкой об исполнении.

Сами сенаторы относились к этой обязанности генерал-прокурора очень придирчиво. Сенатор И. В. Лопухин вспоминал такой случай. Из губернского магистрата в Московскую уголовную палату было внесено дело о поддельных векселях. Подозрение пало на двух знатных и богатых купцов, которых суд решил взять под стражу. Однако они скрылись от следствия и приехали в Петербург искать защиты у императрицы. Она приказала взять из Московской уголовной палаты дело для предварительного его рассмотрения. Именной указ об этом объявил в Сенате не Вяземский, а обер-прокурор Гагарин. Сенатор Лопухин категорически возражал против передачи дела, ссылаясь на то, что указ Государыни объявил не сам генерал-прокурор, а его помощник. Но большинство сенаторов все же не решились конфликтовать с прокурорской властью и приняли решение выслать дело в Петербург.

Вяземский, как и все его предшественники, оставался начальником Сенатской канцелярии. Канцелярии же департаментов находились в ведении обер-секретарей, работавших под непосредственным контролем и надзором обер-прокурора. В канцеляриях, по обыкновению, всегда было много случайных людей, которые с прохладцей относились к службе, привыкли к праздности и безделью. Екатерина II предложила Вяземскому "переменить всех сумнительных и подо зрительных без пощады", что он и сделал. По вопросам более четкой работы канцелярии Вяземский издал свыше 25 приказов, в частности: о хранении служебной тайны, в котором грозил "жесточайшим наказанием" за неисполнение этого требования; о запрещении, под любым предлогом, брать из канцелярии дела на дом (чиновники частенько носили с собой различные дела); о том, чтобы все протоколы и другие документы, подготовленные для сенаторов, предварительно представлялись ему на просмотр (он всегда лично смотрел все эти бумаги). Вяземский вменил в обязанность всем служащим, чтобы они, отлучаясь из своих квартир, говорили домашним, куда идут, "дабы их можно было бы своевременно разыскать". Помимо решения сложных государственных вопросов, генерал-прокурор был обременен большой текущей канцелярской работой: просмотром бумаг и писем, составлением различных предложений и "ордеров" обер-прокурорам и т. п. Когда вал канцелярщины захлестывал его, он обращался к Екатерине II, и она специальным указом освобождала его от этой работы и разрешала поручить кому-либо из обер-прокуроров ту часть канцелярских дел, которую он найдет возможным передать. Так, когда Вяземский был занят целыми днями в Комиссии по составлению проекта нового Уложения, Екатерина II издала указ, в котором отметила: "дозволить те дела, кои он не столь важными найдет, по рассмотрению своему, препоручить обер-прокурорам Сената, кому он рассудит, а они имеют по тем делам смотрение иметь и исполнение чинить на основании должности своей, его же, генерал-прокурора, о происшествии оных уведомлять".

Указом от 19 сентября 1774 года Екатерина II учредила должность обер-прокурора и при Первом департаменте Сената. С этого времени генерал-прокурор освобождался от текущей канцелярской работы по департаменту. На него было возложено "главное смотрение" в департаментах Сената за делами государственными и "интересными", то есть наиболее важными, а также ведение дел секретных и всех дел по Общему собранию Сената.

Тем не менее влияние генерал-прокурора на дела, рассматриваемые в департаментах, не ослабло. На любой департамент распространялась его власть, которая "в инструкции его предписана". Он имел возможность, "когда заблагорассудит, для дел важных и его объяснений требующих, приезжать в департаменты и в оных присутствовать". Указ подтверждал сложившуюся практику, по которой все дела от Сената направлялись императрице исключительно через генерал-прокурора. "Поелику генерал-прокурор есть директор сенатской канцелярии, — говорилось в указе, —то все доклады, рапорты и мемории и словом все, что только Нашему, поднесению или докладу из Сената следует, имеет быть к Нам препровождено чрез генерал-прокурора на прежнем основании".

Вяземский мог опротестовать любое решение сенаторов и "остановить" его, передав все дело с сенатским мнением и своим рассуждением на усмотрение императрицы. Однако ему предлагалось в своих донесениях "поступать осторожно и рассмотрительно, дабы кому бесчестия не учинить". В случае неясного или сомнительного дела он обязан был доносить, только посоветовавшись "с кем заблагорассудится". При этом указывалось, чтобы "более недели в том не мешкать". Если же дело было ясное, то генерал-прокурор должен был немедленно доносить. Широкие полномочия предоставлялись и помощникам генерал-прокурора. Обер-прокуроры вправе были, если находили нужным, даже единогласно принятое департаментом Сената решение "остановить" и перенести рассмотрение этого вопроса в Общее собрание. Здесь уже все зависело от генерал-прокурора, который мог поддержать своего помощника, если считал его действия обоснованными и правильными, либо отклонить его протест. Вяземский занимался не только делами, относящимися к его должности генерал-прокурора. Постепенно, начиная с середины 60-х годов XVIII века, Екатерина II поручает ему ведение самых разнообразных дел. В 1765 году он был назначен начальником Межевой экспедиции; в 1767 году работает в Комиссии по составлению проекта нового Уложения; с 1769 года, на время войны с Турцией, при Высочайшем дворе стал действовать особый Совет, и Вяземский стал его членом. Начиная с 1771 года в руках Вяземского сосредоточилась вся финансовая отчетность по Синоду и губернскому управлению. До 1781 года он исполнял обязанности Государственного казначея и был директором ассигнационного банка со всеми его конторами. По финансовым вопросам к нему шло очень много поручений императрицы. В сентябре 1764 года она писала Вяземскому: "Князь Александр Алексеевич. Прикажите в конную гвардию обменять пять тысяч рублей медных денег на серебреные, понеже к ним вексель пришол на такую сумму от офицера, который послан для покупки лошадей; а на медные оны много потеряют, и то не мешкав, понеже вексель". С 1780 года Вяземский стал заведовать всеми денежными делами за границей. Екатерина II поручала ему работы по осушению болот под Петербургом, строительство Фонтанки, Екатерининского канала, городового вала и театра, а также "водяные работы" в Риге, почтовое дело. С 1789 года он управлял экспедицией о государственных доходах. И это только перечень основных обязанностей, легших на плечи генерал-прокурора Вяземского.

Таким образом, Вяземский в царствование Екатерины П руководил финансами, государственным хозяйством и всем внутренним управлением, сохраняя при этом свою роль главного блюстителя законов.

Н. В. Муравьев в книге "Прокурорский надзор в его устройстве и деятельности" писал об этом периоде генерал-прокуратуры: "Значение генерал-прокурора постоянно возрастало, сфера деятельности его расширялась включением в нее все новых и новых обязанностей и дел, так что к концу царствования Екатерины генерал-прокурор уже стал во главе всей внутренней администрации и управлял разнообразнейшими ее отраслями, получая на свое имя большую часть высочайших указов и повелений, которые лишь для соблюдения формы объявлялись через Сенат". Другой исследователь истории прокуратуры Н. Д. Чечулин писал, что генерал-прокурор "оказался во главе целого ряда отдельных отраслей управления, благодаря чему к нему должны были все чаще и чаще обращаться президенты коллегий, генерал-губернаторы, губернаторы и другие представители власти". Об этом же писал и М. В. Клочков в "Журнале Министерства юстиции" № 4 за 1912 год: "Таким образом, круг деятельности генерал-прокурора, совпадавший раньше с кругом деятельности Сената, получил свой особый радиус и выходил из той плоскости, которая предназначена была для Сената. Генерал-прокурор отделился от Сената, встал ближе к Государыне, его власть принимала министерский характер. Время Екатерины II заложило прочный фундамент для должности генерал-прокурора, который возвысился среди других, сановников, освободился от прямого воздействия на него Сената, забрал нити управления в свои руки и, будучи постоянным докладчиком по делам перед Государыней, частыми беседами с нею укреплял свое влияние на дела. Только фавориты затмевали генерал-прокурора". Все прокуроры работали под контролем и наблюдением генерал-прокурора Вяземского. Это относилось в равной мере как к обер-прокурорам Сената, так и к прокурорам коллегий, контор, губерний. Хотя обер-прокуроры были вполне самостоятельны в решении дел, относящихся к их департаментам, генерал-прокурор Вяземский решительно пресекал любые попытки выйти за дозволенные им полномочия.

В этом отношении характерен такой случай. Екатерина II в декабре 1763 года установила штат в шестом департаменте Сената в количестве 53 человек, в том числе: один обер-секретарь, три секретаря, восемь канцеляристов и т. п. Однако в марте 1764 года обер-прокурор департамента Камынин обратился с рапортом к Вяземскому, в котором писал, что "по множеству в том департаменте нерешенных и впредь вступаемых дел оным штатным числом исправиться невозможно". Он просил ввести дополнительно в штат канцелярии департамента 29 человек, в том числе еще одного обер-секретаря и трех секретарей. В ответ Вяземский написал, что и из других департаментов были такие же предложения, но разрешения Екатерины II на увеличение штатов "не последовало". Он предложил "исправляться прежним" числом чиновников.

После этого генерал-прокурор получил от Камынина рапорт о том, что "неотступная к нему от челобитчиков по имеющимся делам просьба" понудила его в департаменте "употребить в должности второго обер-секретаря и секретарей разных членов к тому способных ".

Такое своеволие не осталось без последствий. Вяземский тут же написал рапорт Екатерине II, которая распорядилась о том, чтобы "держаться Нами конфирмованного штата, а впредь господину Камынину мимо команды подобных предложений не делать". Все перемещения обер-прокуроров департамента делались Вяземским только с согласия императрицы. 27 августа 1764 года она писала генерал-прокурору: "Отпустите к Москве Соймонова, а покамест означю в третьем департаменте обер-прокурора, то велите оную должность править графу Федору Орлову".

Наиболее важные доклады императрице, например о подборе прокуроров в коллегии и губернии, генерал-прокурор Вяземский подписывал вместе со своими помощниками, обер-прокурорами. Сложными были отношения Вяземского с обер-прокурором Святейшего Синода. В свое время генерал-прокурор Трубецкой почти полностью подчинил себе синодского прокурора. Однако в дальнейшем положение несколько изменилось. Политика Екатерины II была направлена на то, чтобы Синод не вышел из сферы ее влияния, особенно четко это проявилось в вопросе о монастырских вотчинах. Смелый голос ростовского митрополита Арсения Мациевича, решительно восставшего против политики Екатерины и ее попыток лишить церковь громадных материальных средств, испугал императрицу. Арсений Мациевич оказался в Тайной экспедиции. Сама же она открыто заговорила о своем бесповоротном решении передать все монастырские вотчины в государственное имущество и создала для этих целей специальную комиссию. Членов Синода она называла не иначе, как "государственным и особами". Для того, чтобы проводить свою политику в Синоде, она назначала нужных ей обер-прокуроров Синода. В июне 1763 года этот пост занял Иван Иванович Мелиссино.

Спустя два месяца она издала указ о назначении за обер-прокурорский стол (то есть помощником Мелиссино) одного из своих любимцев, восходящего фаворита камер-юнкера Григория Потемкина, дав ему подробную инструкцию. Однако он фактически к своим обязанностям не приступил.

С одной стороны, императрица подтвердила право обер-прокурора Синода непосредственно сноситься с верховной властью по делам церковного управления. С другой стороны, полной самостоятельности не предоставляла. Так, в 1763 году она издала указ, в котором писала: " Указы наши словесные принимать повелеваем от членов Святейшего Синода, от генерал-прокурора и обер-прокурора синодского, от дежурных генерал-адъютантов и от правящего Нашим кабинетом". Кроме того, обер-прокурор Синода не вправе был смотреть за решениями Синода по финансовым вопросам. Эти обязанности лежали на генерал-прокуроре. В 1768 году Екатерина II вместо Мелиссино назначила обер-прокурором Синода бригадира Петра Петровича Чебышева. Это назначение—лишнее подтверждение того, что императрица стремилась полностью подчинить себе орган духовного управления.

Чебышев принадлежал к тем свободомыслящим людям, которые вполне усвоили философские взгляды на религию, не только не имевшие ничего общего с воззрениями самих членов Синода, но и прямо противоположные им. Тот факт, что обер-прокурор Синода был человек, открыто заявлявший о своих атеистических взглядах, говорит о том, в какое положение поставила императрица высшее церковное учреждение, которое должно было мириться с этим. К тому же он, по отзывам современников, был груб и невоздержан.

Спустя несколько лет Екатерина II заменила его Акчуриным, который уже не принадлежал к когорте религиозных вольнодумцев. С его назначением Екатерина сочла возможным возвратить обер-прокурору Синода право следить за финансовой деятельностью синодальных членов. 28 мая 1781 года она пишет по этому поводу Вяземскому: "Мы находим пристойным, чтоб все при Синоде Нашем денежные расходы ведены были под наблюдением синодального обер-прокурора, а в конторе синодской под смотрением тамошнего прокурора".

Однако и при этом обер-прокурор Синода и прокурор синодской конторы должны были все ведомости представлять генерал-прокурору и получать его "резолюцию", поступая в переписке с ним так же, как и сенатский обер-прокурор. Отношения Вяземского с обер-прокурорами Синода И. Н. Аполлосом и А. И. Мусиным-Пушкиным, занимавшим этот пост после увольнения Акчурина, строились на той же основе.

Генерал-прокурор Вяземский, будучи достаточно дальновидным политиком, старался окружить себя талантливыми и инициативными чиновниками, способными самостоятельно принимать решения, умевшими грамотно и быстро составить нужные бумаги, подготовить доклады и т. п. Некоторые из них достигли высоких государственных постов. При его канцелярии, в частности, служил Г. Р. Державин, впоследствии ставший сенатором и генерал-прокурором. Первое время молодой поэт пользовался большим доверием Вяземского, часто бывал у него дома, читал ему свои стихи, играл с ним в карты. Охлаждение Вяземского к Державину наступило после того, когда поэт написал оду "Фелица". Генерал-прокурор усмотрел в ней сатиру на себя и обиделся. Со своей стороны и Державин весьма нелицеприятно отзывался о Вяземском.

Под началом Вяземского служили также А. И. Васильев, ставший первым русским министром финансов, А. В. Храповицкий, занявший пост статс-секретаря Екатерины II, автор интересных "Записок" и др.

    ПО ДЕЛАМ ТАЙНОЙ ЭКСПЕДИЦИИ

Одновременно с назначением Вяземского "исправляющим должность" генерал-прокурора Екатерина II передала ему в феврале 1764 года и полномочия по руководству Тайной экспедицией Сената. В указе по этому поводу отмечалось: "Именным Нашим декабря 10-го прошлого года указом поручены были тайные дела действительному тайному советнику Панину и генерал-прокурору Глебову, а ныне, вместо его, генерал-прокурора Глебова, повелеваем при таких делах быть сим Нашему генерал-квартирмейстеру". Никаких дополнительных письменных указаний, касающихся обязанностей по Тайной экспедиции, Вяземский не получил. Не упоминалось это и в "секретнейшем наставлении". Таким образом, он формально разделял свою власть по всем политическим делам, которыми занимался этот инквизиционный орган Российской империи, с графом Паниным. По всей видимости, по какой-то причине Екатерина II не хотела, чтобы руководство Тайной экспедицией сосредоточивалось в одних руках, особенно у Панина, бывшего воспитателем ее сына, наследника Павла Петровича. Она недолюбливала и побаивалась Панина. Однако человек он был авторитетный, и это обстоятельство имело немаловажной значение при решении вопроса о включении его в число руководителей Тайной экспедиции, которая вызывала страх и неприязнь не только у простых людей, но и у вельмож. Фактически же Панин не имел руководящей роли в проведении политических процессов, за исключением дела Мировича, рассмотренного в самом начале царствования Екатерины II.

Всеми делами в Тайной экспедиции заправлял генерал-прокурор Вяземский и выдвинувшийся при нем главный "кнутобоец", или, как называл его А. С. Пушкин, "домашний палач кроткой Екатерины", Степан Иванович Шешковский. Он по существу стал начальником Тайной экспедиции, хотя и значился обер-секретарем Сената. Именно на Шешковском лежала обязанность проведения розыска по всем политическим делам и подготовка так называемых процессов. Единственное, чего он не делал, — не подписывал приговоры. Шешковский был ближайшим помощником генерал-прокурора, и практически ни одно громкое дело не обходилось без его участия. Он был ровесником Вяземского, они и умерли почти одновременно.

В последней четверти XVIII века во всей России не было человека страшнее, чем Шешковский. Его знали, боялись и ненавидели. Шешковский называл себя "верным псом" императрицы. Свою службу он начал еще в Тайной канцелярии и впитал в себя все инквизиционные традиции, существовавшие там еще со времен бироновщины. Его хорошо знали и ценили за "особливый дар производить следственные дела" сама императрица. О его методах сыска, изощренных пытках ходили легенды. Известно, например, что он лично сек розгами даже знатных дам.

Тайная экспедиция хотя и состояла при Сенате, однако, находясь в руках генерал-прокурора, была полностью независима как от Сената, так и от других учреждений. Это позволяло ей сохранять полную секретность. Многие дела, даже после вынесения по ним приговора, хранились не в архиве экспедиции, а дома у ее руководителей: Панина, Вяземского, Шешковского. Так, после смерти Панина в его домашнем архиве обнаружилось 29 дел по Тайной экспедиции, в их числе "полное производство" об Арсении Мациевиче, Мировиче, Хрущеве, Гурьевых и др.

Деятельность Тайной экспедиции находилась под бдительным наблюдением императрицы, которой генерал-прокурор Вяземский систематически докладывал о расследовании всех важных дел. Многие приговоры она также утверждала лично. За время царствования Екатерины II через Тайную экспедицию прошли тысячи дел. Среди осужденных были дворяне и купцы, священнослужители и мещане, солдаты и крестьяне. Любой недовольный политикой Екатерины II мог попасть под следствие этого репрессивного органа. тайная экспедиция расследовала и рассматривала дела участников народных волнений и самозванцев, авторов "пасквильных сочинений" и лиц, высказывавших нелестные отзывы об императрице. Поток дел заметно увеличился после разгрома восстания под руководством Емельяна Пугачева, а также после Французской буржуазной революции, когда правительство особенно активно стало расправляться со всеми недовольными. Через Тайную экспедицию, во время генерал-прокурорства Вяземского, прошли дела автора знаменитого "Путешествия из Петербурга в Москву" А. Н. Радищева, просветителя и издателя Н. И. Новикова, чиновника Г. Попова, рассылавшего письма в Сенат, Синод и высшим сановникам с требованием освободить крестьян от крепостной зависимости, надворного советника, секретаря государственной коллегии иностранных дел Вальца, обвинявшегося в сношениях с иностранными министрами, иркутского наместника Якобия и многие другие. По одним из них окончательное решение выносил генерал-прокурор, по другим— Сенат. Тайная экспедиция времен Екатерины II имела весьма небольшой штат чиновников и поэтому справиться с потоком всех политических дел не могла. По наиболее крупным и обширным делам Екатерина II создавала так называемые секретные следственные комиссии. Окончательные приговоры по таким делам выносил, как правило, Сенат либо специально созданная коллегия судей. Особенно много таких следственных комиссий было создано в связи с Крестьянской войной 1773-1774 гг. Весьма важная, а иногда и решающая роль в деятельности этих следственных комиссий принадлежала генерал прокурору. Особенно наглядно это проявилось в ходе суда и следствия по делу Пугачева.

Первая следственная комиссия была создана в 1773 году и должна была действовать в Казани, вблизи района восстания. Затем такую же комиссию создали в Оренбурге. Первое время следствие проводилось под руководством губернаторов. В июне 1774 года обе комиссии были отданы под начало П. С. Потемкина, которого Екатерина II наделила особы ми полномочиями. Он мог создавать специальные воинские команды для проведения карательных операций по деревням, командиры которых получили право производить расследование на месте и подвергать крестьян наказаниям. По мимо воинских команд, следствие и суд проводились местными органами Нижегородской, Воронежской и других губерний.

По предложению П. И. Панина, командующего войсками, действовавшими против Пугачева, активных участников Крестьянской войны казнили, а остальных—наказывали плетьми, урезали им языки и уши и ссылали на каторгу либо отдавали в солдаты.

8 сентября 1774 года Пугачев был схвачен казаками-заговорщиками и доставлен в Яицкий городок. Следствием занимался начальник отделения секретной комиссии гвардии капитан С. И. Маврин. Следует отметить, что он один, вразрез с мнением следственной комиссии, подал Екатерине II донесение, в котором отмечал, что Крестьянская война вызвана не "буйственны своеволием черни", а невыносимыми условиями жизни народа. Следствие в Яицком городке продолжалось сутки, затем Пугачев был передан Потемкину и Панину. Основное следствие над руководителями Крестьянской войны шло в Тайной экспедиции в Москве. Им руководил главнокомандующий в Москве —генерал-аншеф князь М. Н. Волконский. В помощь ему был направлен Екатериной II Шешковский, получивший от императрицы на этот счет наставление. Следствие шло интенсивно. В Москву, по сообщению Волконского, было доставлено 46 участников войны. Однако генерал-прокурор Вяземский обнаружил, что по "приемным реестрам" по именам от Потемкина принято только 39 человек. Об этом он донес императрице. 8 ноября 1774 года Волконский писал Екатерине: "Злодею Пугачеву допроса окончить, по пространству его гнусной истории и скаредных его злых деяний, было и до сего дня невозможно.... Шешковский, всемилостивейшая государыня, пишет день и ночь злодеев историю, но окончить еще не мог". В начале декабря 1774 года следствие подошло к концу. 5 декабря Вяземский написал секретное письмо Волконскому о повелении Екатерины II допросить Пугачева о характере его сношений с крестьянином села Котловки Карасем, о которых в своих показаниях руководитель Крестьянской войны даже не упоминал. 11 декабря Пугачев был допрошен по этому поводу. Он сказал, что с Карасем знаком мимоходом, "сам про себя Карасю не сказывал". На самом деле Карась (Карасев Карп) был полковником в отряде Пугачева. Он был схвачен летом 1774 года и по приговору Казанской следственной комиссии повешен.

Екатерина II не вполне была удовлетворена ходом следствия. Главный вопрос, который ее интересовал: кто надоумил Пугачева назваться именем Императора Петра III. 6 декабря, получив основные протоколы допроса, которые ей привез Потемкин, она написала Волконскому: "Дополнительные допросы я получила, но изо всего еще не вижу, чтоб объяснилось, кто выдумал самозванство— сам ли злодей или иной кто.... Я весьма желаю, чтоб дело это скорее к окончанию приведено было, и жду обещаные от вас допросы, по получении которых отправлю отсель генерал-прокурора с моими повелениями о образе суда, как в подобных случаях с государственными преступниками в обычае есть".

С этого момента Вяземский постепенно выходит на главную роль в подготовке и проведении судебного процесса над Пугачевым и его соратниками. Зная, что Тайная экспедиция не церемонится с важными государственными преступниками, он добился от Екатерины II ее повеления относительно содержания Пугачева. 12 декабря Вяземский писал Волконскому: "Ея Императорскому Величеству известно по делам, что некоторые приличившиеся (то есть изобличенные— Авт. ) в важных преступлениях колодники от изнурительного их содержания умирают, и для того высочайше повелевать мне соизволила сие на примечание к вашему сиятельству отписать касательно злодея Пугачева и его союзников, дабы в содержании оных употреблена была вся возможная осторожность, для того чтобы и с ними того же приключиться не могло (тем более, что Павел Сергеевич Потемкин по приезде в Москву гораздо слабее его нашел против того, каков он из Симбирска был отправлен), ибо весьма неприятно было бы Ее Величеству, если бы кто из важных преступников, а паче злодей Пугачев, от какого изнурения умер и избегнул тем заслуженного по злым своим делам наказания". Отвечая на это письмо, Потемкин сообщал Вяземскому: "По колико и злодеи не только все живы, но и здоровы, как и самый злодей. Но что он стал хуже, то натурально: первое, что он был в движении, а теперь на одном месте.... Однако ж, при всем том он не всегда уныл, а случается, что он и смеется". Изнурительные пытки и допросы не сломили вождя Крестьянской войны, держался он на следствии достойно. Наконец следствие по делу Пугачева было закончено. Императрица писала Волконскому: "Публиковать сегодня приложенный при сем Манифест по делу бунта Пугачевского, отправила я обратно к Москве Павла Сергеевича Потемкина, сегодня, а завтра сам генерал-прокурор к вам едет для устроения в Манифесте предложенного окончательного суда".

Своим Манифестом от 19 декабря 1774 года Екатерина II определила состав суда по делу Пугачева. Судьями были названы 14 сенаторов, 11 "персон" первых трех классов, 4 члена Синода, 6 президентов коллегий. В судебную коллегию вошли (вопреки даже практике суда екатерининского времени) и два члена следственной комиссии— Волконский и Потемкин, причем в числе одних из главных распорядителей. После подписания Екатериной II Манифеста Вяземский, до своего отъезда в Москву, обратился к ней с двумя докладами относительно обряда суда над Пугачевым. Он обговаривает с ней даже такие вопросы, как помещение для суда, и т. п. Эти доклады он лично вручил императрице и тут же записал на полях ее поручения. Вначале он обговорил с ней вопрос о том, как быть с секретными пакетами, которые поступают к нему почти "по каждой почте", и кто должен ей докладывать дела по Тайной экспедиции. Затем спросил: "Ежели не все назначенные в присутствие в Москве сенаторы к генварю месяцу съедутся, то можно ли начинать собрание? " Екатерина ответила: "Начинать". Следующий вопрос был в отношении членов Синода: если кто из назначенных членов не прибудет, дожидаться ли или же кем заменить? Екатерина предложила: не дожидаться, а можно позвать двух архиереев и одного архимандрита, с тем, чтобы "духовных не менее трех персон было". Вяземскому важно было обсудить также вопрос, как поступать с участниками восстания — казачьими старшинами, которые схватили и выдали властям Пугачева, ведь согласно Манифесту они освобождались от наказания. Екатерина подтвердила, что от наказания их освободить, однако с тем, чтобы "назначить новое для житья их место, только не в Оренбургской и Симбирской губерниях".

Руководители заговора против Пугачева — Федульев, Творогов, Чумаков, Бурнов и другие — были впоследствии отправлены на жительство в Прибалтику. В своем докладе Вяземский предложил, чтобы "сентенцию", то есть приговор, еще до подписания направить на апробацию императрице. Екатерина II с этим согласилась.

Во втором докладе Вяземский обговорил еще ряд вопросов. Так, он спрашивал: "Довольно ли за два дня до исполнения "сентенции" объявить о том публике? " Екатерина нашла этот срок вполне достаточным.

В экстракте, то есть в обвинительном заключении, который должен был зачитываться на суде, Вяземский подчеркнул карандашом места, которые, по его мнению, надо было опустить при чтении. Это были места из показаний Пугачева о том, что он намеревался постричь Екатерину II в монахини, что он призывал пить за здоровье его высочества, то есть великого князя Павла Петровича, и относительно фаворитки императора Петра III, Елизаветы Воронцовой. Екатерина согласилась с тем, что оглашать эти показания не следует. 25 декабря Вяземский и Потемкин прибыли в Москву, а уже 29 декабря, в 10 часов утра, в здании Сената собрались сенаторы, чтобы обсудить вопрос о порядке суда над Пугачевым. Заседание открыл Вяземский. Он зачитал Манифест Екатерины II о назначении судей на процессе. На следующий день в Тронном зале Кремлевского дворца собрались судьи по делу Пугачева. Они также прослушали Манифест, а затем было оглашено обвинительное заключение. После этого Вяземский распорядился доставить в суд Пугачева. 31 декабря привезли Пугачева. Ему было задано несколько вопросов: он ли беглый донской казак Емелька Пугачев, он ли назвал себя государем Петром Федоровичем и другие. Пугачев отвечал односложно. Наконец генерал-прокурор обратился к нему с двумя последними вопросами: "Не имеешь ли сверх показанного тобою еще что объявить? " и "Имеешь ли чистосердечное раскаяние во всех содеянных тобою преступлениях? " Пугачев ничего более добавлять не стал, а на второй вопрос ответил: "Каюсь Богу, всемилостивейшей государыне и всему роду христианскому".

Когда Пугачева вывели из зала, Потемкин огласил записку о распределении подсудимых, по степеням их вины, на несколько групп. Большинство судей стояло за вынесение самых тяжких наказаний, а для Пугачева требовали изощренной казни (колесования).

Вяземский постоянно информировал императрицу о ходе суда над Пугачевым. Желая угодить ей, в одном из докладов он изобразил Пугачева малодушным и трусливым. "Как Пугачев примечен весьма робкого характера, почему при вводе его перед собранием сделано оному было возможное ободрение, дабы по робости души его не сделалось ему самой смерти". Екатерина II широко использовала этот отзыв своего генерал-прокурора в переписке со своими зарубежными корреспондентами.

Суд вынес такой приговор: "Емельку Пугачева четвертовать, голову воткнуть на кол; части тела разнести по четырем частям города и положить на колеса, а после на тех местах сжечь". "Сентенция" была составлена 2 января 1775 года. В тот же день Вяземский направил ее Екатерине II. 5 января императрица, ознакомившись с приговором, одобрила его и возвратила Вяземскому. 9 января судьи собрались для под писания приговора. Подписи поставили все члены суда, за исключением представителей Синода, отказавшихся подписывать приговор "из христианского милосердия". 10 января 1775 года состоялась казнь Е. И. Пугачева.

На следующий день Вяземский так писал об этом генерал-адъютанту Г. А. Потемкину: "Вчерашнего числа в одиннадцать часов утра действие исполнено. Пугачев был в великом раскаянии, а Перфильев и Шигаев толиком суеверием и злобою заражены, что и после увещания от священника не согласились приобщиться. Перфильев же и во время экзекуции глубоким молчанием доказывал злость свою, однако, увидя казнь Пугачева, смутился и оторопел. Таким образом, совершилось наказание злодеям, и завтрашнего дня как тела, так и сани, на которых везен был Пугачев, и эшафот— все будет сожжено".

    "СМОТРЯТ И БДЕНИЕ ИМЕЮТ О СОХРАНЕНИИ
    ПОРЯДКА"

Значительное внимание генерал-прокурор Вяземский уделял организации работы нижестоящих прокуроров: коллегий, приказов, контор, губерний и провинций. Он вел с ними весьма обширную переписку, направлял их деятельность в нужном русле посредством "предложений" и "ордеров", следил за тем, чтобы они надлежащим образом выполняли свои обязанности. В декабре 1763 года, когда на посту генерал-прокурора находился еще Глебов, Екатерина II именным указом повелела представить ей для утверждения в качестве прокуроров коллегий, губерний и провинций кандидатуры из числа "честных и способных людей". Заниматься этим вопросом пришлось уже Вяземскому вместе с обер-прокурорами. К апрелю 1764 года он сумел разобраться со своими кадрами и 14-го числа представил императрице рапорт "О назначении и распределении прокуроров по коллегиям, губерниям и провинциям", приложив к нему именной список представленных к утверждению прокуроров. Этот доклад вместе с генерал-прокурором подписали обер-прокуроры Ф. Орлов, В. Всеволжский и М. Соймонов. В докладе Вяземский писал: "Употребя все возможные силы, по мере нашего знания, старались сходствовать высочайшему Вашего Императорского величества соизволению, чтоб определены были люди способные, рассмотрели не только тех, которые вновь на порозжия места определить должно, но и о прежних, кои уже действительно в своих должностях находятся".

В этом докладе одних прокуроров предлагали на вакантные должности, других —на места прокуроров, которых "по незнанию их" Вяземский решил заменить. В отношении этих последних он просил императрицу дать поручение Сенату, чтобы "определить их к другим делам по их способности".

Всего Вяземским было представлено к утверждению императрицы 52 человека, из них: 10 — на должности прокуроров коллегий и приказов; 8 — губерний и 34 — провинций. Екатерина II согласилась с этим списком, начертав на нем резолюцию: "Быть по сему".

Так, например, в Камер-коллегию на место прокурора Степана Волкова, "за его старостью", предлагался "обретающийся в Казани при гимназии" надворный советник Алексей Кожин. Согласившись с этим, императрица, однако, предложила, чтобы Кожин оставался на своем месте, пока "на его место способного изыскать будет можно". Замена Кожину нашлась только спустя несколько месяцев.

Прокурор Юстиц-коллегии Воронцов был заменен надворным советником Алексеем Колошиным, а в судный приказ вместо Давыдова был определен "бывший в Сыскном приказе, а ныне не у дел находящийся" Федор Хвощинский. Были заменены прокуроры также в главном магистрате, в штате-конторе и в некоторых других учреждениях. В Московской губернии на "порозжую вакансию" был назначен Черниговского пехотного полка секунд-майор Сергей Беклемишев, а в Петербургской губернии вместо Матвея Иванова— коллежский асессор Федор Колокольцев. Наиболее полную регламентацию местный прокурорский надзор получил с введением в действие в 1775 году специального закона —Учреждения для управления губернией. Этот закон был разработан с учетом материалов, подготовленных еще Комиссией по составлению проекта нового Уложения.

Закон устанавливал, что в губерниях при наместническом правлении находятся прокурор и стряпчие казенных и уголовных дел. Такие же должности вводились при верхнем земском суде, при губернском магистрате и верхней расправе. Вследствие усиления прокурорской власти в губерниях значительно расширилась переписка генерал-прокурора. К нему чаще стали обращаться генерал-губернаторы и губернаторы, другие должностные лица, намереваясь быстрее добиться решения какого-либо вопроса. К генерал-прокурору постоянно обращались губернские прокуроры. Они писали ему о рассмотрении тех или иных дел, о событиях, которые происходили в губерниях и которые, по их мнению, могли его заинтересовать. Исследователи пишут, что "никто из лиц, стоящих у власти, не знал так обстоятельно, как генерал-прокурор, всего, что совершалось в провинции, и всех, кто там служил". И это действительно было так. Губернский прокурор Могилевского наместничества Тейлс, например, докладывал генерал-прокурору Вяземскому о пребывании Екатерины II в наместничестве с 22 по 30 мая 1780 года. Он самым подробным образом описывал, где, как и кто встречал императрицу, что она говорила, какие происходили балы по этому случаю и т. п. Каковы же были основные права и обязанности местной прокурорской власти во время генерал-прокурорства Вяземского?

Статья 404 главы XXVII Учреждений для управления губернией устанавливала, что "губернский прокурор и губернские стряпчие смотрят и бдение имеют о сохранении везде всякого порядка, законами определенного, и в производстве и отправлении самих дел. Они сохраняют целость власти, установлений и интереса императорского величества, наблюдают, чтоб запрещенных сборов с народа никто не собирал, и долг имеют истреблять повсюду зловредные взятки".

Губернский прокурор, если где "усмотрит злоупотребления, противные законам, учреждениям или указам", обязан был уведомлять об этом наместническое правление и генерал-прокурора, "дабы злоупотребление поправлено было". Однако прокуроры это не всегда исполняли. 21 декабря 1781 года Вяземский, напоминая всем прокурорам об этой их обязанности, направил им специальный "ордер" о том, чтобы они немедленно докладывали ему о всех замеченных в присутственных местах злоупотреблениях.

Губернскому прокурору были подчинены все прокуроры и стряпчие наместничества, и он должен был принимать от них "доношения и об оных предлагать, где надлежит". Прокурорам и стряпчим предоставлялось право в любое время входить как в наместническое правление, так и в палаты. Всем чиновникам присутственных мест специально предписывалось, чтобы прокурорам "никто не перебивал речь, но терпеливо и в молчании выслушивали их заключения и предложения по должности".

В соответствии с законом одна из основных обязанностей губернского прокурора —попечение о "прокормлении под стражею содержащихся, и чтоб дела сих людей скорее решение получили, и они бы скорее отправлены или выпущены были". Для этого прокурору предлагалось "ходить чаще по тюрьмам, по крайней мере единожды в неделю, а именно по пятницам после обеда, дабы посмотреть состояние в тюрьме содержащихся, и доходит ли до них все то, что им определено, и содержат ли их сходственно их состоянию и человеколюбию". В последующих, изданных в екатерининское время законодательных актах прокурорам и стряпчим предлагалось неукоснительно наблюдать за правильностью применения статей Учреждений для управления губерний, при этом они даже предупреждались, что "за молчание" о неисполнении или нарушении этого закона будут подвергнуты "неупустительному взысканию". Если где-либо в губернии по присутственным местам обнаруживалось "упущение или расстройство", о котором прокурорские чины не представили кому нужно донесений, то они сами подлежали "ответу и взысканию законному".

Чиновники обязаны были беспрекословно давать прокурорам и стряпчим все "реестры и дела присутственных мест". Прокурорские же заключения они должны были держать в тайне от "тяжущихся", и те не имели права заявлять "подозрения" на прокуроров или требовать их отвода. Наряду с этим и самим прокурорам предлагалось "не присваивать себе не принадлежащей им власти", не задерживать журналы присутственных мест и не подписывать их вместе с членами присутствия.

Необходимо заметить, что права прокуроров часто нарушались. Генерал-губернаторы и наместничества почти повсеместно подминали под себя прокуроров и стряпчих. Дело доходило до того, что губернские правления назначали стряпчих своими секретарями, а губернаторы возлагали на них "письмоводство". Нередко прокурорам и стряпчим не отводились особые "камеры", то есть комнаты для работы, а в губернском правлении или палате "забывали" поставить для них стол.

Сенат, по предложению Вяземского, неоднократно указывал губернаторам на подобные нарушения, но это мало меняло положение, и местный прокурорский надзор екатерининского времени в действительности далеко не соответствовал тому значению, которое было отведено для него законом. При введении Учреждений для управления губерний прокурорами была проведена большая работа. Генерал-прокурор Вяземский направил на места "ордера" о доставлении к нему сведений о том, как будет рассмотрен этот закон в наместничествах. Прокурорам вменялось в обязанность сделать в правлениях специальные заключения и проконтролировать принятие резолюций.

В соответствии с законом в губерниях создавались многие новые учреждения, и прокуроры разъясняли им сущность новых узаконений. В своем рапорте генерал-прокурору от 12 января 1782 года могилевский губернский прокурор Тейлс писал: "Во исполнение Высочайшего Ее Императорского Величества Указа о управлении губерний учреждения, Могилевское наместничество во всех присутственных местах, где срочное заседание положено, сего генваря 10-го числа каждое присутственное место вступило в правление своей должности, и при вступлении во оные, от прокуроров и стряпчих читаны были из Высочайших учреждений статьи и приличные к тому законы".

На свои должности прокуроры губерний, верхнего земского суда, магистрата и верхней расправы назначались Сенатом по предложению генерал-прокурора, а губернские стряпчие —только Сенатом. Стряпчие же верхнего земского суда, магистрата и верхней расправы назначались на должность Сенатом по представлению палат, а уездные стряпчие — наместническим правлением. Губернскими прокурорами работали в то время многие довольно активные и инициативные чиновники. В начале 1780-х годов губернскую прокуратуру в Полоцком наместничестве возглавил Менделеев — человек волевой и думающий. Он не только активно отстаивал закон, но и вносил интересные предложения. В марте 1782 года он представил в Полоцкое наместничество обширную записку, состоящую более чем из десяти пунктов, в ней он внес предложение о лучшем устройстве судебной части и всего управления в наместничестве. Доказывая ненужность некоторых магистратов, он писал: "Есть магистраты в . Белоруссии новых городах ненужные, такие, в коих меньше пятидесяти душ и в такие города выбрано полное число судей магистратских, что не согласуется со статьей 278 XX главы Высочайших учреждений; а причем и судьи в иных магистратах заодно все безграмотные, чего ради не благоволено ли будет, чтоб в тех городах, в коих нет грамотных годных в судьи людей и в коих меньше полутораста душ, магистраты уничтожить. Через то не будет напрасной казне убыток произвождением жалованья, а мещан причислить к другим городам и магистратам поблизости". Затем он обосновывал ненужность многих уездных судов. "В каждом городе, — отмечал Менделеев, — учреждены уездные судьи, а как есть такие уезды, в коих весьма мало число дворян.... следовательно, при случае выборов судей выбрать неоткуда и судить им некого". Оригинальные идеи Менделеев высказывал по вопросам рассмотрения уголовных дел, подчеркнув, что многие судьи не знают формы судопроизводства, о переписке с генерал-губернатором и др.

Прокуроры екатерининского времени, даже самые честные, справедливые и толковые, не были застрахованы от наказаний и подвергались взысканиям за малейшие нарушения. Они должны были соблюдать особую осторожность в официальной переписке; в частности, в своих предложениях и представлениях воздерживаться от резких и уж тем более оскорбительных выражений. Сенат и генерал-прокурор следили за этим строго. В этом отношении характерно такое дело, рассмотренное Сенатом.

В мае 1779 года и в апреле 1780 года были объявлены Всемилостивейшие Манифесты об амнистии в отношении беглых крестьян. Вскоре после их опубликования в Полоцком наместничестве появились вернувшиеся из-за границы крепостные крестьяне надворного советника Философа: некий Николай Иванов с женой Агафьей, Михаил и Семен Самойловы и девица Василиса Федотова с незаконнорожденной дочерью Марусей. Уездный суд в ноябре 1780 года, на основании Манифестов Екатерины II, вынес определение о том, чтобы владельцам их не отдавать, а записать, с их согласия, в мещанское состояние. Однако капитан Усольцев, длительное время разыскивавший беглых крестьян по доверенности их владельцев, обжаловал это решение в Верхний земский суд, который постановил отдать крестьян их прежним хозяевам, обосновывая это тем, что вернулись они из-за границы не добровольно.

В дело вмешались губернский прокурор Менделеев и губернский стряпчий Некрасов. Прокурор Менделеев на решение Верхнего земского суда подал "предложение" о рассмотрении этого дела вновь. Суд с ним не согласился. С другой стороны, стряпчий Некрасов, под давлением Полоцкого наместника генерал-поручика Ребиндера, направил в Палату уголовного суда представление, в котором просил ее взять это дело к себе и "учинить следствие". Палата также не согласилась со стряпчим.

Несмотря на то что прокурор и стряпчий по-разному смотрели на это дело, тем не менее Менделеев опротестовал решение Верхнего земского суда и Палаты уголовного суда перед генерал-прокурором Вяземским. Тот счел нужным поддержать своего подчиненного и перенес рассмотрение этого вопроса в Сенат. Им отмечалось, что "означенные крестьяне содержатся под стражей долгое время может быть безвинно и на поруки не освобождаются".

Первый департамент Сената, рассмотрев дело в марте 1782 года, вынес решение. Он отменил решение Верхнего земского суда, "яко несогласное" с Манифестом, подчеркнув, что суд должен был основывать свое мнение на "истине и точном разуме законов", а отнюдь не на "догадках, никакого внимания не заслуживающих". Верхний земский суд, по мнению Сената, поступил не только "весьма неосмотрительно, но даже не хотел исправить погрешность и тогда, когда наместнического правления прокурор рекомендовал приступить ко вторичному рассмотрению". Сенат предложил наместническому правлению взыскать с суда штраф "за неисправное решение" в пользу приказа общественного призрения.

Сенат определил также: крестьян освободить и записать по их желанию в мещанское состояние.

Сенат усмотрел, что прокурор Менделеев и стряпчий Некрасов со своей стороны "не соблюли должной благопристойности в своих переписках". Так, замечание прокурора в протесте о том, что Палата уголовного суда "сыскать закона не могла". Сенат расценил как объявление выговора Палате, на что прокурор не имел права. Усмотрев нарушение, отмечал Сенат, прокурор должен был "не с укоризною писать, а пристойным образом". Стряпчий Некрасов был подвергнут штрафу, а в отношении прокурора Менделеева, который подчинялся непосредственно генерал-прокурору, постановлено представить дело на его рассмотрение. Для занятия должности прокурора или стряпчего в конце XVIII века не требовалось какого-либо специального образования. В то же время при генерал-прокуроре Вяземском на эти должности нередко зачислялись очень грамотные люди, имевшие даже университетское образование. Некоторые прокуроры, наряду с исполнением своих служебных обязанностей, активно занимались литературной деятельностью. Поэт и прозаик Владимир Трофимович Золотницкий, получивший образование в Московском университете, в течение 14 лет служил прокурором в Кременчуге и Катеринославле. В 1773 году прокурором в Юстиц-коллегию лифляндских, эстляндских и финляндских дел был определен Иван Иванович Акимов. Он вышел из семьи бедного канцеляриста. В 12-летнем возрасте поступил "казеннокоштным" учеником в Академическую гимназию, по окончании которой получил звание переводчика. Акимов много и успешно занимался переводами. К концу жизни он занимал уже пост вице-президента Юстиц-коллегии и имел чин действительного статского советника. Длительное время работал прокурором известный поэт конца XVIII —начала XIX века Иван Иванович Бахтин. В молодости он служил в армии, участвовал в русско-турецкой войне. Затем перешел на штатскую службу и занял должность стряпчего в Тобольском верхнем земском суде; после этого работал в Перми—вначале губернским стряпчим, а потом прокурором Пермского верхнего земского суда. С марта 1788 года по май 1794 года он работал губернским прокурором в Тобольске. Именно в этот период своей жизни Бахтин плодотворно занимался литературной деятельностью. Он был одним из основных сотрудников журнала П. П... Сумарокова "Иртыш". В его творчестве преобладали сатирические темы и жанры. Писал Бахтин, в основном, сатиры и эпиграммы, проявляя в своих произведениях истинное сочувствие к людям труда. Бахтин известен своей непримиримостью ко взяточничеству. Современники ценили в нем "высокую честность, обширный, саркастический ум и особенное расположение к добру в отношении к своим ближним".

    ОТСТАВКА

В начале 1790-х годов А. А. Вяземский стал все чаще и чаще болеть. Он уже не мог в полную силу выполнять генерал-прокурорские обязанности и просился в отставку, но Екатерина II все тянула с этим вопросом. В сентябре 1792 года, когда он был уже прикован к постели, она приняла его отставку. Его обязанности она разделила между четырех человек. Генерал-прокурорскую должность "на короткое время" поручила А. Н. Самойлову. Статс-секретарь Екатерины II Храповицкий записал в своих "Записках" выражение императрицы: "Жаль князя Вяземского, он мой ученик, и сколько я за него вытерпела".

Генерал-прокурор Вяземский постоянно пользовался милостями Екатерины II. Вскоре после вступления в должность он получил чин генерал-поручика и был пожалован орденами Белого Орла и Св. Анны. В последующем он награждался орденами Св. Александра Невского, Св. Андрея Первозванного и многими другими. В качестве награды за свои труды он получал также от императрицы крупные денежные суммы и крепостных крестьян.

Вяземский был женат на дочери бывшего генерал-прокурора Н. Ю. Трубецкого — Елене Никитичне. Отзывы о нем весьма противоречивы. А. М. Тургенев писал о нем: "Скажут, что и при Екатерине видали людей с свинцовыми головами на важных государственных местах, например, генерал-прокурор князь Вяземский, от которого, по тогдашней организации управления империи, все зависело. Согласен, все знали, что Вяземский был человек с осиновым рассудком. По каким уважениям, по каким расчетам Екатерина держала Вяземского на столь важном посту в государстве — угадать и объяснить трудно, скажу — решительно невозможно". Резко отрицательно отзывался о Вяземском Г. Р. Державин в своих "Записках", считая его виновником многих своих бед и неприятностей по службе. Это, однако, не мешало ему написать стихи в честь князя и княгини Вяземских, когда в 1791 году они праздновали годовщину своего супружества.

Д. Бантыш-Каменский в своем "Словаре достопамятных людей русской земли" писал: "Князь Вяземский отличался верностью своею престолу, бескорыстием, был чрезвычайно трудолюбив, умел избирать достойных помощников; враг роскоши, но скуп и завистлив, как отзывались о нем современники". Умер А. А. Вяземский 8 января 1793 года.

    СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

1. Заичкин И. А. и Почкарев И. Н. : "Русская История от Екатерины Великой до Александра II". — М. : "Мысль", 1993.

2. Звягинцев А. Г. и Орлов Ю. Г. : "Око государево. Российские прокуроры. ХVIII век. "— М. : "Российская политическая энциклопедия", 1994.

3. "Россия и мир: Учебная книга по истории. Часть I. " — М. : "ВЛАДОС", 1994.

4. "Энциклопедия для детей. Т. 5, ч. 2. " — М. : "Аванта+", 1997.

    5. "Энциклопедия Брокгаузъ и Ефронъ". — СПб. 1895.