Реферат: Ф. Бродель. Динамика капитализма

Р Е Ф Е Р А Т

“ДИНАМИКА КАПИТАЛИЗМА”

студент группы 42

Чамьян В.А.

МГУ, 2000 г.

Фернан Бродель <1901 — 1985> — один из виднейших историков современности,

почетный доктор университетов Брюсселя, Оксфорда, Кембриджа, Мадрида, Женевы,

Лондона, Чикаго, Флоренции, Сан-Паулу, Падум и Эдинбурга.

Ф.Бродель родился во Франции, учился в Париже, окончил Сорбонну. Преподавал в

Алжире, Париже, Сан-Паулу. С 1949 г. заведовал кафедрой современной

цивилизаций в Коллеж де Франс, а с 1956 г. ру­ководил VI Секцией Практической

школы высших исследо­ваний. В 1946 г. Ф.Бродель стал одним из директоров

журна­ла “Анналы” и вскоре возглавил представленное этим журна­лом

направление в историографии. В 1947 году защитил дис­сертацию на тему

“Средиземное море и мир Средиземноморья в эпоху Филиппа II”, а двумя годами

позже вышла его книга под тем же названием. Этому труду автор посвятил

двадцать лет напряженной работы. Интересы Броделя-исто­рика связаны с

экономическим направлением в исторической науке.

Из других его работ следует выделить трехтомное исс­ледование "Материальная

цивилизация, экономика и капи­тализм XV — XVIII вв”. Работа Ф.Броделя

“Динамика капитализма” представляет собой обобщенное изло­жение основных идей

этого масштабного и оригинального ис­следования.

В этой небольшой книге воспроизведен текст трех лекций, прочитанных

Ф.Броделем в университете Джонса Гопкинса (США) в 1976 году. Эти лекции в

англий­ском переводе получили заголовок "Afterthoughts on Material

Civilization and Capitalism", а затем были пе­реведены на итальянский под

заголовком "La Dinamica del Capitalismo".

Работа “Динамика капитализма” состоит из трех глав, каждая из которых

представляет собой краткий пересказ соответствующего тома исследования

Ф.Броделя "Материальная цивилизация, экономика и капи­тализм XV — XVIII вв”.

Итак, первая глава работы Фернана Броделя “Динамика капитализма” носит название

“Переосмысливая экономическую и материальную жизнь”. В данной главе автор

делает попытку взглянуть на глобальный исторический процесс с точки зрения

экономиста, представить историю развития человечества как процесс развития

“общественных масс и структур, претерпевающих медленную эволюцию в лоне

длительной временной протяженности”. Свой анализ исторических событий автор

делает на “постоянной игре глубинных тенденций к равновесию и его нарушению в

длитель­ной исторической перспективе”. Исходным моментом для Ф.Броделя была

повседневность, т.е. та сторона жизни, в которую человечество оказывается

вовлеченым, даже не отдавая в том себе отчета, — привычка, или набор действий,

протекающих и заканчивающихся как бы сами собой, выполнение которых не требует

ничьего решения и которые происходят, по правде говоря, поч­ти не затрагивая

сознания. Автор считает, что че­ловечество более чем наполовину погружено в

такого рода повседневность. Говоря о повседневности, автор подразумевает

побуждения, импульсы, стереотипы, а также приемы и способы действия, различные

типы обязательств, вынуждающих действовать, которые по­рой, вос­ходят к самым

незапамятным временам. Все это, Ф.Бродель охватывает термином “материальная

жизнь”. “Материальная жизнь ... это то, что за долгие века предшествующей

истории вошло в плоть самих людей, для которых опыт и заблуждения прошлого

стали обыденностью и повсед­невной необходимостью, ускользающей от внимания

наблюдателя".

Таким образом, основная цель первой главы исследование упомянутых сторон

жизни людей, изучение материальной жизни современников той или иной

исторических эпох.

Вначале автор проводит историко-демографический анализ: “Суще­ствуя в тех или

иных общих условиях, люди каждый раз оказываются то слишком многочисленными,

то недостаточно многочисленными; конечно, демографиче­ские колебания

стремятся к равновесию, однако последнее достигается редко”. Ф.Бродель

считает, что лишь с XVIII века будет преодолен до той поры недо­ступный

предел: с этого времени рост численности на­селения не прекращается и

тенденция эта не менялась.

Затем исследователь пытается ответить на новые вопросы что они ели? что пили?

как одевались? “Пшени­ца, рис и кукуруза явились результатом очень древне­го

отбора и бессчетного ряда экспериментов, опреде­лив, в результате

многовековых "отклонений", выбор цивилизации. Пшеница, зани­мающая огромные

площади, требующая, чтобы земля регулярно отдыхала, позволяет и предполагает

заня­тие животноводством; можно ли вообразить историю Европы без домашних

животных, плугов, упряжек, повозок? Культура же риса возникает на основе

своего рода огородничества, интенсивного земледелия не ос­тавляющего места

для животных. Что касается куку­рузы, то это, несомненно, самая удобная

культура, из нее легче всего готовить повседневные блюда, ее воз­делывание

оставляет немалый досуг — отсюда привлечение кpecтьян к государственным

работам и циклопические памятники индейских цивилизаций. Так

не­востребованная рабочая сила была употреблена обще­ством для своих целей".

Далее, в своей работе автор обращается к истории техники. Высокая концентрация

экономики, по мнению автора, вызывает концентрацию техни­ческих средств и

развитие технологии. Этот процесс автор прослеживает на примере Арсенала в

Венеции XIV века, примерах Голландии XVII века, Англии XVIII века. “Издавна все

технические приемы, все элементы научного знания являлись предметом постоянного

об­мена, непрерывно распространяясь по всему миру. Од­нако есть вещи, которые

распространяются с трудом — навесной руль плюс использование соединения "стык

внакрой" при обшивке корпуса судна, плюс ар­тиллерия на борту, плюс плавание в

открытом море и на дальние расстояния. Таков и капитализм,

представ­ляющий собой сумму привычек, способов, ухищрений, достижений. Не

дальнее ли плавание вкупе с капита­лизмом обеспечили превосходство Европы —

просто в силу того, что эти новшества не получили массового распространения?”

Далее, автор переходит к детальному рассмотрению субъектов обмена, их

формирования, развития, а также местных особенностей (Европа:Англия, Голландия

- неевропейские страны, Африка, Америка, Индия, Китай, исламские государства).

Ф.Бронан солидарен с К.Бринкманом, “что экономическая история сводится к

ис­тории рыночной экономики — от ее возникновения до ее возможного конца”.

Нельзя не согласиться с Ф.Бронаном в том, что “Все, что осталось за пределами

рынка, имеет лишь потребительскую стоимость, все, что сумело пройти в его

тесные врата, приобретает обменную стоимость. В зависимости от того, с какой

стороны элементарного рынка находится индивид, он будет или не будет участником

обмена, того, что я называю эконо­мической жизнью, в отличие от материальной

жизни, но также и в отличие от капитализма”. Автор структурирует субъекты

обмена: “По отношению к рынкам и субъектам обмена эле­ментарного уровня более

высокое положение занима­ют ярмарки и биржи (ярмарки проводятся регулярно в

одном и том же месте в определенное время и продол­жаются несколько дней, а

биржи открыты ежедневно). Даже если на ярмарках обычно находится место для

мелкой розничной торговли и купцов с небольшим ка­питалом, на них, как и на

биржах, господствуют крупные дельцы, получившие вскоре название негоциан­тов,

которые розничной торговлей не занимаются”. Таким образом автор выделяет два

уровня рыночной экономики - нижний, т.е. мелкие торговцы, рынки и лавки, и

верхний, представленный ярмарками и биржами. Сравнивая европейскую экономику с

экономикой остального мира, автор отмечает что, более интенсивное развитие

Европы обязано превосходству своих экономических инструментов и институтов -

биржам и различным формам кредита

Во второй главе работы, которая называется “Игры обмена”, автор сделал

попытку оценить позиции, занимаемые рыночной экономикой и капитализмом. “Над

огромной массой повседневной матери­альной жизни растянула сеть своих очагов

рыночная экономика, постоянно поддерживающая жизнь своих структур. И обычно

лишь еще выше, наслаиваясь на рыночную экономику, развивается и процветает

капи­тализм. Можно сказать, что при таком подходе видна экономическая жизнь

всего мира как бы на настоящей рельефной карте”. Ф.Бронан проводит различия

между терминами рыночная экономика и капитализм. Автор считает, что до 18

века эти два рода деятельности оставались в меньшинстве, а огромная масса

человеческих действий охватывалась, поглощалась огромной сферой материальной

жизни. “Если рыночная экономика и распространялась вширь, если она и

покрывала уже обширные пространства и достигла зримых успехов, то слой ее был

все еще по-прежнему тонок. Что же касается той реальности Ста­рого Порядка,

которую я — правильно или не вполне правильно — называю капитализмом, то она

принад­лежит блестящему, усложненному, но весьма узкому слою, не

охватывающему всей экономической жизни, и не создававшему — здесь исключения

лишь подтвер­ждают правило - собственного "способа производст­ва", который

обладал бы внутренней тенденцией к са­мораспространению. И даже так

называемый торговый капитализм был пока еще далек от того, чтобы овла­деть и

управлять рыночной экономикой в целом, хотя последняя и является необходимым

предварительным условием его господства. И все же роль капитализма на

национальном, международном и мировом уровне становилась уже очевидной”.

Автор считает, что капитализм и рыночную экономику обычно не различают

потому, что они развивались одновременно - со Средних веков до наших дней, а

также потому, что капитализм часто представляли как двигатель или вершину

экономического прогресса. “В действительно­сти, все несет на своей широкой

спине материальная жизнь: если она набирает силу, то все движется вперед;

вслед за ней, в свою очередь, быстро усиливается рыночная экономика, расширяя

свои связи. Однако от этого роста всегда выигрывает капитализм”.

Ф.Бронан отмечает, что капитализм развивается максимально динамично лишь

тогда, когда идентифицирует себя с государством, когда сам становится частью

государственной политики. Аналогичны отношения капитализма с культурой и

религией. Он полемизирует с Максом Вебером, утверждавшим, что капитализм

является порождением протестантства, или точнее, пуританства. По мнению

автора, ошибка Макса Вебера коренится в первоначальном преувеличении роли

капитализма как двигателя со­временного мира.

Автор выдвигает следующее положение: росту и успеху капитализма сопутствуют

определенные общественные условия. Капитализм для своего развития требует

определенной стабильности общественного устройства, а также опреде­ленного

нейтралитета или слабости, или потворства государства. И даже на Западе

встречаются различные степени такого попустительства: во многом в силу

со­циальных и уходящих в прошлое причин, Франция всегда была страной менее

благоприятной для капита­лизма, чем, скажем, Англия.

Наиболее ярко процесс капитализации проявляется в торговле на дальние

расстояния (Fernhandet), в которой усматривают высшую сте­пень обмена.

Торговля на дальние расстояния преиму­щественно является областью свободного

маневра, она действует на расстояниях, которые не дают осуществ­лять над ней

обычный контроль, или позволяют максимально осла­бить его. У торговцев есть

возможность выбора, и они делают выбор, доводя до возможного максимума

при­быль. Из этих крупных прибылей складываются значи­тельные накопления

капиталов, тем более, что доходы от торговли на дальние расстояния делятся

между всего несколькими партнерами. Напротив, местная торговля распылена

меж­ду множеством участников. Во всех странах мира идет процесс выделения

группы крупных негоциантов из массы торговцев, с одной стороны, весьма

немногочисленная а с другой — по-прежнему связанная, помимо прочих ви­дов

деятельности, с торговлей на дальние расстояния. “Эти капиталисты на

му­сульманском Востоке или в христианском мире были друзьями государя,

поддерживая или эксплуатируя го­сударство? Очень рано, еще в незапамятные

времена, они перешагнули национальные границы, действуя за­одно с

чужестранными купцами”. “Именно благодаря весу своих капиталов капита­листам

удается сохранять свои привилегии, удержи­вать в своих руках крупные

международные торговые дела той эпохи”.

В то же время Бронан отмечает интересную особенность - разделение труда,

быстро воз­растающее по мере развития рыночной экономики, за­трагивает все

торговое сообщество за исключением его верхушки — негоциантов. Вначале это

дробление функций проявляется лишь на нижнем уровне: оформляется

специализация ремесленников, лавочников, торговцев вразнос. Однако, вплоть до

XIX века купец высо­кого полета никогда не ограничивался каким-либо одним

родом деятельности; он занимается торговлей, но никогда не связан одним

направлением бизнеса. В зависимости от обстоятельств он — судовладелец,

хозяин страховой конторы, заимодавец или получатель ссуды, финан­сист, банкир

или даже промышленник или аграрий. В Барселоне XVIII века лавочник, торгующий

в розницу (botiguer), обязательно специализируется: он продает либо полотно,

либо сукно, либо пряности. Стоит ему, достаточно разбогатеть, чтобы стать

негоциан­том, как он тут же отказывается от специализации: любое доступное

ему выгодное дело будет относиться к его компетенции. В качестве объяснения

настоящего феномена, автор считает, что купец не специализируется потому, что

ни одна из доступных ему отраслей не является достаточно ем­кой, чтобы

поглотить всю его энергию и капитал. Исторические источники тех лет

(переписка купцов и записи торговых па­лат) довольно часто свидетельствуют о

том, как порой тщетно капиталы ищут возможностей вложения. Частая смена сфер

деятельности крупных негоциантов свидетельствует, что возможность получе­ния

большой прибыли постоянно перемещается из одного сектора в другой. Капитализм

по своей сути конъюнктурен. До настоящего времени, одним из важнейших его

пре­имуществ является та легкость, с какой он перестраи­вается и

приспосабливается к обстоятельствам.

В то же время, в коммерческой жизни иногда проявлялась тен­денция к

сосредоточению на единственном виде спеку­ляции - торговле деньгами. Однако,

как показывает исторический опыт, ее успех никогда не был долговременным.

Флорентийские банки после краткого периода расцвета терпят крах с падением

Барди и Перуцци в XIV веке, а затем Медичи в XV. С 1579 года генуэзские

ярмарки в Пьяченце обеспечива­ли клиринг почти для всех европейских расчетов,

од­нако удивительное начинание генуэзских купцов про­длилось менее полувека,

до 1621 года. В XVII веке Ам­стердам будет, в свою очередь, блистательно

господст­вовать над потоками европейских кредитов, однако в следующем веке и

этот опыт потерпит крах. Финансо­вый капитализм добьется успеха лишь в XIX

веке, по­сле 1830-1860 гг., когда банк подчинит себе всю промышленность и

торговлю, и когда экономика в целом обретет силу достаточную, чтобы надежно

поддерживать эту конструкцию.

В третьей главе своей работы, озаглавленной “Время мира”, Ф.Бронан попытался

связать связать капитализм, его развитие и средства, ко­торыми он

располагает, с мировой историей в целом. Деление мировой цивилизации на

ведущие богатые державы и слаборазвитые бедные государства, характерное на

рубеже 2-3 тысячелетий, Ф.Бронан прослеживает уже с XV века. Конечно, время

не стоит на месте и страны, служившие эталоном богатства и величия во времена

Адама Смита или Жака Кёра, сегодня трудно причислить к сверхдержавам. В тоже

время, законы движущие миром, в целом не изменились, и он продолжает быть

струк­турно разделенным на привилегированную и лишен­ную привилегий части.

Очевидно, что структура мирового сообщества, столь же иерархична, что и

структура обычного общества. Почему? На этот вопрос и пытается ответить

Ф.Бронан в третьей части своей работы.

Автор различает понятия мировая экономика и мир-экономика. Под мировой

экономикой понимается экономика мира, взятого в целом, "рынок всего мира", а

под выражением мир-экономика (Weltwirtschaft), Ф.Бронан понимает экономику

лишь некоторой части нашей планеты в той мере, в какой она образует

экономиче­ски единое целое. Скажем, Средиземно­морье в XVI веке само по себе

представляло мир-экономику, мир для себя.

Мир-экономика может быть определен с помощью трех существенных признаков:

· он занимает определенное географическое про­странство; у него имеются

границы, которые, медленно изменяются. Периодически, происходят резкие

изменения этих гра­ниц: эпоха Великих географиче­ских открытий конца XV века

или реформы Петра Великого, в результате которых Россия от­крыла свои границы

для европейской экономики. К этому списку можно смело добавить политические

преобразования в СССР в середине 80-х, результатом которых явилось изменение

границ мирового экономиче­ского пространства;

· мир-экономика всегда имеет полюс, центр, представленный

господствующим городом, в прошлом городом-государством, ныне — столицей,

экономической столицей;

· любой мир-экономика состоит из ряда концентрически расположенных зон.

Срединную зону образу­ет область, расположенная вокруг центра — таковы

Соединенные провинции в XVII веке, когда над миром господствует Амстердам;

такой зоной становится Англия, когда, начиная с 80-х годов XVIII века,

Лон­дон окончательно занимает место Амстердама. Далее, вокруг срединной зоны

располагаются промежуточные зоны. И, наконец, следует весьма обширная

периферия, которая в разделении труда, характеризующем мир-экономику,

оказывается не участницей. а подчи­ненной и зависимой территорией.

В качестве примера мира-экономики можно привести Россию до Петра Великого или

Оттоманскую империю до конца XVIII века.

Далее, Ф.Бронан высказывает предположение, что эти типичные миры-экономики и

явились матрицами европейского, а затем и мирового капитализма. Автор

подробно рассматривает концепцию мира-экономики и рассуждает о смещениях

центра мира-экономики, а также о делении любого мира-экономики на

концен­трические зоны. По Бронану, каждый раз при утрате прежнего центра

происхо­дит возвышение нового, как если бы мир-экономика не мог существовать

без центра тяжести, без некоего полюса. Однако, такие утраты старого и

обретения нового цен­тра происходят достаточно редко, что еще более

подчер­кивает значение этих событий. В случае Европы и примыкающих зон,

которые она как бы аннексирова­ла, возникновение единого центра произошло в

80-е годы XIV века, и таким центром стала Венеция. Около 1500 года произошел

внезапный гигантский скачок, в результате которого центр переместился из

Венеции в Антверпен, затем, в 1550-1560 годы, центр вернулся в

Средиземноморье, но на этот раз в Геную, наконец, в 1590-1610 — новое

перемещение — в Амстердам, ос­тававшийся устойчивым экономическим центром

ев­ропейской зоны в течение почти двух веков. Лишь в период между 1780 и 1815

годами этот центр переме­стится в Лондон. В 1929 году, преодолев

Атлантиче­ский океан, он оказывается в Нью-Йорке. Каждый раз изменения центра

сопровождались острыми экономическими кризисами. Автор считает, “что обычно

именно экономическая непогода наносит решающий удар по старому, уже

ослабленному центру и утверждает возвышение нового”. В тоже время “кри­зис,

который стучится в двери, — это испытание, ко­торое сильные выдерживают, а

слабые — нет”. Далее, Бронан совершенно точно определяет направление вектора

развития мировой экономики на ближайшие двадцать лет (если учитывать, что

научный материал, лежащий в основе настоящей работы, был опубликован в

середине 70-х годов XX века) говоря, что “если Соединенные Штаты сохранят

свое место — а это нетрудно предвидеть, — то они могут выйти из этого

испытания еще более сильными, поскольку другие экономики, по-видимо­му,

значительно больше пострадают от той неблагоп­риятной конъюнктуры, которую мы

переживаем”, а также “Те, кто живет в центре или вокруг центра мира-

экономики, по-прежнему обладают всеми правами над другими”.

Максимальный уровень жизни достигается в центре мира-экономики, именно здесь

высокий уровень цен и доходов, надежные банки и качественные товары, наиболее

выгодные промышленные производства и организованное на капиталистический лад

сельское хозяйство, наиболее сильная валюта и ценные бумаги. Здесь

формируется передовая экономика опережающая по своему развитию другие

регионы, здесь же развиваются самые передовые технологии и их неизменная

спутни­ца — фундаментальная наука. Здесь же максимального уровня развития

достигает правовая и судебная система.

Это высокое качество жизни заметно снижается в соседних странах промежуточной

зоны, постоянно соперничающих, конкурирующих с центром. Там большинство

крестьян лишены свободы, мало свободных людей; обмены несовер­шенны,

организация банковской и финансовой систе­мы страдает неполнотой и нередко

управляется извне, промышленность и ремесла относительно традиционны. На

периферии ситуация еще хуже: “вся Восточноевропейская периферия, включая

Польшу и лежащие за ней земли, представляет собой зону повторного

закрепощения крестъян, т.е. крепо­стного права, которое, почти исчезнув, как

на Западе, в XVI веке было снова восстановлено”.

Другими словами, европейский мир-экономика в 17 веке являет собой соединение,

в котором сосуществуют самые разные общества — от уже капиталистического в

Голландии до крепостнических и рабовладельческих, стоящих на самой низшей

ступени лестницы общественного прогресса. Очевидно, само существование

капитализма зависит от этого закономерного расслоения мира: внешние зоны

питают промежуточные и, особенно, центральную. То есть центр мира-экономики

представляет собой вершину капи­талистической суперструктуры всей

конструкции. По закону взаимности, если центр зависит от поставок с

периферии, то и она зависит от потребностей центра, диктующего ей свою волю.

“Ведь именно Западная Европа как бы вновь изобрела и экспортировала ан­тичное

рабство в Новый Свет, именно ее экономиче­ские нужды вызвали вторичное

закрепощение крестьян в Восточной Европе”. Бронан делает вывод, что

“капитализм является порождением неравенства в мире; для разви­тия ему

необходимо содействие международной экономики. Он является плодом

авторитарной организации явно чрезмерного пространства. Он не дал бы столь

гу­стой поросли в ограниченном экономическом про­странстве. Он и вовсе не

смог бы развиваться без ус­лужливой помощи чужого труда”.

Подводя итоги, Ф.Бронан проводит параллели между днем вчерашним и днем

настояшим. Несмотря на то, что масштаб и пропорции современного ка­питализма

фантастическим образом изменились природа капитализма при этом осталась

прежней. В качестве доказательства, автор приводит следующие доводы:

· капитализм по-прежнему основывается на ис­пользовании международных

ресурсов и возможностей, он существует в мировом масштабе, он стремится

заполнить весь мир;

· он всегда с необыкновенной настойчивостью опирается на монополии де-

факто, несмотря на ярост­ное противодействие, с которым он при этом

сталкива­ется;

· капитализм не распространяется на всю экономи­ку, на все занятое

трудом общество; он никогда не за­ключает ни того, ни другого в свою

замкнутую и совершенную систему.

Разделение на материальную жизнь, рыночную и капиталистическую экономику

сохраняет удивительную разрешающую способность и объяснительную силу. В самом

деле, на самом нижнем уровне даже в Европе можно без труда обнаружить еще

множество примеров самодостаточности, услуг, не учитываемых официальной

статистикой, массу ремесленных мастер­ских. На среднем этаже — производство и

сбыт продукции подчинены строгому и даже жесткому закону конку­ренции. На

самом верху несмотря на якобы жесткую конкуренцию интересы фирм сливаются.

Таким образом, капитализм вырастает преимущественно на вершинных видах

эко­номической деятельности или во всяком случае, тяготеет к таким вершинам.

Такой капитализм возвышается над двойным низлежащим слоем — материальной

жизнью и связной рыночной экономикой, являясь зоной высоких прибылей. ­