Проблема структуры to be + participle II. пассив действия и пассив состояния. Способы их различения

Учреждение образования

«Брестский государственный университет им. А.С.Пушкина»

Факультет иностранных языков

Кафедра иностранных языков с методикой преподавания

Курсовая работа

Студентки IV курса

Спец-ти «Западные европейские

(англ., нем.) языки»

Гр.401

Корузиной Е.И.

Научный руководитель

Преподаватель кафедры английского

языка с методикой преподавания

Л.М.Багаева

Брест 2004

Оглавление.

Введение…………………………………………………………………….….…..3

I. Семантические отношения форм залога…………………………………..…..5

II. Залоговые отношения в пассивных и активных конструкциях……………...9

2.1. Особенности трехчленной конструкции с формой страдательного

залога…12

2.2. Противоречивость семантической структуры причастия II………………...14

3. Семантические и грамматические характеристики причастия II………..…14

4. Временные значения по отношению к причастию II……………….………15

5. Значение пассивности в причастия II…………………………………….….16

2.6. Значение вида (aspect) и причастия II……………………………………..…17

III. Значение перфектности и причастие II……………………………………....18

IV. Причастие II и отглагольные прилагательные……………………………….19

Заключение……………………………………………………………………….....24

Список литературы…………………………………………………………………27

Введение

В системе глагольных категорий германских языков категория залога

рассматривается как одна из сложнейших. По мнению А.М.Пешковского, в

русской грамматической системе глагольный залог даже не категория в

собственном смысле слова. Грамматисты по-разному понимали и объём и

грамматическое содержание категории залога: одни видели в залоге отношение

действия к объекту, другие включали в круг залоговых значений, помимо

объектных, также и разные отношения действия к субъекту, третьи стремились

ограничить понятие залога выражением отношения к субъекту.

В теоретических курсах (как английского, так и других языков) залог в

той или иной форме традиционно связывается с различной направленностью

процесса: действие в форме активного залога трактуется как исходящее от

субъекта, а в форме пассивного залога – как испытываемое его объектом.

Например: John loves (the subject of the action). John is loved (the object

of the action).

В современном английском языке, однако, есть не мало случаев, когда

субъект действия, выраженный подлежащим, никак не может быть истолкован как

« предмет, на который направлено действие». Например: The delegation is

reported to have arrived.

Предложение последнего типа, как известно, представляют значительную

трудность для анализа, и со времен О.Есперсена существует ряд теорий

предлагающих различное толкование их грамматической структуры. В плане

категории залога здесь возможны лишь два решения: либо аналитическая форма

is reported здесь вообще не является формой страдательного залога,

поскольку действие не направлено на предмет, выраженный подлежащим, либо мы

не точно, или даже не верно, раскрываем грамматическое значение форм

страдательного (а следовательно, и действительного) залога в системе

современного английского языка. По-видимому, второе предположение вернее,

так как едва ли кто-либо будет отрицать, что здесь нет омонимии форм и что

в предложениях типа He was killed и He was reported killed мы имеем дело с

формами одного и того же (страдательного) залога.

Следует иметь в виду, что случаи употребления форм страдательного

залога, в которых предмет, обозначенный подлежащим, не может быть

интерпретирован как объект, на который направлено действие, в современном

английском языке (в отличие от других языков) довольно многочисленны.

Сравним предложения, в которых подлежащим пассивного оборота является

слово, которое соответствующей активной конструкции является дополнением

косвенным (A hard battle was fought by the Athenians at Marathon) и ряд

других случаев (A sound was heard. It is hoped that…)

Нельзя не заметить и другого противоречия в традиционном толковании

категорий залога: ведь говоря о залоге, мы прежде всего, естественно, имеем

в виду формы словоизменения глагола, т.е. части речи, и, следовательно, с

этой точки зрения подходим к залогу как к категории морфологической. Иначе

говоря, основное внимание обращается на то, чем эта категория выражается, а

не на то, для чего эти формы используются, не на функцию их в системе, не

на их назначение. Между тем принято считать, что залоговые формы выражают

отношение процесса к субъекту или объекту, и, как бы различной ни

толковалось это отношение к объекту или субъекту (или и к тому и к

другому), вопрос о категории залога неизбежно связывается с общим

синтаксическим вопросом субъектно-объектных отношений. Определив

действительный залог как выражение действия, исходящего от предмета,

выраженного подлежащим, или действия, направленного на предмет, к которому

оно отнесено, мы тем самым уже выходим за пределы морфологии и

характеризуем залог по функциональному использованию его форм. Это

объективная трудность, с которой нельзя не считаться и которую нельзя

упускать из виду. Совершенно очевидно, что залог не может анализироваться в

одном плане. Бесполезно спорить о том, является ли залог категорией

парадигматической или синтагматической, - это и то и другое одновременно, и

задача исследователя – показать единство и взаимодействие этих двух планов

путем раскрытия внутренней противоречивости этого единства.

Наконец, значительный интерес представляет вопрос о том, в силу чего

словоформа, в которой глагол употреблен в своем непереходном значении

(например, не “изменить что-либо”, а “изменяться”), все же явно вовлекается

в систему категории залога, в оппозицию “актив-пассив”. Например:

“We all change… But Tom didn’t change.”

“I think he was changed, passive voice” (O’Hara).

Противопоставление форм непереходных и переходных глаголов, казалось

бы, противоречит общепринятому положению о том, что во всех индоевропейских

языках категория залога создается словоизменением переходных глаголов

(Рабочие строят дом – Дом строится рабочими), и, следовательно, при

отсутствии соотносительных форм нет и необходимых условий, в которых

создается категория залога. Между тем сейчас рядом авторов уже признается,

что глаголы, не обладающие соотносительными залоговыми формами, не должны

выноситься за рамки категорий залога.

Теоретическое обоснование возможности такого рода противопоставлений в

современном английском языке представляет определенную трудность.

По-видимому, целесообразно попытаться раскрыть грамматическое значение

залоговых форм в их парадигматической оппозиции на уровне слова, точнее –

форм словоизменения одно и того же слова (но только в переходном значении),

а затем уже рассмотреть данную словоформу в контрасте с именем, в составе

конструкций с субектно-предикатным типом связи, чтобы раскрыть то новое

качество, которое получает залоговая форма в ее отношении к имени, и

показать, какое новое качество сама данная залоговая форма способна

сообщить имени.

Семантические отношения форм залога.

Поскольку залог неизменно связывается с выражением субъекто-объектных

отношений, естественно возникает вопрос о том, входят ли (и входят ли в

равной мере) значение деятеля и значение объекта в понятие

процессуальности, выражаемой глаголом. Предварительное решение этого

вопроса представляется крайне важным и даже необходимым для выявления

грамматического значения форм залога.

Глагол выражает действие, процесс. Соотнесенность действия с предметом

или лицом – это прежде всего соотнесенность с производителем (источником)

этого действия, так как именно “порождаемость” данного процесса (действия

или состояния), а не связь его с объектом является имманентной

характеристикой процесса. По определению А.М.Пешковского, “глагол

обозначает признак, создаваемый деятельностью субъекта”.

Объектные же отношения относятся к семантическому распространению слова

– лексемы. Сравните:

He has changed. – Он изменился.

He has changed (his decision). – Он изменил свое решение.

С точки зрения категории залога эти формы рассматриваются как

тождественные (активный залог). Различия, привносимые объектными

отношениями, это лишь лексико-семантические варианты того же слова change

как лексемы, и поэтому это скорее факт словаря.

Таким образом, существует принципиальное различие между отношением

процесса к деятелю и к объекту; первое постоянно и неотделимо от понятия

процесса, второе факультативно (объектом может и не быть, объективные

отношения изменчивы, неустойчивы, разнообразны, как разнообразны

лексические значения глаголов, от которых они зависят и которым они

подчинены). В отличие от производителя действия, объект лишь вовлечен в

процесс, связь его с процессом может быть более тесной или менее тесной, но

объект всегда сохраняет относительную самостоятельность и, в отличие от

субъекта, может быть осмыслен отдельно, а сам процесс может, в свою

очередь, быть осмыслен независимо от объекта процесса.

Вернемся к рассмотрению морфологической оппозиции категории залога:

killed – was killed; changed – was changed.

Как известно, грамматике обычно исходят из того, что подобная оппозиция

возможна только между формами словоизменения переходных (для английского

языка шире – объектных) глаголов. переходность – это свойство процесса

распространяться, “переходить” и на другой предмет, не принадлежать только

производителю, т.е. это потенциальная способность глагола как лексемы

выразить соотнесенность с другим предметом. В современном английском языке,

как известно, нет четкого деления глаголов на переходные и непереходные,

что дало повод авторам Большого англо-русского словаря даже вообще

отказаться от традиционного деления: в Словаре отсутствуют пометки verb

transitive (vt) и verb intransitive (vi), которые обычно даются в других

словарях, толковых и двуязычных. Действительно, многие непереходные глаголы

иногда употребляются различными авторами как объективные:

“You just dance me over to the side now, Alfred”. They moved to the

edge of the floor (O’Hara)

Aron, why don’t you walk me home? (J.Steinbeck).

Then she took the flashlight and shone it to the other cot that they

had carried in after Harry had gone to sleep (E.Hemingway).

My tent sleeps four people (= four people can sleep in my tent)

(R.Quirk a.o.).

Such dress can’t be set down (M.Joos. The English Verb).

This maybe had for twopence at any grocer’s (O. Jespersen).

Are all these beds sometimes slept in? (D.Eden).

Хотя в литературе иногда высказывается мнение, что формы

действительного и страдательного залогов не входят в общую

словоизменительную парадигму одного слова, традиционное рассмотрение

категории залога прежде всего как словоизменительной, морфологической

прочно удерживается в грамматиках. Ниже делается попытка показать, что это

противопоставление позволяет раскрыть их грамматическое значение. По-

видимому, значение залоговых форм может быть раскрыто наилучшим образом

путем противопоставления залоговых форм неличных (непредикативных) форм

глагола, поскольку в этом случае залоговые значения не осложнены значениями

грамматических категорий, связанных с предикативностью (время, наклонение,

лицо), и, следовательно, в максимально ‘чистом’ виде.

Противопоставление двух причастий – причастие I (meeting) и причастие

II (met) – позволило А.И.Смирницкому сделать вывод, что пассив выражает

процесс, имеющий источник где-то вовне и направленный на данный предмет со

стороны. Попытаемся раскрыть грамматическое значение залоговых форм на

материале залоговых форм герундия и инфинитива.

Грамматическая категория залога (так же как и категория вида и

временной отнесенности) образуется в современном английском языке

противопоставлением формы синтетической форме аналитической, т.е.

маркированной, причем аналитическая форма является маркированной даже

дважды, поскольку в качестве вспомогательного глагола употребляется не

только глагол to be, но также (правда, редко) и глагол to get. Например:

She thinks her father was killed in the war. (H. Robbins).

That was the way Salvador got killed (E. Hemingway).

Сравним аналогичное противопоставление аналитических форм

неаналитическим в неличных формах глагола: to write – to be written;

reading – being read.

1. He liked neither reading aloud nor being read aloud to (S.Maugham).

2. It’s loving that’s important, not being loved (S.Maugham).

3. He liked the changing panorama of the street – to see and to be seen

as he dined. (Th.Driser).

4. This was the moment for which Eric had waited so long: to be offered

a job (M.Wilson).

В приведенных примерах залоговые формы употреблены вне предикативных

сочетаний, здесь нет и отношений между главными членами предложения –

подлежащим и сказуемым (поскольку речь идет о неличных формах). Это

избавляет нас от противоречивости анализа, который мы обычно допускаем,

пытаясь раскрыть грамматическое значение залоговых форм как таковых,

ориентируясь при этом не на деятеля (источник действия), а на подлежащее,

т.е. на член предложения, который рассматривается как выразитель объекта

действия. Ср. например:

“I’m positive that I’ll be offered the job tonight,” Arni’s voice

continued (M.Wilson).

По существу при традиционном анализе залоговых форм на уровне слова нет

даже тождества исследуемого объекта, т.е. нет основания для сравнения: в

первом случае в качестве объекта исследования берется отношение между

деятелем и производимым им действием (Я написал письмо), в то время как во

втором случае объектом исследования оказывается совсем иное отношение –

отношение между предметом - объектом процесса (письмо) и процессом (было

написано мною вчера).

Чтобы избежать такого противоречивого анализа в приведенных выше

примерах с неличными формами, попытаемся установить их залоговое значение,

исходя только из семантического отношения действия к деятелю, к источнику

действия.

Смысл фразы, произнесенной персонажем пьесы С.Моема “Круг” (см. выше,

пример 2), “важнее любить, чем быть любимым”, в том, что важнее самому

испытывать чувства любви, чем знать (понимать), что кто-то другой

испытывает его к тебе. В примере 1 говорится о том, что “он не любил ни сам

читать, ни чтобы ему кто-то читал” (т.е. ни слушать, как кто-то ему

читает).

Уже из этих примеров становится ясно, что в форме страдательного залога

деятель (а следовательно и совершаемое им действие) лишь мыслится, действие

привносится, порождается кем-то или чем-то извне, а форма пассивного залога

репрезентирует это совершаемое или совершенное кем-то действие отраженно.

По существу это даже не само действие (само действие репрезентируется

активом), а лишь соотнесенность с действием, совершенным или совершаемым

кем-то. Аналогичные залоговые значения прослеживаются и в примерах с

инфинитивом. “Друэ специально выбрал в ресторане столик у окна, чтобы

иметь возможность самому наблюдать, что происходит на улице, и чтобы другие

могли видеть его с Керри” (см. пример 3). Особенно интересен для понимания

сущности пассива пример 4 с инфинитивом to be offered a job

(парцеллированным инфинитивом) – “наконец, настал момент, которого Эрик

ждал так долго, - день, когда ему предложат работу”. Само грамматическое

значение формы страдательного залога несет в себе информацию о том, что кто-

то (мы лишь догадываемся, что имеется в виду администрация фирмы) принял

решение о предоставлении ему работы. Как деятель, так и само действие этого

агента (деятеля) остаются где-то за пределами описываемой ситуации. Иначе

говоря, пассив значением своей формы выражает не само действие (ибо

действие неотъемлемо от его деятеля, а здесь деятель выражен абстрактно, он

лишь мыслится), а особое сообщение о действии, его особую репрезентацию,

что вполне естественно, если учесть, что в основе аналитической формы

пассива лежит причастие II, которое выражает не само действие, а лишь его

следствие, соотнесенность с ним. Характерно, что сам объект действия (Эрик)

упоминается только в предыдущем предложении: мы уже обращали внимание на

то, что объект (в отличие от деятеля) всегда сохраняет относительную

самостоятельность и в отличие от субъекта может быть осмыслен и выражен

отдельно от процесса.

Следующий пример интересен тем, что в нем инфинитив одного и того же

глагола употреблен в форме двух разных залогов, но соотнесен с одним и тем

же лицом, которое, таким образом, оказывается то деятелем, то объектом того

же действия:

Frit entered the bar, paused on his way to greet and to be greeted and

seated at their table (O’Hara).

Действие, выраженное инфинитивом в активном залоге, репрезентировано

как действие самого производителя действия, который легко восстанавливается

из соотнесенности с подлежащим и со сказуемым предложения: Frit…paused to

greet. Действие, выраженное в форме пассива (to be greeted)

репрезентировано, отражено, как привнесенное извне (откуда-то из зала), как

действие каких-то третьих лиц, и эти лица, нигде не названы в тексте

устанавливаются нами даже не сразу, а с некоторым трудом, поскольку они

сливаются с общей массой сидящих в зале. Мы догадываемся от кого исходили

приветствия Фриту только тогда, когда он подходит и садится за их столик (

at their table).

Из сказанного выше уже можно сделать предварительный вывод о том, что

простая морфологическая оппозиция двух залоговых форм как таковых, т.е. вне

активных и пассивных конструкций, является достаточной для раскрытия

грамматического значения этих форм в их отношении к производителю действия:

имманентная (органическая) связь процесса с производителем действия входит

в семантику процесса, выражаемого глаголом, она обязательна, устойчива и

неизменна в значении залоговых форм, хотя различна в каждой из них. Вопрос

же об объективных отношениях в залоге непосредственно связан с

синтагматикой. Не случайно такие крупные лингвисты, как Г.Пауль и

А.А.Потебня, неизменно рассматривали залог как категорию синтаксическую,

хотя, как было сказано выше, теперь нам такой подход к категории залога

представляется односторонним.

Залоговые отношения в пассивных и активных конструкциях.

До сих пор мы рассматривали формы категории залога в плане морфологии,

на уровне слова: глагол выражает действие, а действию сопутствуют его

актанты – деятель и предмет, являющийся объектом этого действия. Однако

обычно, конечно, залоговые формы употребляются не как изолированные формы,

а в составе активных или пассивных конструкций, в которых залоговые формы

оказываются вторыми компонентами сочетаний с предикативным типом связи

(субъект – предикат). В составе “предикативного ядра’ (термин

В.В.Виноградова) логическая связь компонентов выражена двумя главными

членами предложения – подлежащим и сказуемым. Это двусторонняя

зависимость: ни тот, ни другой компонент не может быть опущен. Два

предикативных ядра (один – с формой активного залога, а другой –

пассивного) вместе образуют единую оппозицию. При построении синтаксической

структуры предложения мы выбираем один из двух членов этой бинарной

оппозиции – либо пассивную, либо активную конструкцию.

Значение залоговых форм личных (предикативны) форм глагола в целом

совпадает с описанными выше:

1. “ So whatever you say, I intend to tell the truth.”

“ But my poor child, no one believes you.”

“ I shall repeat it again and again until I am believed” (D.Eden).

2. “ I was taught that. It was a white man who taught me” (A.Paton).

Однако в конструкциях залоговые формы получают новое качество: это не

просто глагольные формы выражающие различную направленность действия, но и

выразители предицируемого (приписываемого субъекту) процессного признака:

ведь глагол выражает движение как предикативный признак субстанции, т.е.

как предикативно относящийся к ней. Но связь предикатируемого признака

процесса с предметом мысли – это уже иное отношение, чем отношение действия

к его объекту, так как субъект есть предмет мысли, по отношению к которому

определяется предикат, это предмет сообщаемого факта, а не объект и не

агент процесса, выражаемого глаголом как частью речи. Подлежащее и

сказуемое, как члены предложения, хотя и выражаются частями речи, но в

иерархии грамматической структуры языка относятся к более высокому ее

уровню, на котором понятие соотнесенности – это не соотнесенность действия

с его объектом, а соотнесенность предицируемого признака-процесса с

субъектом предикативного сочетания. Именно на этом, более высоком уровне

активная и пассивная конструкции оказываются однородными и сопоставимыми.

Как было указано выше, отношения “действие и его деятель” и “действие и его

объект” принципиально различны по содержанию, от чего и возникает сомнение

в возможности рассмотрения активной и пассивной конструкций как единой

оппозиции на морфологическом уровне. На синтагматической оси глагольные

формы вступают в сложное взаимодействие с предицируемым именем и

приобретают новые функции.

В конструкциях с формами активного залога между субъектом и

предицируемым признаком – процессом устанавливается тесная связь: ведь

всякий процесс всегда мыслится как порождаемый, производимый кем-то или чем-

то, принадлежащий кому-то. Субъект предикативного типа связи и

отождествляется с этим предметом. Не случайно the dog barks может быть

трансформирована в a barking dog.

В приведенном выше примере a white man who taught трансформируется в a

white teacher. Важно еще раз подчеркнуть, что в активных конструкциях

действие и его деятель не примысливаются, не интерпретируются каким-то

особым образом, а непосредственно даны, выражены как сам носитель (признака-

процесса) и как сам этот признак-процесс, совершаемый самим субъектом (She

teaches English), принадлежащий ему и непосредственно характеризующий его

(The book sells well). Направленность процесса на объект здесь не

релевантна, поэтому любая конструкция с активной формой глагола (независимо

от переходности глагола) на этом уровне воспринимается одинаково, как

активная: We all changed… He changed his plan.

Отношения между процессом и предицируемым именем в конструкциях с

глаголом в страдательном залоге, наоборот, изменчивы, неустойчивы и

разнообразны и поэтому представляют большую трудность для анализа: именно

страдательный залог (а не действительный) всегда привлекал и привлекает

внимание исследователей грамматической категории залога. Хотя речь может

идти о тех де фактах реальной действительности, в пассивной конструкции

всегда репрезентируется принципиально иначе, чем в активной конструкции.

Производитель действия, а следовательно, и см сообщаемый признак-процесс

лишь мыслится, они лишь ‘незримо присутствуют’.

Рассмотрим приведенные выше примеры: “Я буду повторять это снова и

снова, пока мне не поверят” (в английском языке здесь употреблена форма

страдательного залога), т.е. “Пока не найдутся какие-то люди, которые

поверят мне”. То же и во втором примере: “Меня обучили этому” (“Я был

обучен этому”), т.е. говорящий сообщает, что кто-то где-то когда-то

занимался с ним. Сравните так же: “Рассказ был написан летом 1910 года”.

Здесь репрезентируется не само действие с его производителем (он вообще нам

не известен), а сообщается о том, что кем-то когда-то было сделано.

Конкретный производитель действия по тому-то обычно и не упоминается в

предложениях с формой страдательного залога, что не в нем их сущность. В

них дается лишь “обратная сторона” процесса, как бы его зеркальное

отражение; деятель остается где-то вне ситуации, он лишь мыслится (хотя в

отдельных случаях и может быть назван). Таким образом, в пассивных

конструкциях выражена скорее соотнесенность с производимым кем-то

процессом. Однако соотнесенность этого совершаемого (или совершенного) кем-

то процесса с предицируемым субъектом (с подлежащим) так же выражена

грамматически. Следовательно, само понятие транзитивности действия на этом

уровне следует трактовать не как направленность действия на его объект, а

как соотнесенность с субъектом сообщения того признака процесса

(привносимого откуда-то извне), который предицируется этому субъекту, как

предмету мысли сообщения. Направленность действия на его объект

оказывается, таким образом, лишь частным случаем этой соотнесенности (см.

ниже пример а).

Современные грамматики далеко не всегда связывают значения пассива с

семантикой глагола to suffer (а актива – с глаголом to act), как некогда

это делал Несфилд. Иногда авторы грамматик для раскрытия семантики

отношения компонентов в пассивной конструкции используют глаголы и других

значений. Например, Смарт считает, что глагол в пассивном залоге

характеризует предмет как “получающий” действие (“as receiving the

action”). Например: The soldier was wounded by a shell. Соответственно,

предмет именуется “получателем” действия (“the receiver”). Мартин Джоос

считает, что “ единственное, что можно сказать о значении пассива – это то,

что его субъект не означает деятеля: субъект обозначает некую субстанцию

(entity), непосредственно вовлеченную, связанную с данным явлением”

(intimately involved into event).

На уровне субъективно-предикатных отношений в категорию залога

вовлекаются все глаголы (включая необъектные), а формы страдательного

залога выражают соотнесенность с любой субстанцией, так как на это уровне

имеется в виду предмет не как объект действия, а как предмет мысли –

субъект предицируемого ему признака – процесса.

Предикативный тип связи в пассивной конструкции не ограничивает

глагольный признак только направленностью действия на объект действия, а в

активной конструкции не исключает действия, не направленного на объект (это

может быть процесс, не предполагающий объекта, почему язык так легко и

мирится с нечеткостью границ между переходными и непереходными, объектными

и безобъектными глаголами).

Так как глагол-сказуемое в пассивной конструкции выражает признак-

процесс, направленный кем-то извне и соотнесенный с предицируемой

субстанцией, последнее может выражать:

а) объект самого действия (он же – субстанция предицируемого признака –

процесса): Tom didn’t change. I think he was changed. (“Тома подменили”),

т.е. кто-то или что-то изменило его. Том оказался объектом того воздействия

(обозначение самого факта действительности);

б) предмет сообщения (но не объект самого действия): Many people were

reported killed and wounded. A hard battle was fought by the Athenians at

Marathon.

Таким образом, грамматическое значение формы страдательного залога

(устанавливаемое через морфологическую оппозицию залоговых форм) является

устойчивым, постоянным и неизменным, семантика же синтагматических

отношений в пассивной конструкции является вариативной, изменчивой,

зависимой от лексического ее наполнения (хотя и объединяемой общим

значением соотнесенности направленного извне процесса на предицируемую

субстанцию).

В современном английском языке объектные отношения в пассивной

конструкции могут уточняться предлогом. Предлог как бы завершает пассивную

конструкцию (на подобие “рамочной конструкции” в немецком языке) и выражает

семантическую связь процесса с его объектом. Например: I do not remember

when I was first read to (J.Farrel).

Особенности трехчленной конструкции с формой страдательного залога.

Как известно, определенную трудность для синтаксического анализа в

английском языке представляют трехчленные конструкции с формой

страдательного залога типа He is reported to have arrived. He is said to

be… в грамматиках такого рода структуры иногда именуются “именительный с

инфинитивом” и даже “сложное подлежащее”. Такого рода анализ не является

убедительным, так как подлежащее + вторая часть сказуемого (выраженная

инфинитивом), естественно, не могут интерпретироваться как (сложное

подлежащее).

При анализе таких предложений следует исходить из двух уровней

семантики сообщений: сообщение может быть первичным и вторичным –

первичное характеризует предмет, обозначенный подлежащим непосредственно, в

то время как вторичное – не непосредственно, а как мнение, восприятие,

сообщение, значение и т.д. каких-то третьих лиц. Это опосредованное

сообщение о предмете осуществляется при помощи глагола в форме

страдательного залога соответствующей семантики.

Ср. следующие предложения:

He has arrived. He is reported to have arrived.

He is clever. He is considered clever.

She is his niece. She is supposed to be his niece.

They do it. They are said to do it.

She cried. She was seen to cry.

He takes their place. He is expected to take their place.

Поскольку предложения со вторичным сказуемым в английском языке

характеризуют предмет через мнение, предположение, сообщение или восприятие

каких-то третьих лиц, на русский язык они обычно и переводятся

неопределенно-личными предложениями, в которых, как известно форма 3-го

лица множественного числа глагола обозначает действие, осуществленное или

производимое неопределенным количеством лиц (как сообщают; как полагают…;

видели, как… и т.д.). сейчас нам важно подчеркнуть другое: грамматическое

значение, выражаемое формой страдательного залога, при этом так же

полностью совпадает с тем толкованием его значения, из которого мы исходили

выше. Как при непосредственном, так и при опосредованном характеристике

предмета форма страдательного залога выражает действие порождаемое,

привносимое извне ср., например: He was killed in the war и He is

reported/known (to be) killed.

Итак, форма активного залога выражает сам процесс. Процесс не отделим

от производителя, носителя действия, поэтому последний, как правило,

эксплицитно выражен в предложении (подлежащее первый элемент комплекса).

Для форм активного залога не является существенным, выражена ли эта форма

переходным или непереходным глаголом. Важно лишь, что процесс не

привносится извне и не порождается каким-то внешним деятелем: форма

активного залога выражает процесс, непосредственно связанным с самим

носителем этого процесса, который исходит от него или происходит в нем.

Форма пассивного залога, наоборот, репрезентирует процесс особым

образом – как привносимый извне соотнесенный с ним, как его своеобразное

отражение. При этом источник действия так же остается где-то за пределами

сообщаемого действия и обычно даже не указывается: он лишь мыслится в форме

страдательного залога.

Таким образом в терминах семиотической грамматики активный залог

относится к сфере денотативной семантики, а страдательный – к сфере

сигнификативной.

Но и в семантической структуре пассивных конструкций также, в сою

очередь, необходимо различать два уровня и два различных аспекта

соотнесенности процесса в форме пассива с предметом, которому этот процесс

предицируется: с одной стороны, на лексемном уровне форма пассива выражает

направленность действия на его же объект (денотативный уровень семантики);

с другой стороны, включаясь в выражение субъектно-предикатных отношений, та

же форма пассива выражает предицируемый субъекту признак (сигнификативный

уровень семантики). Эти два отношения в грамматиках обычно не выделяются,

но различать их необходимо, так как последнее отношение наличествует в

пассивной конструкции всегда, а первое – не всегда. Так, например, в

предложении He was reported killed форма пассива не выражает направленности

действия на объект, а в предложении He was killed in the war такая

направленность на объект действия выражена. Во втором примере – констатация

факта действительности; в подлежащем выражен объект самого действия

(денотативный уровень семантики). В первом примере – сообщение, знание

людей о событии; в подлежащем выражен предмет, о котором сообщается, это

предмет мысли (сигнификативный уровень семантики).

Противоречивость семантической структуры причастия II.

Причастие II не без основания рассматривается как крайне противоречивая

форма. Многие крупнейшие лингвисты полагали, что причастие есть прежде

всего прилагательное. В.В.Виноградов рассматривал причастие как особую

“категорию гибридных глагольно-прилагательных форм”, а в Грамматике

русского языка АН СССР (1970) причастия включаются в число глагольных форм.

В Русской грамматике АН СССР (1980) причастие трактуется как “атрибутивная

форма глагола”. В современных грамматиках английского языка причастие II

как правило рассматривается как глагольная форма, хотя обычно делается

оговорка о принципиальном отличии ее от всех других неличных форм глагола.

Существует мнение, что причастие II находится на периферии глагольной

системы.

В английском языке причастие II органически связано с глаголом, у него

глагольная основа, оно входит в качестве полнозначного лексического

компонента в состав двух важнейших аналитических глагольных форм – перфекта

и страдательного залога (have written, is written); как и другие глагольные

формы, причастие II может определяться наречием (beautifully written), а

при определенном лексическом наполнении оно противопоставляется причастию I

по линии залоговых и видовых значений (writing-written, falling – fallen).

К тому же в отличие от русского языка, причастие II в английском языке не

изменяемо, полностью лишено морфологических характеристик прилагательного,

т.е. рода, числа и падежа, что, казалось бы, также сближает его с

глагольной системой. Почему же большинство грамматистов все же отказываются

признать причастие II полноправной глагольной формой или даже вообще

исключают ее из системы форм этой части речи? Каковы грамматическая природа

и значение причастия II? По какому принципу следует классифицировать эти

причастия? Ниже делается попытка ответить на эти нелегкие, но весьма

актуальные для теории грамматики и для практики преподавания языка вопросы.

Семантические и грамматические характеристики причастия II.

Каковы же семантические и грамматические характеристики причастия II,

которые не позволяют отнести его к подлинно глагольным формам?

Для понимания сущности причастия II крайне важным представляется с

самого начала учитывать выводы, к которым пришел А.А.Потебня, изучавший

причастие русского языка в историческом плане: “прежде всего не нужно

представлять себе причасти непременно словом отглагольным – оно не

происходит от глагола, а появляется вместе с ним. Собственно и о позднейших

причастиях…, по крайней мере в значительной части, нельзя сказать с

уверенностью, что они произведены от глагола” (А.А.Потебня. из записок по

русской грамматике. Харьков, 1888, т.1, с.88). А.А.Потебня не однократно

обращал внимание на то, что причастие нигде не стоит вместо личной формы

глагола.

Действительно, глагол – процессное слово, между тем словоформы written,

lighted выражают не процесс как таковой, а состояние предмета, являющиеся

следствием процесса: письмо оказывается написанным вследствие того, что кто-

то его написал, комната – освещенной вследствие того, что ее освещает какой-

то источник света, листья – опавшими вследствие падения их с ветки дерева и

т.д. Один этот семантический признак уже, естественно, отделяет причастие

II от глагольных форм, связанных со значением процессности, и относит его к

периферии глагольной системы.

“Глагольный статус” причастия II, естественно, ставится под сомнение

фактом его морфологической неизменяемости, признаваемой сейчас большинством

грамматистов. Между тем, как известно, глагол как часть речи наиболее богат

формами словоизменения, и даже такие неличные формы, как инфинитив,

герундий и причастие I, имеют формы, образующие коррелятивные пары

(оппозиции) с залоговым значением (ср. to write – to be written) и

перфектные: неперфектные формы (to write : to have written). Неизменяемость

четко выделяет причастие II в системе глагола (см. ниже об отрицательном

префиксе un – причастие II).

В плане выражения грамматических значений причастие II также

существенно отличается от всех глагольных форм. Сама по себе форма этого

причастия не закрепляет за собой ни видовых, ни залоговых, ни временных

значений. Но именно в силу своей неизменяемости, причастие II является

очень гибкой формой, так как наполняясь каждый раз тем или иным лексическим

содержанием, она включается в выражение различных грамматических значений.

Однако с самого начала очень важно подчеркнуть (на это, к сожалению, почти

не обращается внимание в грамматиках), что это не те временные, залоговые и

видовые значения, которые выражаются в английском языке ( как и в других

языках) при помощи словоизменительных форм глагола. Причастие II лишь

связано с выражением некоторых глагольных категорий, но отнюдь не

тождественно им.

Временные значения по отношению к причастию II.

Причастие II нередко именуют причастием “прошедшего времени” (the Past

Participle), в отличие от причастия I, якобы являющегося причастием

“настоящего времени” (the Present Participle). С этим нельзя согласится.

Категория времени, как известно, характерна только для личных

(предикативных) форм глагола, имеющих категорию наклонения; причастие же

само по себе нейтрально к наклонению и времени и, как морфологически

неизменяемая форма, может употребляться в совершенно идентичных по

содержанию предложениях, различающихся именно по линии времени различной

соотнесенности с действительностью:

Viewed from above the city seems beautiful.

Viewed from above the city seemed beautiful.

Viewed from above the city will seem beautiful.

Но если значение, выраженное одной и той же формой, может относиться и

к прошлому и к будущему, то ясно, что она не обозначает ни того, ни

другого. Однако во всех трех приведенных примерах признак, выраженный

причастием viewed, является одновременным действием глагола-сказуемого,

т.е. во всех трех случаях выражено одинаковое временное соотношение между

причастием (рассматриваемый, обозреваемый) и глаголами в личной форме

(кажется, казалось, покажется). Таким образом, во временном и модальном

планах состояние, выражаемое причастием II, зависимо от предикативной формы

глагола, соотнесено с ней в предложении и только в силу этой соотнесенности

оказывается опосредованною соотнесенным с действительностью. Существенно

подчеркнуть принципиальное отличие это (вторичной предикации) от той,

которая выражается глаголом-сказуемым: в последнем случае предикация

устанавливается как бы “ сверху вниз”, по вертикали (к действительности), в

то время как относительное время устанавливается путем соотнесенности форм

на синтагматической оси, по горизонтали, в речевой цепи, в динамике речи.

Указанное отношение может быть не только отношением одновременности, но так

же предшествованием (1) и следованием (2):

1. One day passed was already a day in the past (O’Hara).

2. I don’t want to have it hung up. Just lean it against the wall

(O.Wilde).

Значение пассивности в причастия II.

Причастие II не редко именуют так же “пассивным” (the Passive

Participle), в отличие от “активного’ причастия I (the Active Participle),

опять-таки забывая при этом, что сама неизменяемая форма причастия II не

закрепляет своей морфологической формой какой-либо определенной

направленности действия на субъект, и, следовательно пассивное значение (a

letter written by N) не является неизменным, постоянным, “инвариантным”

значением формы на – ed. “Страдательное” значение причастия II не может

быть тождественным значению формы пассивного залога глагола: ведь там это

значение раскрывается в противопоставлении сложной аналитической формы

простой, не аналитической форме, причем принципиальное различие залоговых

форм (маркированная и немаркированная формы) является условием

функционирования бинарной оппозиции как грамматической категории залога.

Ср.:

|He wrote – it was written |

|Written |

Причастие II далеко не всегда выражает в английском языке значение

пассивности. Еще Г.Фаулер указывал на то, что причастие II может быть

образовано так же и от глаголов непереходных и иметь, таким образом,

“активное” значение, причем встречается в этом значении чаще, чем принято

полагать. Например, в следующих сочетаниях определяемое существительное –

не объект, а субъект процесса, следствием которого является данное

состояние: fallen leaves, the risen sun, a vanished hand, past times, the

newly arrived guests, a grown girl, escaped prisoners, the deceased lady, a

collapsed lorry, an eloped pair, an expired lease, a deserted sailor, etc.

наблюдения Г.Фаулера подтвердились и другими исследованиями.

Тот факт, что причасти II при определенном лексическом наполнении может

иметь значение активности, определяет и другую его важную семантическую

характеристику. В этих случаях оно всегда связано со значением

завершенности, а отсюда следует, что, будучи противопоставлено в системе

языка формам причастия I тех же (всегда предельных по характеру значения)

глаголов, они вместе образуют оппозицию по линии вида – завершенность :

незавершенность.

She would sit watching the fallen leaves of last years, as she had

watched the falling ashes at home (Dickens).

Значение вида (aspect) и причастия II.

Сказанное еще раз подтверждает высказанную выше мысль о неправомерности

рассмотрения причасти II в плане морфологии английского глагола, ведь то,

что традиционно именуется грамматической категорией вида в глагольной

системе современного английского языка (“общий вид” – The Common Aspect и

“продолженный” – The Continuous Aspect), не связывается просто со значением

завершенности – незавершенности: сущность грамматического значения формы

Continuous не столько в продолженности действия, сколько в его

конкретности, отнесенности к определенному времени, в привлечении к нему

внимания и т.д. Оппозиция двух причастных форм по линии видовых значений

образуется не словоизменением, она теснейшим образом связана с

семантической классификацией глаголов (предельность – непредельность), а не

только с их переходностью. Количество причастий, конституирующих указанную

оппозицию, невелико, они связаны с максимально предельными непереходными

глаголами. К тому же отнесение того или иного глагола к предельному или

непредельному, а также к переходному или непереходному в английском языке

представляет определенную трудность, поскольку большинство глаголов может

употребляться как в переходном, так и в непереходном значениях. Но если

трудно определить, является ли процесс переходным или непереходным даже в

личной форме глагола, то еще труднее, естественно, определить

направленность процесса, лежащего в основе причастия II, поскольку в

последнем действие выражено как состояние, как признак предмета.

В силу глагольной семантики причастие II между выражаемым им признаком

и словом предметного значения, с которым оно соотнесено в предложении,

устанавливается субъектное или объектное отношение. Именно из этой

соотнесенности и приходится исходить при установлении залоговых значений,

возникающих на синтагматической оси, если в предложении употреблено

причастие II. Следует иметь в виду, что, поскольку в установлении этих

отношений между элементами предложения (часто – дистантными) большую роль

играет семантика глагольной основы причастия II, иногда сущность этих

отношений не выявляется ясно и четко. В основном выявляются два типа

семантических отношений: субъектные и объектные.

Объектные отношения (наиболее частотные), в сою очередь, могут

выражать:

. Результат привнесенного извне завершенного действия (глагол

предельный, переходный): He took a sheet of ruled paper covered

with pencil notes (O’Hara).

. Следствие также привнесенного извне, но еще длящегося процесса

(соотнесенность с глаголом непредельным, переходным): He came in,

escorted by Christine (O’Hara).

Субъектные отношения (встречаются относительно редко, с ограниченным

числом причастий II, в которых выражена завершенность, с глаголами

предельными, непереходными):

Arrived at this point, we halted (Leacock).

Colonel Crashaw would have hesitated to comply if the note had been

signed by Major Philip Weaver, Indian Army, retired (Gr.Greene).

Таким образом, залоговые отношения, также как и временные, здесь

релятивны. Они устанавливаются в синтагматике, в горизонтальном ряду,

будучи семантико синтаксическими, а не формально-морфологическими, менее

четки и более отвлеченны по значению: слушателю предлагается как бы

домыслить, раскрыть их. Они относятся не к денотативному, а к

сегнификативному уровню семантики.

Значение перфектности и причастие II.

Причастие II называют также перфектным (the Perfect Participle). Мысль

о перфектной сущности причастия II в свое время была высказана

А.И.Смирницким. под перфектностью им понималось указание на осуществление

соответствующего процесса до того времени, которое является в виду или о

котором идет речь. Форму самого причастия II А.И.Смирницкий рассматривал

как наиболее простую перфектную форму, выступающую в известных случаях

самостоятельно в качестве перфекта. Причастие II регулярно имеет значение

перфекта и там, где форма глагола be в соединении с причастием II

переходного глагола не является вспомогательным компонентом аналитического

пассива, а остается связкой и где причастие, следовательно, выступает

самостоятельно, само по себе, в качестве предикативного члена: He found a

letter; it was written by his father. It is made of steel. (А.И.Смирницкий.

Перфект и категория временной отнесенности //ИЯШ, 1955, №1 и 2.)

Однако там же указывалось, что в истории английского языка наблюдается

процесс “деперфектизации” ставший закономерным явлением, что и перфектность

причастия II стала менее определенной и устойчивой под влиянием его

применения в аналитических формах пассива.

Как нам представляется, общим, объединяющим моментом в значении

перфектной формы и в причастии II является относительность, релятивность их

значений, но между перфектом и причастием II существует и значительное

различие. Перфект репрезентирует сообщаемое в истекшем периоде как бы

объемно, причем сообщаемое, будучи соотнесенным с каким-то последующим

моментом, связано с ним, значимо, существенно для него; нередко перфект

побуждает читателя (слушателя) домыслить целую ситуацию, в которой

развертывается сообщаемое. Причастие II этого не выражает. Оно выражает не

динамику, не процесс, а данное, наличное состояние (предмета), которое

мыслится как возникшее или возникающее в следствие соотнесенности его с

порождающим (или породившим) его процессом. Данное состояние лишь

подразумевает, что ему предшествовало или предшествует действие: a letter

written by N, a city viewed from above. По-видимому, только в этом смысле

здесь можно говорить о предшествовании.

Иначе говоря, состояние выраженное причастием II, всегда является

вторичным по отношению к соответствующему процессу, это как бы его обратная

сторона, его “зеркальное отражение”. Отсюда становится понятным, почему

причастие II не может быть образовано от любой глагольной основы. Если

перфект может быть образован от любого глагола, независимо от его

лексического значения (даже от глаголов связочных), то причастие II может

быть образовано только от глаголов, выражающих процесс, способный породить

то или иное новое состояние (качество, признак) предмета. Причастие II не

образуется от таких глаголов, как “быть, существовать” (to be), “лежать”

(to lie), “сидеть” (to sit) и т.п. Не случайно и то, что формы been, lain,

etc. (I have been here for an hour) в лингвистической литературе нередко

называют “псевдо-причастиями”.

Причастие II и отглагольные прилагательные.

Следует отметить, что все три отвергнутых в лингвистике термина были

ориентированы на глагольную, а не на именную природу причастия II. Между

тем, как уже отмечалось выше многие крупнейшие лингвисты склонны были

отнести эту форму к прилагательному. Не является ли причастие II

отглагольным прилагательным? В истории индоевропейского языкознания были

попытки объяснить развитие причастий как последовательное оглаголивание

чисто именной формы прилагательного, причем такая точка зрения являлась

даже господствующей в младограмматической литературе. В тоже время

А.А.Потебня пришел в своих исследованиях к совершенно иным выводам

относительно семантики причастия на древней стадии индоевропейских языков –

о независимости причастия не только от глагола, но и от прилагательного.

По существу и В.В.Виноградов также подчеркивал неправомерность

отождествления причастия II с прилагательным: в причастии глагольность

выражается как окачествленное действие, приписанное предмету и определяющее

его наподобие прилагательного. В этой формулировке особенного важной нам

представляется ее последняя часть (“на подобие прилагательного”). У

причастий действительно есть общая черта с прилагательным так как, в

отличие от существительного, они характеризуются известной

несамостоятельностью, в них как бы незримо присутствуют мысль о предмете –

носителе данного признака (атрибутивность). Однако выраженный в

прилагательном признак (независимо от того, является ли он качественным или

относительным), хотя и предполагает наличие какого-то определяемого

предмета, все же выделяет лишь одно из присущих самому предмету свойств,

т.е. по своему лексическому значению он статичен, не несет никакой

внутренней энергии, лишен сам по себе способности устанавливать временные,

субъектно-объектные и иные отношения к другим словам в предложении

(денотативный уровень семантики). Всеми этими свойствами обладает

причастие, имеющее глагольную основу и “собственную силу предикации”, как

назвал это свойство А.А.Потебня.

В английском языке отличие причастия II от прилагательного, как и от

глагольных форм, ясно прослеживается, например, в формах с отрицательным

префиксом un-.

Существенным отличием причастий II от соответствующих личных и неличных

форм глагола ( в том числе и от причастия I) является наличие у него

производных единиц с отрицательным значением. Нет глаголов to untouch, to

unexpress, to unpay, to unimpress и т.п., но есть причастия untouched,

unexpressed, unpaid, unimpressed:

After several unpaid offices in that organization he took a paid

secretaryship which he kept for the rest of his life (J.Steinbeck).

Henderson was duly impressed with the movie stars, and completely

unimpressed with the directors (O’Hara)/

His heart beat loud in contact with the unprobed, undissected,

unanalyzed, unaccustomed for… (Sc.Fizgerald).

У прилагательных префикс un- в английском языке связан несколько иным

значением, чем у причастий II. Противопоставление прилагательных типа kind-

unkind, just-unjust свидетельствуют о том, что здесь различие идет по линии

“положительный-отрицательный” в смысле “хороший-плохой”. Соответствующие

формы причастия II различаются иначе, причем глагольность, выраженная в

форме причастия II с отрицательным префиксом, сильнее, чем в форме

беспрефиксальной. Ср.:

For what or who was she waiting, in the silence… with the thrushes

strutting close on grass, touched with the sparkle of the autumn…

(J.Glasworthy).

… stopping to look at the little furry corpse of a mole with his

mushroom and silver coat untouched by the rain or dew (J.Glasworthy).

В первом примере описывается внешний вид травы (“трава, подернутая

инеем”). Предлог with выражает наличие инея. Семантика всего словосочетания

в целом передает связанность, единство, совместимость: трава и иней на ней

– единое целое. Во втором примере описывается чистая, серебристая, шкурка

крота, ее нетронутость вследствие того, что не дождь ни роса не коснулись

ее (отсюда – предлог by).

Если в прилагательных unkind, unjust было выражено отрицательное

качество того или иного предмета, то в причастие II с префиксом un-

имплицируется иное, т.е. то, что данный признак остался неосуществленным,

он вообще не возник вследствие того, что не было действия, результатом

которого мог бы явиться данный признак. Если бы unkind и untouched

принадлежали к одной части речи, префикс un- в этих словоформах не мог бы

иметь столь различные значения.

Как было показано выше, причастие относится к синтагматике системы, к

релятивному уровню, который обладает своими, специфическими для него,

способами выражения семантико-синтаксических категорий. Линейность речи как

бы затушевывает эти различия, но они существуют и получают все большее

признание в новейших лингвистических работах.

Заметим, что И.И.Мещанинов все же не считал возможным совершенно

оторвать причастия от глагола, и, в силу наличия у них ряда общих с

глаголами свойств, он условно продолжал именовать причастия отглагольными

формами. По-видимому, причастие является особой исконной формой с

глагольной основой, входящей в систему глагола на уровне лексем, где нет

четкого деления единиц на части речи, но формально и функционально оно

предназначено для использования в речи для выражения особых

синтагматических отношений сфере сигнификативной семантики. В причастии II

лишь мыслится соотнесенность с предметом-носителем данного признака и лишь

мыслится соотнесенность с действием, поскольку глагольная семантика

причастия II связана с выражением не самого процесса как такового, а с

“опредмеченным” действием. В отношении причастия II более, чем какой-либо

другой формы, необходим диалектический анализ: не “или-или”, a “и то и

другое”. Внутренняя противоречивость и причина внутренней динамичности

причастия II и состоит в том, что, с одной стороны, в нем всегда содержится

потенциальная соотнесенность с предметом (и это роднит его с

прилагательным), а с другой – в силу глагольности его основы – в причастии

в той или иной мере скрыта потенциальная способность устанавливать

субъектно-объектные, временные, причинные и иные отношения.

Если причастие II употреблено в синтаксической функции препозитивного

определения, в нем, естественно, на первый план выступает атрибутивное

значение, причем глагольность формы обычно является ослабленной: furnished

rooms “обставленные (меблированные) комнаты”. В случае употребления

причастия II в функции постпозитивного определения (“аппозиция”), его связь

с существительным оказывается менее тесной, и в нем сильнее выражено его

глагольное значение, а следовательно, и способность вступать в

семантические отношения с другими элементами предложения. Ведь всякий

постпозитивный причастны оборот является как бы неразвернутым придаточным

предложением. Ср.:

A note written at his request.

A note that was written at his request.

Поскольку большинство современных лингвистов, особенно русистов,

исходят из того, что причастие – глагольная форма, а во многих формах

причастий глагольное значение прослеживается с трудом, широко

распространена точка зрения, согласно которой в причастия идет процесс

утраты ими глагольности и переход их в класс прилагательных, т.е. переход

формы глагола в другую (и при этом именную) часть речи.

Соответственно, грамматисты пытаются классифицировать причастия на

адъективированные и неадъективированные. Вопросу “окачествления’’ причастий

в современной литературе уделяется большое внимание, говорится даже о

массовой адъективизации одиночных препозитивных страдательных причастий,

даже об их “бурной адъективизации”.

В связи с этим правомерно поставить вопрос, а верно ли вообще говорить

здесь о том, что “глагольная форма” (причастие) переходит в класс имен?

Думается, что нет. Как мы пытались показать выше причастие II по своей

природе не может выражать действие. Сущностью этой формы и является

как раз то, что она выражает УЖЕ окачествленное действие, приписанное

предмету в виде его признака, поэтому причастие II выражает процесс лишь

отраженно, лишь как соотнесенность с ним или как его следствие. Поэтому

неправомерно усматривать что-то противоестественное в том, что

процессуальность в причастии II выражена не четко, иногда сильно ослаблена:

она и ДОЛЖНА быть выражена в форме причастия с различной степенью

интенсивности.

Итак, противоречивость и “гибридность” причастия II может быть

интерпретирована следующим образом: в аспекте синтактики в причастии II

“незримо присутствует” мысль о предмете, и в этом отношении оно

тождественно прилагательному. В тоже время причастие II и прилагательное

диаметрально противоположны: обладая глагольной основой, причастие II

входит в одно морфо-сематническое поле с глаголом, прилагательное же

относится к именам. Причастие II несет в себе энергию в той или иной

степени отраженного, “опредмеченного” в нем процесса.

Verb Participle

Noun

Adjective

Прилагательное выражает качество или свойство самого определяемого

предмета (денотативная сфера семантики), причастие II выражает состояние,

мыслимое как порождаемое или порожденное действием (сигнификативная сфера

семантики), как имплицитно соотнесенное с действием, выраженным его

основой. В силу этих семантических особенностей причастие II, в отличие от

прилагательного, обладает способностью устанавливать семантико-

синтаксические (субъектно-объектные, временные, причинные и иные) отношения

на синтагматической оси по горизонтали к другим элементам предложения: оно

относится к более отвлеченному, релятивному уровню синтаксической

структуры. Релятивный уровень (сигнификативная сфера семантики) обладает

своими единицами и своими специфическими для него способами выражения

грамматических отношений.

Что же касается принципа классификации причастий II, то представляется,

что четкое противопоставление двух действительно противоречивых и в то же

время тождественных, выражающих лишь соотнесенность с процессом, форм

причастия II возможно и целесообразно по другой линии: причастие II,

выражающее эмоциональное состояние лица (1), противопоставляются в системе

причастиям, несвязанным с состоянием человека (2).

Participle II

1 2

frightened covered

pleased fallen

Указанные две группы причастий тождественны как по форме (“причастия на

–ed”), так и по содержанию: и те и другие выражают состояние, мыслимое как

порождаемое или порожденное чем-то, а по своему лексическому значению они

соотносятся с действием, выраженным соответствующим глаголом.

Заключение.

Страдательный залог или пассив восходит генеалогически к

индоевропейскому медиуму, происходящему из более древней категории –

состояния (Рандма, 1968). Вследствие этого он и сейчас еще близок к

категориям состояния. Как известно, сочетание to be + Participle II может

рассматриваться как форма страдательного залога, так и как составное

именное сказуемое. Это зависит от выражаемых в этом сочетании понятий. В

случае, когда в сочетании to be + Participle II выражается понятие

действия, это сочетание образует аналитическую форму глагола и выступает

как простое сказуемое в страдательном залоге. В случае же, когда в

сочетании to be + Participle II выражается понятие состояния, оно не

является аналитической формой глагола, а выступает в предложении как

свободное словосочетание, образующее составное именное сказуемое.

Очевидно, что сочетание to be + Participle II приобретает одно из двух

омонимичных грамматических значений под влиянием различных факторов, как

лексических, так и грамматических. Некоторые авторы считают, что из

критериев отграничения страдательного залога от составного именного

сказуемого (категории состояния) наиболее убедительными являются: 1)

значение причастия II; 2) форма глагола to be; 3) средства контекста.

Однако совершенно ясно, что это не классификация критериев, а перечисление,

так как можно с уверенностью сказать, что когда-нибудь может встретиться

предложение, где противоположные критерии столкнутся или, рано или поздно,

будет найден еще один критерий (Либерман, 1966).

Таким образом, можно утверждать, что проблема ограничения простого

сказуемого в страдательном залоге от составного именного сказуемого со

значением состояния окончательно не разрешена, так как отсутствуют какие-

либо надежные критерии, которые бы давали положительные результаты во всех

случаях. По этой проблеме существуют два противоположных мнения.

В том, что решающую роль в ограничении простого сказуемого в

страдательном залоге от составного именного сказуемого со значением

состояния играют вышеупомянутые критерии придерживаются Г.Н.Райхель,

А.С.Либерман, В.Н.Жигадло, И.Л.Иванова, Л.Л.Иофик, В.Л.Каушанская и ряд

других.

Иной точки зрения придерживаются Л.С.Бархударов и Д.А.Штеллинг они

считают, что сочетания to be + Participle II всегда следует считать формой

страдательного залога. Л.С.Бархударов и Д.А.Штеллинг объясняют это тем, что

само причастие II является прежде всего глагольной формой, следовательно и

сказуемое является простым глагольным. Кроме того они считают, что значение

состояния здесь заключено не в самой форме страдательного залога, а

появляется в причастии II при определенном лексическом значении глагола в

условиях определенного контекста. Только окружающий контекст дает

возможность установить, имеет ли сочетание to be + Participle II значение

совершенного действия или состояния (результата уже совершенного действия)

(Бархударов, 1960).

Иногда, как полагают авторы, вообще невозможно ограничить значение

действия от значения состояния. Вот приведенный авторами пример:

The thought had been mingled in my nightmares with that of the one-

legged sea-fearing man (Stevenson).

По их мнению, об именном составном сказуемом со значением состояния

можно говорить только в случае адъективации причастия II. Показателями

такой адъективации могут быть, по их мнению, сочетаемость формы на –ed с

частицами very, too и наречиями степени more (most)

On the contrary I’m very interested.

или сама семантика предложений, исключающая направленность действия на

объект

His tone was offended (Huxley)

По мнению авторов, подлежащее в этом предложении не может быть понять

как обозначение объекта действия и следовательно является здесь составным

именным сказуемым (Бархударов, 1960).

Подобной же точки зрения по вопросу ограничения страдательного залога

от составного именного сказуемого придерживается Г.Н.Воронцова. она тоже

считает, что конструкция to be + Participle II всегда выражает действие:

либо действие в развитии (длительный вид), либо как уже совершенное. Но в

обоих случаях это будет пассив. Причем она отрицает роль лексического

значения глагола для ограничения страдательного залога от составного

именного сказуемого. Г.Н.Воронцова считает, что средства контекста для

определения значения конструкции to be + Participle II также не играет роли

(Воронцова, 1960).

Пассив в английском языке развивался в связи с развитием аналитической

системы английского языка, с исчезновением морфологических форм и безличных

конструкций, в связи с ограничением возможностей порядка слов и со

своеобразным развитием переходности глаголов. Вследствие того пассивная

конструкция стала шире применяться и получила новые функции. Одна из

основных функций пассива в английском языке – выражение коммуникативного

содержания предложения. Иначе говоря, при тема-рематическом членении

предложения глагол в страдательном залоге выражает рему предложения, его

логический предикат, т.е. то новое, что сообщается в данном предложении.

Как отмечалось выше, оппозиция активный залог – пассивный залог

общепризнана. Вопрос о наличии в современном английском языке других

залогов (возвратный, взаимный, средний) вызывает разногласия. Особенно

остро дискутируется вопрос о среднем залоге. Многими лингвистами структура

предложений типа “The door opened” считается активной.

Итак, причастие II не является ни причастием “прошедшего времени”, ни

“пассивным причастием”; черты, роднящие его с перфектом, так же не делают

его тождественным последнему. В теоретических работах более не

употребляются такие термины, как participium preteriti, participium

perfecti, past participle. Все сказанное выше побудило лингвистов

отказаться от указанных наименований, заменив их термином “причастие II”.

В Грамматике современного английского языка четырех авторов (Квирк,

Гринбаум, Лич, Сватвик) используется и другой термин, вернее, чисто

формальное описание этой формы: the –ed participle form.

Список литературы.

1. Штеллинг Д.А. Грамматическая семантика английского языка. Фактор

человека в языке. – М., 1996.

2. Кверк Р., Гринбаум С., Лич Дж., Свартвик Я. Грамматика

современного английского языка для университетов. – М., 1982.

3. Хомский Н. Аспекты теории синтаксиса. – М., 1972.

4. Бархударов Л.С. Грамматика английского языка – М., 1960.

5. Бенвенист Э. Общее языкознание. – Минск., 1983.

6. Крылова И.П., Гордон Е.М. – Грамматика современного английского

языка: Учебник для фак. ин. яз. – М., 2000.

7. Вовшин Я.М. Трансформационный синтаксис глагольных конструкций

современного англ. языка. - Минск, 1983.

8. Звегинцев В.А. Предложение и его отношение к языку и речи. – М.,

1975

9. Раевская Н.Н. Очерки по стилистической грамматике современного

английского языка. – Киев, 1973.